Одним из аспектов этого  вопроса является отношение людей  к самой ситуации умирания и умирающему. 
 
Возьмем крайние полюса этого аспекта: на одном - страдания человека, на другом – проблема эвтаназии. Между ними существует проблемное поле, и в этом проблемном поле существует множество вариантов решения проблемы. Но что обозначают эти полюса? Ведь совпадают они только в одном: крайность страдания и крайность эвтаназии – это мало-затратные варианты. Если человек страдает – и мы вообще не обращаем внимания на его страдания – это ничего никому не стоит. Это обществу ничего не стоит. (Препарат, который вводят пациенту для осуществления так называемой «легкой смерти», не сопоставим по своей стоимости с теми затратами, которые потребовались бы для длительного жизне-поддержания). Поэтому именно ЭТО вызывает сомнения, серьезные, обоснованные сомнения (даже уверенность!) в этической неправомерности этих полюсов. Эти полюса ЭТИЧЕСКИ оправданны быть не могут!  
 
Очень часто, в ходе обсуждения проблемы эвтаназии, утверждается, что эвтаназия - это гуманное действо! гуманное почему? Очень часто этот акт оправдывается стремлением помочь человеку в облегчении его страданий!?! Лучше отправить человека «на тот свет»…Но зачем же мы будем рассматривать эти крайности????? Существует множество вариантов помощи терминальным больным, неоперабельным больным, на последнем этапе…И не видеть этого – значит – не захотеть этого увидеть, потому что эти методики разработаны, они реально существуют. Поэтому есть варианты ЭТИЧЕСКОГО решения. Избегать этих вариантов, уходить от этих вариантов – не оправданно… 
Если использовать терминологию, предлагаемую доктором философских наук Т.В.Мамонтовой, то обсуждая проблему эвтаназии, можно выделить виды эвтаназии – активной или пассивной; добровольной или недобровольной. Сочетание этих видов дает нам возможность просмотреть различные варианты. Итак, можно отметить что даже сама практика проведения эвтаназии – достаточно не однозначна. 
 
И если мы говорим о пассивной эвтаназии, в разрезе рассмотрения проблемы эвтаназии, то это отказ от лечения, поддерживающего жизнь, или отключение поддерживающей жизнь аппаратуры. Но в целом – пассивная форма вызывает как раз меньше всего этических споров. Почему? Субъект-объект эвтаназии выступает в одном лице: человек сам принимает подобное решение, сам его реализует. В случае, если он отказывается – это «пассивная добровольная». Если он сам просит отключить аппаратуру, то речь идет о его праве.  
Рассматривая проблему эвтаназии, в ракурсе «пассивной недобровольной», с сожалением можно отметить, что она встречается у нас довольно часто. В качестве примера можно приводить случаи неоказания медицинской помощи – когда невозможно вызвать «Скорую помощь» для пожилого человека или когда пациента «выписывают» из больницы (умирать дома)…. 
 
И в том, и в другом случае мы сталкиваемся с правовыми проблемами эвтаназии. Они у нас не разработаны, эвтаназия у нас запрещена и поэтому в русле этого запрета существуют такие практики, которые противоречат этому основному закону, в частности, это производство фетапротеинов, это использование органов и тканей для донорства.  
 
Надо сказать о том, что мировое сообщество столкнулось с этими проблемами достаточно давно. У нас трансплантология активно стала осваиваться совсем недавно. И если в других странах существует целый блок биоэтических законов по поводу запретов коммерциализации трансплантологии, по поводу добровольного информированного согласия доноров, по поводу приемлемого соотношения того ущерба, который наносится донору и той выгоды, которую получает реципиент, то у нас это такое «необжитое поле», и этическая рефлексия не распространена, право не разрабатывает его и на этом фоне, мы видим, как процветает криминальная деятельность.  
 
Если вернуться к пассивной эвтаназии, то здесь совпадают объект и субъект. В этом случае, этические претензии минимальны. Вред мед. персоналом пациенту не наносится (по первому гиппократовскому принципу - «Не навреди!») В современной этике вред рассматривается как возможность наступления вреда в результате неоказания медицинской помощи). Если мы не соблюдаем второй принцип «Делай благо!», то - да, если благом считать продолжение жизни. Мы не реализуем это благо, но вреда мы не наносим.  
 
Если мы рассмотрим другой вариант в свете проблемы эвтаназии, активную эвтаназию, то здесь эта ситуация не столь бесспорна. И самые яркие споры идут по поводу активной эвтаназиии. Почему? Если мы рассмотрим существующие этические принципы, то можно сказать, что большинство из этих принципов находится в конфликте с существующей медицинской практикой. Даже такой принцип, как принцип уважения автономии личности пациента. Почему он не согласуется? Что такое право на жизнь? Право на жизнь – это личное, неотчуждаемое, непередаваемое право. То есть я не могу передать кому-то свое право на жизнь. Никто ЗА МЕНЯ мою жизнь прожить не может. Личные права – они неотчуждаемы. Таким образом, если мы говорим, что право на смерть имплицитно включено в право на жизнь, то тогда право на смерть тоже личное неотчуждаемое и непередаваемое право.  
 
И если пациент говорит о том, что он согласен, что он просит совершить активную эвтаназию, то мы с вами видим, что в этом случае человек является субъектом права, а выражаясь юридической терминологией, государство - обязанным субъектом. Что это такое? Государство создает нормы, и обязано создать все условия для реализации этого права. Если возникает закон о легализации активной эвтаназии, государство, как обязанный субъект, обязано создать соответствующие службы, условия, разработать соответствующие процедуры и гарантировать пациенту реализацию этой эвтаназии.  
 
Таким образом, человек реализуя свое ЛИЧНОЕ право, он его отчуждает.  
Возникает принципиально новая обязанность, которая несвойственна медицинской деятельности. В рамках решения проблемы эвтаназии, возникает обязанность мед.персонала убить данного пациента гуманным способом, то есть безболезненным способом. И мы с вами видим, что здесь существует такая извращенная трактовка принципа автономии личности пациента. Почему извращенная? Потому что автономия – это независимость от государства, это возможность принятия самостоятельного решения и исполнения самостоятельного действия. В случае активной эвтаназии самостоятельное действие здесь отсутствует. Действие только как решение. (Причем, мы здесь говорим о добровольной эвтаназии). Только решение принадлежит субъекту, а субъектом этого действия пациент не является. Поэтому если считать, что право – это минимум морали, то в этом случае, даже правовые, процедурные моменты – нарушаются.  
С этической и юридической точки зрения мы не можем найти оправдания этой процедуре. Поскольку, личным неотчуждаемым правом на жизнь распоряжаются уже мед.работники с согласия государства.  
 
И когда медицинские работники прикасаются к тайне существования, когда мы подходим к этим пороговым границам человеческого бытия, то отношение и обращение с этими границами должно быть с полным уважением к этой тайне и с осознанием пределов человеческого понимания, а следовательно, пределов возможности человеческих действий. Насколько человек может? Что человек может?  
Если мы соединим множество различных подходов, наработанных человечеством за тысячи лет, если мы их проинтегрируем, то даже эти попытки не приведут нас к ответу на этот главный вопрос. Главный ответ – это всегда метафизическая проблема. 
 
В связи с этим необходимо обратиться к такому понятию, как неавтономный субъект. Предположим, эвтаназия разрешена: прецеденты в Голландии, в Австралии есть… И, если речь идет о неавтономном субъекте, то здесь споры становятся еще более острыми.  
 
С одной стороны, обсуждая проблему эвтаназии, ее сторонники говорят – пациент в коме (бессознательном состоянии), или ребенок – он находится в тяжелом состоянии, но поддерживается его соматическая жизнь и, таким образом, ущемляется его право на эту эвтаназию. Он сам не может дать добровольного согласия на нее, а иные субъекты не в состоянии ее реализовать. Следовательно, право неавтономного субъекта ущемлено. Но если мы говорим о возможности (и некоторые страны рассматривают ее) как это право экстраполировать на таких пациентов, то в данном случае мы никогда не можем быть уверены, что выражаем ценности и интересы этого пациента.  
 
Это суррогатное решение, решение которое будет приниматься какими угодно «заместителями» и нет никаких гарантий, что решение находится в тех рамках, которое бы соответствовало интересам самого пациента, и что пациент мог бы его принять.  
 
Кроме того, надо понимать, что человек - это определенный процесс, а не только результат. И если мы говорим о человеке, как «процессе», даже если этот пациент давал когда-то согласие или когда-то говорил, что он не против подобного исхода, это не значит, что на других стадиях своего развития он совпадает со своим собственным решением.  
 
В этом случае мы снова сталкиваемся с экономическими мотивами. Сильными оказываются не только экономические, но любые материальные соображения. Мы начинаем принимать во внимание обстоятельства жизни пациента, то, что данный пациент уже давно страдает, и от этого он устал и устали все окружающие…  
И здесь очень важный момент! Необходимо вычленить собственные интересы пациента. Зачастую в той или иной форме больной всегда чувствует (особенно есть такие тонко чувствующие люди), что он является обузой, что он утомил уже всех окружающих. И зачастую, принимая решение, такие люди принимают решение, не соответствующее их собственным желаниям. Просьба о смерти зачастую диктуется тем, что пациент выполняет не свое желание. А зачастую – даже невысказанное (!) – желание близких, родственников, окружения. Потому что после того, как пациенту оказана всесторонняя помощь, в случае устранения боли, никто уже не просит о смерти… 
 
То есть мы должны понимать, что возможность гносеологической (познавательной) ошибки - никогда не исключена. Врач не в состоянии предусмотреть весь ход развития болезни. Многие психологи и этики говорят о том, что у людей, переживших сложные ситуации, меняются ценностные ориентации, они иначе начинают оценивать жизнь и ее ценность, смысл. Возникает определенное переструктурирование ценностной системы – меняется мировоззрение людей. Поэму ссылаться на когда-то принятое решение и называть наши действия легитимными, мы не имеем права.  
 
В данном случае мы все чаще встречаемся с подтасовкой: КОГДА ВМЕСТО этических аргументов выдвигаются аргументы экономические. И тогда аргумент о приемлемом соотношении того ущерба, который нанесен донору и той выгоды, которую получает реципиент, становится примером утилитарного подхода! Но утилитаристская этика – это самая прагматическая этика! Среди этиков – масса оппонентов этих точек зрения, этих позиций и сами биоэтики крайне редко прибегают к подобным аргументам, хотя, они тоже существуют.  
 
Если мы, как Кант, рассматриваем эту проблему, и видим человека как «цель-в-себе», (а Кант говорит, что человек НИКЕМ – даже Богом – не может быть использован в своих целях), то тогда мы должны помнить, что никакие иные мотивы, кроме целевых мотивов, присущих ДАННОМУ человеку, данной персоне, быть не может по отношению к этому человеку. Человек – цель-в-себе. Это, конечно, высоты гуманизма, это высокая гуманная позиция. 
 
Итак, если мы говорим об активной недобровольной эвтаназии, то здесь необходимо поставить вопрос следующим образом: «Что мы понимаем под благом? Что такое благо?». И те аргументы, которые чаще всего звучат, предлагают следующие варианты ответа.  
 
Очень часто высокая стоимость лечения, поддерживающего жизнь, приводит к рассуждениям об этической (?) оправданности эвтаназии. Об этической оправданности пассивной, активной эвтаназии. Что же здесь происходит? Здесь происходит подмена основных понятий. Благо – это центральное этическое понятие, в любой этической системе. В этом случае понятие экономического блага ставится в основу этической концепции! То есть – не этическое благо, не гуманистическое благо, не нравственное состояние общества, не ценность жизни, не какие-то смысложизненные ценности… Высшей ценностью признается экономическое благо.  
 
Было бы, видимо, очень банально рассуждать о том, что подобные цели ставились многими обществами. И в итоге общество теряло «лицо», и в итоге приходило к полному экономическому краху (в том числе)….В основе гармонического развития общества помимо того, что человек всегда сопряжен с материальными объектами, помимо того, что он есть духовное существо, он сопряжен с рукотворными и природными материальными ценностями, человек включен в сложнейшую систему духовных ценностей. И человека следует рассматривать как такую сложнейшую систему, в которой, вероятно, смысложизненными ценностями являются не материальные ценности, а ценности «надстроечные» (более высокие).  
И Кант говорил о том, что человек всегда должен иметь возможность выбора, он считал, что любой поступок, это тот поступок, который продиктован собственной совестью, собственным чувством долга. И всегда это мерило измерения человека.  
И поэтому тот вариант, который выберет конкретный медицинский работник, конкретный человек, работающий с умирающим, является способом оценки его собственной личности. Измерением его самого – насколько он в состоянии глубоко осмыслить те существующие принципы и проблемы, которые он экстраполирует. И принять индивидуальное решение.  
 
Попробуем теперь вернуться к началу нашего разговора, где мы обозначили, что смерть имплицитно включена в жизнь человека. В этом смысле можно говорить о праве человека на собственную смерть. Или на выбор между «не вполне жизнью» и смертью. Однако, КАК может находящийся в коме человек выбрать? Ведь нам известен только один способ выбора – РАЦИОНАЛЬНЫЙ! То есть, именно тот способ, который у коматозника отсутствует! Но мы постоянно забываем, что состоим не из одного лишь разума: мы забываем, что у нас есть ТЕЛО, имеющее в своем распоряжении накопленный миллионами лет развития ОПЫТ РЕАГИРОВАНИЯ в различных, в том числе, опаснейших для него ситуациях. И именно на тело, как это не покажется странным, можно сделать ставку в выборе между жизнью и смертью в описываемых нами ситуациях. Только для этого необходимо выполнить одно условие: создать телу такие условия, при которых запустятся природные «скоропомощные» программы. По своей мощности в естественных условиях эти программы не только не уступают новейшим медицинским средствам, но превосходят их во много раз, поскольку всегда адекватны поставленной задаче. Если у человека есть хоть небольшой шанс выжить, то тело запустит ресурс этих программ на реанимацию, если же нет, то – на безболезненную «сепарацию» души. Этично и гуманно. 
 
Исходя из вышесказанного, в качестве альтернативы заданной полярности «эвтаназия - страдание» может быть предложен метод телесной психотерапии «Танатотерапия» (автор – российский психолог/психотерапевт В.Баскаков). Название происходит от греч.thanatos – смерть и therapia – лечение, уход, забота, причем, акцент делается на двух последних значениях. Основной задачей Танатотерапии является установление контакта с базовым ресурсом человека, тем самым, о котором речь шла выше. И осуществляется это благодаря особенностям деликатных приемов, которые выполняются в крайне медленном темпе, порой настолько медленном, что «работа» не заметна пациенту. Так вот, по странной иронии жизни, попасть к этому ресурсу, к этому источнику можно лишь тогда, когда тело по всем внешним признакам «мертво»: стало максимально неподвижным, очень тяжелым, на поверхности охлажденным, «объектным», при том, что внутри тела температура сохраняется в границах нормы (или чуть выше), а все восстановительные процессы протекают в усиленном режиме. Именно при этих условиях ум и чувства человека не мешают телу. Поэтому можно говорить о том, что танатотерапия – область установления максимального контакта с процессами смерти и умирания (внешние параметры тела), в основе которых лежит стремление всего живого к жизни.  
 
При оказании помощи умирающему танатотерапевт не применяет каких-то особенных приемов, кроме тех, которыми пользуется и в работе с обычными пациентами или клиентами. Это возможно потому, что сами приемы сообразны телу, естественны и экономичны, поэтому один и тот же прием на стадии санации тело определяет для себя как «санирующий», а на стадии терминации – как «терминирующий». При такой естественности метода места НАСИЛИЮ над умирающим не остается.  
С позиции же психологии человека, в танатотерапии создаются условия для гораздо более полного представления человеком взаимосвязи и взаимообусловленности событий, болезни и индивидуальных особенностей человека, более адекватной оценки их, что особенно важно для умирающих. Эти условия становятся возможными, благодаря отношению танатотерапевтов к самому процессу терапии (уход, забота), особенностям приемов, медленному темпу их выполнения, максимальному расслаблению тела, «заземлению» чувств; это создает условия безопасности и атмосферу доверия. 
 
И, наконец, Танатотерапия является процессом моделирования (не имитирования!) процесса правильного умирания, а внешний вид тела и состояние человека во время и после сеанса – наглядным примером утраченной ныне культуры правильного умирания (П.Флоренский). Правильно умереть означает умереть в свой час без сопротивления, без мучений, без агонии, иными словами, - в мире с собой и всем миром. А это возможно только при глубокой и полноценной включенности человека в жизнь и осознании выполненных и завершенных дел. Тогда в последние минуты, покидая этот мир, душа уходит спокойно, и потому тело отпускает ее спокойно.  
Таким образом, культура правильного умирания, существенную часть которой сегодня позиционирует Танатотерапия, представляет собой культуру правильной – духовной – жизни с осознанием устройства бытия и известной долей смирения перед ним. Именно поэтому культура правильного умирания, частично восстановленная в танатотерапии, противоположна в своей основе эвтаназии, представляющей собой акт прерывания человеком естественного процесса жизни человека.

ПРАВО НА СМЕРТЬ: ЭТИКО-ПРАВОВОЙ АСПЕКТ

Киселев В.А.

УГМА   

      Человеческая  жизнь – высшая ценность. Право  на жизнь – неотъемлемое право каждого человека, закрепленное во «Всемирной декларации прав человека». Но поскольку двумя ипостасями бытия человека выступают жизнь и смерть, постольку постоянно возникает философско-этический вопрос: имеет ли человек и право на смерть? Вопрос далеко не праздный и ответ далеко не очевидный. Пока ученые, представители разных конфессий ломают копья, оспаривая или признавая право человека на собственную смерть, оно утверждает себя как факт в социальных феноменах: суицид, эвтаназия, паллиативная медицина (хосписы).

      Феномен суицида становится предметом научного исследования уже с XIX века. И ныне, в конце XX века, его острота не снижается. По данным ВОЗ, в мире совершается ежегодно около 7млн попыток самоубийства, из них свыше 500 тысяч завершаются самоубийством. Реализация права на смерть обладает тенденцией к росту. Если в странах Западной Европы показатели колеблются от 10 до 15 суицидов на сто тысяч населения, то в России этот показатель равен 38 (1993г.), а в Екатеринбурге – 46 (1997г.) (См.: «Глобус». 1999. №7. С.10). Абстрактное право на смерть в своем драматическом процессе мотивируется вполне земными причинами: семейные проблемы, потеря близких, производственные конфликты, безработица, банкротство. С философско-этической точки зрения вышеперечисленные причины объединяет одно: утрата смысла жизни.

      В медицинской практике право безнадежного пациента на собственную смерть порождает  биоэтическую проблему – эвтаназию («убийство из милосердия»). Термин «эвтаназия» был введен английским философом Фр. Бэконом в XVI веке, но лишь с XIX века эвтаназия как специфическая медицинская процедура становится предметом дискуссий. В середине XX века уровень развития медицинской теории и практики (аппараты искусственного дыхания, кровообращения, питания, диализа и др.) уже позволяет весьма длительно поддерживать жизнь человека даже при серьезных повреждениях тех или иных органов. Тем самым новейшие медицинские технологии не только спасают здоровье и жизнь пациентов, но и ставят острые вопросы, например, о медицинской целесообразности длительного поддержания жизни особых категорий больных.

      Зарубежная  медицинская практика выявила категории  больных, смысл жизни для которых  становится проблематичным: неизлечимо больные, постоянно испытывающие страдания; больные, находящиеся в длительной коме; больные с безнадежно поврежденным мозгом; новорожденные с серьезными аномалиями; хронические больные с необратимыми возрастными изменениями; больные, по каким-либо причинам отказывающиеся от лечения (Уиклер Д. и др. На грани жизни и смерти. Краткий очерк современной биоэтики в США. Перевод с англ. – М., 1989; - Вопросы философии. 1984. №12. С.111-122).

      Реализация  пациентом своего права на смерть в больничных условиях имеет свою особенность. Если в обычных условиях человек совершает суицид самостоятельно, используя подручные средства (медпрепараты, химические вещества и др.), то в больничных условиях безнадежный страдающий пациент обращается с подобной просьбой к медицинскому персоналу, чаще всего к лечащему врачу. Если врач помогает пациенту в его праве на смерть, то можно ли его считать убийцей, или это определенного рода услуга? В зарубежной медицине отношение к эвтаназии неоднозначно: в одних странах она запрещена (Германия, Испания), в других – допускается пассивная эвтаназия (Голландия, США). Например, в США одиннадцать штатов приняли «Закон о естественной смерти», суть которого состоит в уважении права пациента на смерть через пассивную эвтаназию (Уолкер А.Э. Смерть мозга. М., 1988. С.208,209). Право на смерть в форме эвтаназии имеет всегда ценностную мотивацию: религия (казус с Карен Куинлан), родительские чувства (казус с Бэби Доу), чувства сострадания (казус с доктором Краай).

      Право на смерть в форме эвтаназии даже в странах, где эвтаназия допускается, остается дискуссионным (например, суд над доктором Кеворкяном Д. в США). В странах же, запрещающих эвтаназию, право пациента на смерть реализуется «теневым» или причудливым образом (казус с испанским моряком Рамоном Сампедро).

      Право на смерть в отечественной медицине находится в положении гомеровского героя, проплывающего между Сциллой и Харибдой. «Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан» (1993г.) статьей 45-ой запрещают медицинскому персоналу «удовлетворение просьбы больного об ускорении его смерти какими-либо действиями или средствами, в том числе прекращением искусственных мер по поддержанию жизни». Этический кодекс и клятва российского врача так же не допускают эвтаназию. С другой стороны, клиническая медицина требует решения вопроса о праве пациента на смерть. Профессор Долецкий С.Я., комментируя данные анонимного опроса американских врачей, 60% которых принимали решение об эвтаназии, утверждает, что «и наши врачи поступают так же». Далее он справедливо подчеркивает, что «мы понуждаем врачей совершать незаконную эвтаназию, иначе говоря – убийство» (Вопросы философии. 1992. №10. С.7).

      Сталкиваясь с правом пациента на смерть, врач попадает в заколдованный круг: следуя законодательству и этическим нормам, он обрекает пациента на длительное страдание и игнорирует его просьбу; если же врач откликается на просьбу пациента, то он превращается в убийцу и клятвопреступника.       

      Поставим  вопрос: безупречны ли нормативно-этические  документы для подобных ситуаций?

      Да, этические кодексы и клятвы, уходящие корнями в клятву Гиппократа, утверждают гуманистические принципы и нормы и требуют от медицинского персонала неукоснительного выполнения, что способствует успешной защите здоровья и жизни пациентов. Но все же этические нормы и принципы оставляют без внимания очень серьезный вопрос: соотношение временных длительностей страдания и жизни пациента. Ведь обычно время боли и страдания пациента неизмеримо меньше, нежели продолжительность самой жизни. Вспомним поговорку: "До свадьбы заживет!» Однако, в медицинской практике немало случаев, когда страдания и мучения пациентов по времени совпадают с оставшейся жизнью. По данным ВОЗ, в мире страдают от боли 3,5 млн онкобольных, в России – примерно 300 тысяч человек. Для таких пациентов оставшаяся жизнь полностью поглощается страданием. С этим связано и другое упущение этических кодексов: их нормы сводят качество жизни к ее количеству, т.е. к количеству проживаемых лет, считая последние высшей ценностью человека.

      Вполне  вероятно, что воля к смерти у пациента и рождается в этих противоречиях между страданием и жизнью, качеством и количеством лет жизни.

      Небезупречны  этические кодексы и с исторической точки зрения: включают ли они опыт многообразных учений относительно права на смерть? Ряд этических доктрин прошлых времен и настоящих допускают самоубийство, а тем самым и эвтаназию. Вспомним школы киников, эпикурейцев, стоиков, восточные учения, представители которых (не все, конечно) уходили из жизни через самоубийство. Конечно, современного врача, помогающего пациенту реализовать право на смерть, не оправдают ссылки на все эти этические школы. Но, врач вправе поставить не риторический вопрос: почему этика вообще считает главным пунктом моральную автономию личности, а специальная (врачебная) игнорирует этот принцип? Разве больной не личность?!

      Разумеется, что коррекция этических кодексов относительно пассивной эвтаназии  не решает окончательно вопроса, так  как его решение упирается  в законодательство. История отечественного законодательства свидетельствует о том, что уже в 20-е годы был предложен организационно-правовой механизм применения эвтаназии: сознательная и устойчивая просьба больного; невозможность облегчить страдания больного имеющимися средствами; несомненная доказанность невозможности спасти жизнь, установленная коллегией врачей при обязательном единогласии; предварительное уведомление органов прокуратуры (Малеина М.Н. Человек и медицина в современном праве. М., 1990. С.74). Несколько иной механизм предлагает профессор Долецкий С.Я.: необходима комиссия из четырех человек (реаниматолог, лечащий врач, врач-эксперт, администратор) и наличие письменного заявления больного (или его законного представителя). 

      Право пациента на смерть может быть реализовано  не только через эвтаназию, но, в  определенных случаях, и средствами паллиативной медицины. Хосписы, как специальные медицинские учреждения, в которых ухаживают за безнадежными страдающими пациентами, уже действуют в нашей стране. Хосписов пока недостаточно, они весьма затратны, но, обеспечивая право человека на достойную смерть, выступают своего рода альтернативой эвтаназии. По мнению некоторых специалистов, практика хосписов (паллиативной медицины) может способствовать гуманизации не только медицинской практики, но и общества в целом.

      По  нашему мнению, необходимо и этические, и правовые нормы корректировать с учетом потребностей современной медицинской практики. Однако, право на смерть обретет легитимную и этическую форму лишь пройдя через открытое гласное всестороннее обсуждение заинтересованных сторон: медперсонал, пациенты, общественность, ученые, представители различных религиозных конфессий, политики.  

  Основные  аргументы, высказываемые в пользу эвтаназии, можно свести к следующим  трём.

  1. Жизнь есть благо только тогда,  когда в целом удовольствия превалируют над страданиями, положительные эмоции - над отрицательными. В ситуации эвтаназии этот баланс необратимо нарушается.

  Высказанный аргумент является наиболее веским из всех трёх, тем более, когда мучения  человека невыносимы и нежелание  человека находиться в мучительном для него состоянии подтверждено недвусмысленно выраженной волей. Противники эвтаназии приводят два возражения. 
Первое. При анализе допустимости эвтаназии было бы некорректно сравнивать страдание с благом, здесь идёт противостояние между жизнью в форме страдания и отсутствием жизни в какой бы то ни было форме. Жизнь есть благо и она остаётся благом даже тогда, когда становится по преимуществу сплошным страданием.

  Второе. Аргументируя допустимость эвтаназии  тем, что такова сознательная воля самого больного, мы тем самым признаём, что если бы больной был в состоянии распорядиться своей жизнью, когда та по принятым меркам оказывается невыносимой, то он бы сам прекратил её, т. е. мы фактически признаём право на самоубийство. Однако не все, кто признаёт право на эвтаназию, признаёт право на самоубийство.

  2. Жизнь можно считать благом  до тех пор, пока она имеет  человеческую форму, существует  в поле культуры, нравственных  отношений. 
Деградировав до сугубо витального, дочеловеческого уровня, она лишается этической санкции и может рассматриваться как объект, вещь и потому вопрос о её прекращении – не более чем вопрос о том, срубить ли высохшее дерево или выполоть ли засоряющую огород траву.