Франко-российские отношения в 2000х годах в гуманитарной сфере

Одновременно после  Октябрьской революции Франция  приютила у себя сотни тысяч русских  эмигрантов и стала для нас  хранительницей той «настоящей», не искалеченной большевизмом России, к  которой можно было прикоснуться, читая произведения Бунина и Шмелёва, слушая Шаляпина.

В сознании россиян (причём не только пожилых людей, но и молодёжи) Франция до сих пор воспринимается как дружественное России государство. Действительно, с Францией было заключено  три союзнических договора - в 1891, 1935, 1944 гг., мы выступали на одной стороне в обеих мировых войнах. Символом союза «Сражающейся Франции» и СССР во Второй мировой войне стали эскадрилья «Нормандия-Неман», принимавшая участие в боях под Курском, и, конечно, фигура генерала де Голля. По признанию сына Шарля де Голля, вряд ли есть другая страна помимо Франции, где к памяти его отца относились бы с таким уважением, как в Советском Союзе [1]. Стоит отметить, что хотя де Голль признавал достоинства и заслуги русского народа, считать самого знаменитого француза ХХ века большим другом России было бы значительной натяжкой. В известной мере, такой образ де Голля является продуктом советской пропаганды. Наша страна ценила лидера Франции за его призыв к созданию Европы от Атлантики до Урала, за первые шаги на пути разрядки международной напряжённости. СССР не мог не приветствовать умеренный антиатлантизм де Голля. Вместе с тем Франция всегда оставалась в лагере атлантистов, а де Голль, мягко говоря, не испытывал иллюзий по поводу коммунизма [2].

Вообще представление  о традиционной российско-французской  дружбе, свойственное большинству россиян, во многом оказывается мифом. После  того как Россия Петра I стала претендовать на роль великой европейской державы, отношения между двумя странами почти на всём протяжении XVIII столетия характеризовались взаимным недоверием, отчуждённостью и конфликтностью. Потребовалась целая эпоха, прежде чем Россия и Франция, пройдя затянувшуюся стадию «исторического знакомства», осознали преимущества согласия и сотрудничества, считает авторитетный российский историк П.Черкасов [3]. Даже в «золотой век» Екатерины II, которая была воспитана на французской литературе, переписывалась с Вольтером и принимала в Петербурге Дидро, отношения двух стран были крайне враждебными. Христианнейший король, как звали Людовика XV, не любил Россию. Неудивительно, что авторство так называемого «Завещания Петра I», которое должно было убедить читателя в агрессивной экспансионистской сущности России, принадлежит французским дипломатам.

Не улучшались наши отношения  и в ХIХ веке, о чём говорят  война с Наполеоном 1812-1815 гг., затем  польские события 1830-х годов и  Крымская война 1853-1856 гг. Лишь после  франко-прусской войны 1870 года наметилось сближение двух стран, не в последнюю очередь потому, что французам понадобился союзник, сдерживающий амбициозного воинственного соседа по другую сторону Рейна.

Тем не менее, как это  ни покажется парадоксальным, периоды  вражды практически не сказывались  на положительном восприятии Франции в России.

Почти идеальный образ  этой страны в глазах россиян несколько  корректируется их отношением к французам. Русские любят Францию в целом, но более критичны по отношению к  её гражданам. Здесь, на наш взгляд, проявляется присущее русскому человеку двойственное отношение к Европе, состоящее из противоречивой смеси чувства неполноценности с чувством превосходства. Многое в укладе жизни европейцев не устраивает русского человека, привыкшего к простору, необузданности, простоте и прямоте (которая, кстати, европейцами часто расценивается как недалёкость). Это объясняется разницей культур, традиций, привычек. [7]

Суммируя, нельзя не отметить, что положительный образ Франции  в русском сознании на протяжении столетий оставался по сути неизменным. Многие русские боготворили Францию, её культуру, язык, образ жизни, а в политическом устройстве Франции, в её демократии видели пример для подражания. Россия, пожалуй, как ни одна другая страна соответствовала столь любимой во Франции сентенции Гёте, о том, что у каждого человека две родины – одна своя, другая – Франция. Примечательно, что почти ту же мысль позднее высказал В. Маяковский: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли – Москва!».

Что думают французы о  России и русских?

Хотя эпоха, когда Россия ассоциировалась в сознании французов с самоваром, водкой, морозом и медведями на улицах, давно миновала, тем не менее восприятие нашей страны остается контрастным. С одной стороны - образ огромной, холодной, непонятной России, не способной к демократическому развитию. С другой – романтический облик: снег и тройка, красивые женщины и притягательная «славянская душа», которую, как полагают некоторые, придумали как раз французы [4].

Дихотомия в восприятии России берёт начало с XVIII века, когда контакты между нашими странами становятся регулярными. «По сути, в XVIII веке во французском общественном сознании функционируют два образа России: страны просвещённого абсолютизма и варварской деспотичной державы. На поддержание первого мифа деньги даёт русский двор, на поддержание второго – французский, - отмечает российский историк А. Строев, добавляя: «И чем могущественнее становилась Россия, тем сильнее ревность и противоборство Франции» [5]. Если Вольтер и Дидро придерживались первого взгляда, то Руссо крайне негативно оценивал петровские реформы и исторические перспективы русского народа.

Большую часть XIX века контрастное  восприятие России сохранялось. Так, Наполеон не мог не считаться с влиянием России, однако видел в ней «азиатскую страну». Широко известно его высказывание: «Поскребите русского – и вы увидите татарина». Менее известно то, что французский император вполне серьёзно полагал, что, как и все варварские народы, русские прекратят борьбу, стоит только поразить сердце их империи – Москву. Заграничный поход русской армии и взятие Парижа не оставили у французов негативного представления о русских. Скорее можно говорить о взаимном обогащении культур. Французы не только позаимствовали русское слово «бистро», но и открыли для себя, например, русские качели. Миф о «русских варварах» был развеян, но лишь в какой-то мере. [9]

В 40-50-е годы XIX века появляется несколько книг о путешествиях в  Россию, среди которых следует  отметить прежде всего «путевые записки» А. Дюма [6], Т. Готье, Ш. де Сен-Жульена, Ж. Буше де Перта. Их авторы с интересом и – что немаловажно- с благожелательностью рассказывают о «далёкой и загадочной стране». С этими произведениями резко контрастирует целый ряд обличительных книг, среди которых, несомненно, первое место занимает произведение легитимиста маркиза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году».

После окончания Крымской войны, сопровождавшейся во Франции вспышкой антирусских  настроений (именно тогда появляются карикатуры, рисующие Россию в образе дикого и неуклюжего медведя), отношения между странами начинают налаживаться. Александр II принял участие в открытии всемирной выставки 1867 года в Париже, и ему единственному из высочайших особ был предоставлен в качестве резиденции Елисейский дворец. Даже неудавшееся покушение на русского императора, совершённое поляком Антоном Березовским, не смогло помешать зарождавшемуся союзу двух государств. [3]

Военно-политическая составляющая первого  франко-русского союза (1891 г.) подкреплялась  беспрецедентной интенсификацией  экономических, культурных и научных связей. Симптоматично, что в 1893 году появился даже франко-российский гимн Е. Ленобля и М.Роже, в котором воспевалась «братская любовь двух наших наций». Однако «братская любовь», обагрённая кровью Первой мировой войны, не длилась долго – её прервала большевистская революция. Казалось, что Россия навсегда погрузилась в пучину смутного времени, гражданской войны и хаоса. Отрицательные эмоции по отношению к России в тот период были вызваны ещё и отказом большевистского руководства выплачивать долги по французским кредитам.

Неприятие Советского Союза - источника  коммунистической угрозы (пресловутая  «рука Москвы») - соседствовало с  интересом к «стране-подростку», поддерживаемому ФКП и сочувствующей  ей интеллигенцией.

Свое влияние на формирование образа России в 20-30-е годы прошлого столетия оказывала также и русская эмиграция. Хотя по численности она значительно уступала, например, выходцам из Италии и Польши (русские среди иностранного населения в конце 1920-х гг. составляли примерно 3%) [7], тем не менее русское присутствие и влияние на политическую жизнь Франции были весьма заметными. Речь идёт, прежде всего, о нашумевших делах с участием выходцев из России. 6 мая 1932 года Франция была потрясена убийством президента Поля Думера русским иммигрантом Павлом Горгуловым. Ещё один выходец из России, Александр Стависский, оказался главным действующим лицом крупной финансовой аферы, которая спровоцировала в феврале 1934 года антипарламентский путч профашистских организаций Франции. Громкий резонанс в стране получили дела, связанные с похищением агентами ГПУ генералов Кутепова в 1930 году и Миллера - в 1937, также как и таинственная гибель сына Троцкого Льва Седова в феврале 1938 года. Мрачные картины 30-х годов не развеяло заключение в 1935 году франко-советского договора, который потерял своё значение после Мюнхена и последовавшего затем пакта Молотова-Риббентропа. [7]

События Второй мировой войны, героизм  советского народа и победы Красной  Армии повысили престиж СССР. Несмотря на начавшуюся «холодную войну», Франции и СССР удавалось в целом сохранять неплохие отношения, потенциал которых был явно упрочен «хрущёвской оттепелью». Даже после начала афганской войны на излёте 70-х годов во французском видении советской России присутствовали в том числе положительные эмоции и светлые тона. Вероятно, это отчасти объяснялось мощными культурными связями, которые в определённой мере сглаживали политические противоречия, но в еще большей степени - экономической и военной мощью СССР

Романтический период интереса к горбачёвскому СССР длился недолго. Слова glasnost и perestroika прочно обосновались во французской печати (до сих пор нет-нет да промелькнут на страницах газет). В моду вошла советская символика. Интенсифицировались экономические связи. В конце1980-х годов французский бизнес (в особенности малый и средний) стал открывать для себя неведомый до той поры рынок. Однако стремление завязать кооперационные связи часто наталкивалось на труднопреодолимые препятствия, связанные с финансовыми проблемами, различиями в технологиях, культуре предпринимательства и производства. Что касается краха СССР, то в определенном смысле он стал для французов и, в особенности, для руководства Франции неприятным сюрпризом, обрушившим политические конструкции, среди которых Франция себя в целом неплохо чувствовала. Несмотря на неоднозначное отношение к СССР, во Франции понимали его значимость для поддержания баланса сил в мире.

Представления французов  о ельцинской эпохе были очень  неоднозначны. Надежды на быстрые  демократические перемены в России и на её сближение со странами Запада оказались иллюзорными. Расстрел «Белого  дома» в октябре 1993 г. вовсе не укладывался во французские представления о параметрах современной демократии. Хотя официальные власти страны предпочли не комментировать произошедшее, образ новой России в глазах французов после этого отнюдь не улучшился. С середины 1990-х гг. в этом образе всё больше стали доминировать новые стереотипы: мафия, преступность, коррупция, нищета, нарастающий хаос. Портрет России середины прошлого десятилетия формировался и новой волной русских иммигрантов, чьи манеры и поведение не улучшали имидж русских. Россия представлялась французам, по образному сравнению одного из французских журналистов, «громадным кораблём без руля и ветрил, с неадекватным капитаном». Вывод был весьма неутешительным: Европе, представленной государствами-«лёгкими судёнышками», лучше держаться подальше от неуправляемого российского корабля. [2]

Резкое неприятие ельцинской России демонстрировали французские  левые. Так, Лионель Жоспен, которому принадлежит известная фраза  «Да - рыночной экономике, нет - рыночному  обществу!», отмечал, что Россия выбрала  самый неудачный путь перехода к рыночной экономике – путь строительства агрессивного капитализма. Что касается ультралевых, то они полагают, что в России, где появилось столько богатых и ещё больше бедных, уже опять пора делать революцию.

С появлением в России нового президента антироссийский настрой французского общественного мнения не только не уменьшился, но, напротив, возрос, - в особенности после переизбрания В.Путина в 2004 году. Претензии к России и её политическому руководству хорошо известны и сводятся в общих чертах к следующему: нарушение прав человека в Чечне и в России в целом; отход Кремля от демократии (укрепление вертикали власти, ужесточение избирательного законодательства, отмена избрания губернаторов, преследование оппозиции, ограничение деятельности неправительственных организаций) и принципа свободы прессы (цензура телевидения и других основных средств массовой информации, преследование журналистов); инициирование новой «холодной войны»; «газовый шантаж» Европы и прозападных стран СНГ (Украина, Грузия).

Интересно, пожалуй, не само содержание этой критики, сколько нюансы, наводящие на определённые размышления  относительно характера и вдохновителей  этой антироссийской волны. Удивляет однобокий  подход к освещению чеченских  событий. Лицемерие и двойные  стандарты французских средств массовой информации в этой связи просто потрясают. Захват французской заложницы в Латинской Америке – вселенская трагедия. Убийство более двухсот детей в Беслане – «неадекватное действие чеченских борцов за независимость в ответ на агрессию Москвы». Еще один типичный пример - радиовыступление одного французского интеллектуала сразу после трагической развязки в театральном центре на Дубровке, в котором он обвинил российский спецназ в применении запрещённых боевых газов. [9]

Довольно странно звучит и критика России в вопросах поставок углеводородного сырья в Западную Европу. России предъявляют претензии в том, что она грозит перекрыть поставку газа, но почему-то никаких замечаний не раздается в адрес стран-транзитёров (той же Украины) и вообще обходится стороной суть вопроса – о цене за газ.

После мюнхенской речи Путина в феврале 2007 года французские СМИ  запестрили обвинениями в адрес  российского руководства, которое  обвинили чуть ли не в разжигании новой  «холодной войны». Однако существо проблемы - что вызвало резкий тон Кремля – присущая Москве агрессивность или политика Запада в последние полтора десятилетия? – вообще осталось за скобками анализа французских политологов. Между тем даже бывший министр иностранных дел в правительстве Л. Жоспена (1997 – 2002 гг.) Юбер Ведрин в недавнем докладе о глобализации фактически признал, что вокруг российских границ создаётся пояс недружественных государств [8]. Не являются большим секретом и технологии «оранжевых революций» по западному сценарию [9].