Политический миф: структура и особенности функционирования

Политический миф: структура  и особенности функционирования

 

 

 

В последнее время  миф перестал восприниматься как  нечто противоположное логике, науке  и точному знанию. Начиная со второй половины  XIX века, миф становится объектом изучения как особая форма  освоения человеком действительности и одновременно инструмент преобразования этой действительности. По мнению целого ряда ученых, многообразные формы  мифологического мышления продолжают жить в современном духовном мире, при этом постоянно модифицируясь  в науке, культуре, и политике. Анализ различных аспектов мифа, проведенный  такими исследователями как Р.Барт, Э.Кассирер, К.Леви-Строс, Б.Малиновский, Ж.Сорель, К.Хюбнер, М.Элиаде и др., устанавливает тесную связь мифа и идеологии как одной из форм проявления мифа в обществе. При этом миф охватывает более глубокий уровень социальной реальности, поскольку если идеологию человек воспринимает как сферу чужих, навязанных смыслов, то миф выстрадан и пережит им лично. Поэтому миф, в отличие от идеологии, практически неуничтожим, хотя его воздействие на общество может проявляться на разных уровнях. Главная цель, которая объективно стоит перед мифом – разрушение старой и создание новой социальной нормы. Основные функции – установление системы ценностей в соответствии с новой социальной нормой и создание представления о них как естественных и вечных.

 

Мифу свойственны  следующие признаки: он имеет отношение  к реальности; он антикаузален, эмоциональное в его содержании доминирует над логическим; структура мифа сходна со структурой научной теории; она сохраняется даже при радикальном изменении содержания мифа; формой проявления мифа в обществе является идеология и теория, претендующая на научность; инструментом внедрения мифа в сознание общества на этапе разрушения социальной нормы являются средства массовой информации, на этапе закрепления новой социальной нормы к ним присоединяются институты образования; миф имеет особый полифункциональный язык. На этапе разрушения социальной нормы он внедряется в качестве противовеса языку прежнего общества как нечто передовое, направленное против отсталости и косности. На этапе закрепления новой социальной нормы (как правило, этому сопутствует изменение баланса политических сил) язык мифа становится энкратическим, то есть находящимся под опекой сил, пришедших к власти; при этом слово вырождается в знак, в средство кодирования человека, поглощающее его сущность; миф приобретает невиданную силу влияния в обществе в переломные моменты его истории, становясь выразителем коллективных желаний; миф ограничен территориально, т.е. он функционирует только в рамках определенного топографического пространства; политический миф разрабатывается и используется для достижения конкретных политических целей [Орлов 2003].

 

Исследуя миф, можно  выделить скрытую в нем деформацию смысла и тем самым расшифровать искаженные мифом явления, поскольку, по словам Р.Барта, миф ничего не скрывает и ничего не афиширует, а только деформирует: он не есть ни ложь, ни истинное признание, он есть искажение [Барт 1994, 86].

 

В свою очередь, политический миф также опознается как искаженная реальность, но уже не с той уверенностью и глубиной, как в случае архаического мифа. Политический миф – всегда чья-то выдумка, даже если кажется, что он рожден реальностью (мифологизированными событиями, эмоциональными декларациями интересов и тп.). Так или иначе, политический миф кем-нибудь создан, и лишь затем воспринят – сначала как возможная реальность, потом – как реальность очевидная. Политический миф есть особый миф, который хранит в коллективной памяти народа его социальный опыт, империативы духовно-нравственного измерения политических процессов. Политический миф, соответственно, включает в свою структуру:

 

1)  архетип какой-либо  опытной ситуации, связанной с  осуществлением мер социального  регулирования и принуждения;

 

2) содержание конкретного  опыта, эмпирически полученного  в ситуациях, объединенных данным  архетипом;

 

3) систему иносказательных  образов, функциональная символика  которых соотносит «желаемое»  с «должным», т.е. со сложившимся  архетипом.

 

Логика политического  мифа состоит в том, чтобы определенную причинную связь, оспоренную в результате социального кризиса, перенести  в сферу мифических образов, где  может быть отыскана новая причинная  связь и затем перенесена в  политическую реальность. Политический миф, таким образом, несет в себе своеобразную поисковую логику, которая  действует в отсутствии полноты  исходных данных.

 

Политические архетипы, в свою очередь, представляют собой  устойчивые реакции на явления политической жизни, в основе которых также  лежат культурно-цивилизационная природа и психологические особенности данного сообщества. Социальные и политические архетипы отвечают за устойчивость человеческого сообщества. К примеру, Российский политический архетип характеризуется державностью, патернализмом, потребностью в сильном государстве, в признании власти, опирающейся на личный авторитет и освещенной нравственным чувством.

 

Политический миф  характеризуется определенным набором  компонентов: картиной мира в виде мифологизированной концепции социальной Истины (основаниями  справедливости), точкой во времени, связанной  с истоком национальной истории  и культуры, моментом их высшего  прославления или тяжелого увечья (аналог инициатического переживания в мистическом ритуале – избранная слава или травма), образом будущего (понятым как возвращение к истокам Золотого Века) и глубокой оппозицией «мы-они» (аналог мифической оппозиции Добра и Зла). Еще один аспект политического мифа — это структурирование действительности в ситуации тотального кризиса, то есть в той ситуации, когда нельзя картину мира восстановить и усвоить как целостную. Она делится на фрагменты, которые соединяются мифологическими связями. И только в дальнейшем мифологические конструкции «обрастают» рациональными представлениями, концепциями, правовыми и политическими воззрениями. И, тем не менее, при всей упрощенности политического мифа, при всей его кризисной случайности, в основе его непременно лежит концепция. Политический миф «не рождается сам собой, иначе ему не войти в конкурентное поле политики» [Савельев 2003].

 

К примеру, еще Э.Кассирер обратил внимание на то, что цивилизованный человек, несмотря на погружение в миф, подобно человеку древнему, все-таки не может полностью отказаться от требований рациональности. Для своей веры он ищет какие-то резонные основания. Соответствующее теоретическое оформление верования может оказаться весьма сложным, хотя и приводит к тем же аффектам, что и верования примитивных народов. Здесь-то мы как раз и сталкиваемся с отличием собственно мифа от мифа политического. Политический  миф невозможен без опоры на рациональность. Но все-таки до известного предела. По мнению А.Савельева миф не может быть рожден не-мифологически. Поскольку «если при построении какой-либо политической модели она не примыкает к мистике, срок ее существования очень ограничен. То есть, политический миф тесно (хотя, быть может, и неявно) связан с культом и традицией. Значит, расшифровка мифа, выявление его сюжетного замысла всегда предполагает фиксацию параллелей с классическими мифами и религиями» [Савельев 2003].

 

Для массового сознания нужно видимое упрощение вплоть до символизации более или менее  громоздких умозаключений или непроясненных ощущений (на деле вместо упрощения идет скрытое усложнение – структурирование сознания). В противном случае массовое сознание не может закрепить какой-либо позиции, какого-либо отношения к реальности (включая миф, принятый как реальность). Как и архаическая картина мира, политическая мифология, таким образом, в массовом восприятии состоит из системы символов-знаков, символов-идей, символов-талисманов.

 

Поиск символов отражает поиск мифа. К примеру, попытка  оппозиционных сил Башкортостана (Н.Швецов, С.Орлов) наделить лишь отрицательными  качествами башкирских национальных героев (образ Салавата Юлаева и др.) - это идеологическая деятельность с целью расчистить пространство для нового мифотворчества. Сегодня можно сделать вывод, что эта работа в значительной мере провалилась. В массовом региональном сознании не произошло смены символов-знаков, образ С.Юлаева не сменил образ Михаила Нагого и причин этому несколько. Во-первых, образ первого «рационально подкреплен» огромным количеством художественных и научных (исторических) книг, фильмами, театральными постановками, уличной и республиканской символикой и тд. Во-вторых, он как часть политический мифологии, является одним из компонентов региональной идеологии, то есть, включен в механизм государственной пропаганды как энкратический миф.  В-третьих, региональное научное сообщество (А.Т.Бердин, С.Таймасов) своевременно сумела выдвинуть контаргументацию («рациональный ответ») на попытку подрыва символа-талисмана и создания альтернативного свода символов. И, наконец, из-за низкого уровня работ тех, кто взялся открывать новые научные исторические «истины». Попытка радикальным образом очернить  образ С.Юлаева вызвала скорее обратную реакцию, поскольку как политический миф он был основан на рациональной подкладке, а агрессивные нападки на его образ, «демонизация» башкирского национального героя, перешли на определенном этапе черту и приняли иррациональный характер. (Однако не может не настораживать тот факт, что процесс этот нарастает и эта история еще далека от своего завершения).

 

Таким образом, можно  сделать вывод о том что, похоже,  «революция символов», которая обрушилась на советского человека в период перестройки, в какой-то степени научила его критически относится к потокам информации, особенно альтернативного характера. Однако обошлось это достаточно высокой ценой – десакрализацией постсоветского общества и рационализацией массового сознания.

 

Так или иначе, независимо от того какую цель преследуют те, кто  пытается сегодня «подорвать» наши региональные символы (движимые высокой  идеей или слепой ненавистью) результатом  в обоих случаях будут неосознаваемые страдания большой массы людей. Попытка радикальным способом очернить тот или иной символ, скрепляющий  региональную идентичность, будет неизбежно  ввергать людей (и не только представителей «титульной» национальности!) в состояние  фрустрации и страха. Негативная социопсихологическая энергия может со временем привести к массовым антисоциальным взрывам и межэтническим конфликтам. Именно поэтому подобную деятельность любое нормальное общество должно стараться пресекать. Миф – сложное явление, его нельзя как ненужную вещь выбросить безболезненно на свалку, заменив другой вещью. Он есть явление не только мира символов, но и потустороннего мира. Даже оболганный и очерненный миф продолжает жить в душе человека:

 

  

 

Так храм оставленный  – все храм,

 

Кумир поверженный –  все Бог!

 

А. Хайбуллин