Русский консерватизм

     К представителям церковного консерватизма  автор относит митрополитов Платона (Левшина) и Серафима (Глаголевского), архимандрита Фотия (Спасского), считая последнего самым ярким представителем этого направления. Для данного  течения, по мнению Минакова, характерна безоговорочная поддержка монархической  власти, кроме тех случаев, когда  со стороны властей возникала  угроза «чистоте веры». С церковным  консерватизмом было связано течение  светского, православно-самодержавного консерватизма, представителями которого можно считать А.С. Шишкова (с 1803) и М.Л. Магницкого (с 1819). Их воззрения  охватывали широкий спектр общественно-значимых вопросов: постановка вопроса о национальном образовании, о характере подлинно-самодержавной  власти, об отношениях церкви и государства, вопросы цензуры, самобытной национальной культуры, опирающейся, прежде всего, на определенные языковые традиции, сословный  вопрос, университетская политика, вопросы внешней политики и т.д. В их воззрениях присутствовал и  культурный национализм. К представителям этого течения Минаков причисляет и Н. М. Карамзина после 1811 г., когда им был создан «наиболее полный и разработанный консервативный проект первой четверти XIX века» - «Записка о древней и новой России».

     Книга была сочинена Карамзиным по просьбе  великой княгини Екатерины Павловны. Николай Михайлович несколько раз  ездил в Тверь по приглашению  великой княгини, жившей в то время  там со своим супругом принцем  Ольденбургским. Однажды, в 1810 г., разговор между Карамзиным и великой княгиней зашел о состоянии России и о новых государственных мерах, которые предпринимало тогда правительство. Карамзин не одобрял этих мер. Великая княгиня, заинтересованная его мыслями, попросила его изложить их письменно, результатом чего и явилось настоящее сочинение, которое Карамзин передал императору Александру I. «Записка» давала не только обобщающий оценочный экскурс в русскую историю, но поднимала животрепещущие вопросы царствований Екатерины II и Павла I, а также давала критический анализ первых лет царствования Александра и красноречиво характеризовала русские общественные настроения накануне войны 1812 года. Эта работа не была опубликована. Никто даже из самых близких друзей Карамзина не знал о ней. Она была найдена случайно в 1836 году, много лет спустя после смерти Александра и Карамзина. Впервые она была напечатана за границей, в Берлине, в 1861 году, затем появилась в 1870 году в «Русском архиве», но из журнала была вырезана и уничтожена. До момента выхода издания 1914 г. «Записка о древней и новой России» так и не появлялась в печати.

     К представителям русско-националистического  консерватизма исследователь относит  Ф.В. Ростопчина, во взглядах которого преобладала националистическая составляющая, выражавшаяся, с одной стороны  в специфически-националистической риторике, а с другой, в неприятии  всего французского, которое для  Ростопчина выступало синонимом  всего либерального и революционного.

     Необычным, на первый взгляд, является выделение  автором консервативных течений, связанных  с масонством. Наиболее яркими представителями  консервативного масонства Минаков  считает представителей «русского  розенкрейцерства» О.А. Поздеева и  П.И. Голенищева-Кутузова, которые признавали господствующее положение православной церкви, поскольку она являлась государственным  институтом, а также ратовали за жесткий контроль за общественной жизнью и умонастроениями, проповедовали  антиреволюционный и антилиберальный  изоляционизм. Представителем националистических тенденций в русском «консервативном масонстве» Минаков считает Д.П. Рунича, поскольку последний не только осуждал Петра I за разрушение «русской национальности», но и считал, что именно Россия призвана преобразовать Европу, разложившуюся под воздействием рационалистической философии, а в итоге возродить все человечество, так как русский национальный дух позитивно отличается от всех других народов.

     И, наконец, Минаков выделяет «католический» консерватизм, характерный для политической группировки, формировавшейся под  влиянием Жозефа де Местра. С одной  стороны, у этого ответвления  консервативной мысли имелись общие  черты с русским церковным  православным консерватизмом, выразившиеся в неприятии просветительской идеологии, экуменизма и либерализма; требовании введения конфессионального образования  в противовес светскому. С другой стороны, хотя консерваторам католического  толка и было свойственно монархическое  охранительство, самодержавная власть в России трактовалась ими как  «варварская», а отношение к православию  было крайне недоброжелательным, если не сказать враждебным, поскольку  они исходили из необходимости обратить Россию в католичество. Поэтому идея В.Я. Гросула о неком единстве русских и европейских консерваторов  в рамках «общеевропейского консерватизма» по меньшей мере дискуссионна.

     В.Ф. Мамонов выделяет три периода  формирования русского консерватизма. Оговорившись, что «отдельные элементы консервативной доктрины и консервативной политики встречаются в России уже  во времена Петра I, если не раньше»¹¹, он датирует первый период 1767-1796 гг. - от созыва Уложенной комиссии до конца царствования Екатерины II, выделяя в качестве проявлений консервативной тенденции выступление консервативной оппозиции правительству в Уложенной комиссии, общий сдвиг вправо в ответ на Великую французскую революцию и деятельность М.М. Щербатова. Второй период связывается с царствованием Павла I (1796-1801) и отмечен попыткой «практического осуществления в России весьма любопытной консервативной утопии, автором которой был император Павел I». Правда никаких теоретических разработок император нам не оставил. Павловская эпоха вообще как-то выпадает из поля зрения исследователей консерватизма. Действительно, мыслителей, подобных Щербатову, в этот период не было, во всяком случае, они себя никак не проявили. Но, с другой стороны, именно в Павловское время формируются как политики и идеологи такие фигуры, как Шишков, Ростопчин, Аракчеев. Несомненно, что специфика эпохи повлияла на их мировоззрение, так же как и само царствование Павла во многом было реакцией на Французскую революцию и либеральный курс Екатерины II. Но чтобы точно сформулировать, как именно опыт павловского правления отразился в их взглядах и политической практике, надо писать отдельную проблемную статью. Третий период Мамонов определяет как эпоху 1801-1812 гг. В это время, по мнению исследователя, российский консерватизм сумел преодолеть кризис, вызванный сменой политического курса в первые годы правления Александра I, а «формирование его как течения общественно-политической мысли в основном завершилось».

     Ряд исследователей, так или иначе, связывают  дискуссию об истоках российского  консерватизма с эпохой Петра I. В  этой связи обращает на себя внимание точка зрения Г.И. Мусихина: не Просвещение  и Великая французская революция  стали главным «раздражителем»  для российских охранителей, а преобразования Петра I, которого «консерваторы обвинили в узурпации власти и в отказе от патриархальных и христианских ценностей  монархизма»¹². Автор вполне традиционно оговаривается, что «первая оформленная традиционалистская реакция на петровский перелом» последовала только в екатерининскую эпоху со стороны Щербатова. Впрочем, известно, что работы Щербатова писались «в стол» и никоим образом не повлияли на мировоззрение современников, и, хотя он создал свои труды раньше Э. Бёрка, было бы все же корректнее определить его взгляды как предконсервативные.

     На  специфические особенности этого  периода русского консерватизма, который  тогда еще не был консерватизмом «в полном понимании», обратил внимание и историк Э.Г. Соловьев, отметивший, что именно «рубеж XVIII и XIX вв. явился своеобразной точкой отсчета для  последующего становления консервативного  мировоззрения в России: в обществе отсутствовало четкое представление  о смысловых границах понятия  «традиция» как такового, а в сознании высшего сословия, в том числе  политической элиты, причудливо смешивались  идеи европейского феодально-аристократического «традиционализма», просветительства и их вольные интерпретации в  «русском духе»¹³. Не случайно в XVIII автор видит даже не консерватизм или предконсерватизм, а «консервативно окрашенный традиционализм», остававшийся уделом представителей дворянско-чиновной аристократии и сочетавший «средневековые представления, характерные для крепостников, с идеями европейского Просвещения».

     Думается, что точка зрения, относящая зарождение российского консерватизма (а, вернее предконсерватизма) к рубежу XVIII – XIX вв. наиболее близка к истине, хотя становление  консерватизма именно как общественно-политического  течения следует отнести к  эпохе правления Александра I.  
 
 
 

2. Русский консерватизм: вчера, сегодня, завтра

     Декларирование  приверженности консервативным принципам  постепенно становится в современном  российском обществе одним из признаков  хорошего тона. При этом далеко не все, называющие себя сегодня модным словом «консерватор» реально осознают то глубокое содержание, которое скрывается за данным понятием.

     Долгие  годы понятию консерватизма придавалась  заведомо негативная, чуть ли не ругательная  окраска. Это слово являлось синонимом  таких определений, как: «реакционер», «ретроград», «мракобес» и т.п. Считалось, что «консервативного творчества», как такового быть не может, поскольку  основной идеей консерватизма является «приверженность к старому, отжившему  и вражда ко всему новому, передовому»¹⁴. Долгие годы в отечественной историографии бытовал стереотип, согласно которому консерваторы изображались убежденными противниками прогресса, стремившимися повернуть «колесо истории» вспять. Подобная точка зрения грешит заведомой односторонностью, поскольку русские консерваторы были не только «охранителями» в прямом смысле этого слова, но так же пытались найти компромисс с происходившими в стране переменами.

     Попытки современного рассмотрения генезиса русской  консервативной мысли в рамках противопоставления «традиция – модернизация» или  «прогресс – регресс» весьма условны, поскольку ни традиция, ни модернизация не являются неким абсолютом. И реформы  и контрреформы проводятся реальными  людьми, преследующими реальные интересы. К тому же реформы вовсе не должны однозначно нести благо для большинства  народа, точно так же как контрреформы не должны обязательно иметь деструктивный  характер. В конечном счете, власть должна работать во имя страны, и  живущего в ней народа. Мы сами могли  убедиться, что словом «реформы»  можно при желании прикрывать любые разрушительные для государства  действия. Наблюдая за тем распадом государственности, который вершится под знаменем «реформ», невольно начнешь желать контрреформ.

     Тотальное противопоставление традиции и модернизации возникает в том случае, если с  понятием модернизации связывается  исключительно заимствование зарубежного  опыта, а под традицией понимается приверженность ко всему отсталому  и отжившему. При подобном раскладе сил практически невозможно наладить диалог между оппонентами, поскольку  приверженцы крайних взглядов демонстрируют  нежелание выслушать и понять собеседника. В этом случае радикальными «охранителями» становятся не традиционалисты, а их противники, которые упорно отстаивают свою монополию на истину. Представляется, что сегодняшнее  обращение к прошлому русской  консервативной мысли может помочь нам в выработке политического  курса, свободного от «правых» и «левых»  крайностей.

     Постепенное смещение акцентов в оценке консерватизма  от негативно-нейтральных к положительно-апологетическим  было связано не только с научным  поиском, но и с новым обострением  проблемы «традиция и модернизация»  в 90-е годы нашего столетия. Советской  цивилизации требовался новый импульс. В то время как одна часть партийной  и интеллектуальной элиты встала на прозападнические позиции, другая часть  пыталась найти опору в традиции. Для одних эта традиция ограничивалась возвращением к ленинским (или же сталинским) нормам правления, другие предприняли попытку соединить  воедино историю дореволюционного и советского периода. Одним из первых появившийся в обществе интерес  к консервативной традиции попытались использовать современные почвенники-традиционалисты. В 1991 г. ряд изданий патриотического направления опубликовали статьи, посвященные столетию со дня смерти К.Н. Леонтьева. Постепенно стали возвращаться и другие забытые имена. В среде современного монархического движения и поныне наблюдается стойкий интерес к фигурам К.П. Победоносцева и Л.А. Тихомирова. Отметим, что первая книга Л.А. Тихомирова, вышедшая в России после 1917 года была издана в 1992 году Российским Имперским Союзом-орденом, и посвящена памяти Великого князя Владимира Кирилловича (чья роль в монархическом движении оценивается, впрочем, весьма неоднозначно). За прошедшее десятилетие стена умолчания вокруг «забытых мыслителей» была сломана. Их книги сегодня переиздаются многотысячными тиражами и по-прежнему пользуются повышенным спросом. Дважды была переиздана книга Н.Я. Данилевского «Россия и Европа»¹⁵. Как минимум шесть раз переиздали фундаментальную работу К.Н. Леонтьева «Византизм и славянство». Трижды были переизданы статьи К.П. Победоносцева из «Московского сборника». Дважды вышел основной труд Л.А. Тихомирова «Монархическая государственность». За последние годы вышел целый ряд интереснейших исследований, посвященных Н.Я. Данилевскому, К.Н. Леонтьеву, К.П. Победоносцеву и Л.А. Тихомирову. Читатели наконец смогли узнать о взглядах и деятельности С.С. Уварова и М.Н. Каткова без привычных политических ярлыков. Был реабилитирован М.О. Меньшиков, и появилась первая монография о нем. Из небытия вернулись имена             П.Е. Астафьева и С.Ф. Шарапова. На конец 80-х-90-е гг. пришелся целый бум диссертационных работ, посвященных таким видным представителям отечественного консерватизма, как Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, К.П. Победоносцев, Л.А. Тихомиров. Сборники и отдельные статьи, по проблематике русского консерватизма выходят не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и в ряде других городов России. Активизировался процесс изучения русского правомонархического движения начала ХХ века. Наиболее фундаментальные исследования в этой области принадлежат С.А. Степанову и Ю.И. Кирьянову. Значительный интерес в научных кругах вызвали книги видных представителей русской консервативной мысли, выходящие в серии «Пути русского имперского сознания». Вышло так же и несколько общетеоретических работ по русскому консерватизму.

     Все вышеперечисленные исследования, несомненно, внесли значительный вклад в изучение теоретических и практических основ  консерватизма. Стараниями отечественных  историков и философов был  создан значительный комплекс работ, в  которых рассматриваются взгляды  отдельных видных идеологов русского консерватизма. Первый этап пройден  и уже можно наметить новые  задачи:

     1) необходимо сформулировать более  четкое определение самого понятия  консерватизм. Если в советскую  эпоху консерватизм трактовался  как исключительно антитеза прогрессу  и развитию, то в последние  годы консерватизм рассматривается,  как «понятие, обозначающее политические  силы, которые в тот или иной  период борются за сохранение  традиционных, сложившихся основ  общественной жизни, а также  характеризующее определенный тип  или стиль мышления»¹⁶. При этом нужно учесть, что если мы еще можем дать формулировку консерватизма, как политического течения, то консерватизм как тип мышления еще очень слабо изучен;

     2) многоплановость и неоднородность  отечественного консерватизма привела  к тому, что рассмотрение взглядов  русских консервативных мыслителей  только в историческом, философском  или богословском ключе влечет  за собой неизбежную односторонность  в оценках. В последние годы  статьи, посвященные ряду консерваторов,  не считавшихся философами появились  в чисто философских сборниках,  а взгляды консерваторов-теоретиков  стали изучаться применительно  к конкретно-историческому контексту.  Нельзя забывать и о том,  что мировоззрение русских консерваторов  было в значительной степени  религиозным, а следовательно  нужно обязательно учитывать  православный аспект в их мировосприятии;

     3) в качестве позитивного момента,  наметившегося в последних исследованиях  хочется отметить стремление  их авторов проследить тесную  связь отечественного и зарубежного  консерватизма. Было бы излишне  упрощенно замыкаться только  в рамках русского консерватизма,  акцентируя внимание исключительно  на его самобытности и оригинальности, поскольку идеи русских консерваторов обогатили собой сокровищницу не только российской, но и мировой (прежде всего, европейской) мысли. В те годы, когда изучение консерватизма не приветствовалось в СССР, именно западные исследователи смогли создать монографические работы, посвященные видным представителям отечественного консерватизма.