Политическая власть в России: проблема легитимности

Однако к концу 80-х гг. начался кризис легитимации  курса перестройки, поскольку эйфория  от «захватывающих дух» глобальных замыслов быстро прошла, а результаты преобразований оказались явно не соответствующими ожиданиям советских людей. Непродуманные попытки добиться подъема экономики в рамках старой системы провалились. На фоне ухудшающейся экономической ситуации в стране был впервые поставлен вопрос о необходимости реформирования политической системы советского общества. Политика гласности обнажила все пороки, накопившиеся за весь период строительства социализма. «Открытая» информация привела в шок определенную часть населения и пробудила общественное сознание другой его части.

В конце 1989 г. «перестроечное»  руководство столкнулось с кризисом доверия: на многолюдных митингах выражалось открытое недовольство ходом перестройки, политической нестабильностью, ростом преступности, пустыми прилавками магазинов, нерешительностью самого М. Горбачева. После отмены шестой статьи Конституции СССР, закреплявшей монополию КПСС на власть, по стране прокатилась волна провозглашения суверенитетов союзных республик. В Прибалтике начался распад СССР. К лету 1991 г. ситуация, сложившаяся во всех областях жизни страны, воспринималась и руководством, и людьми как кризисная. Стремление Президента М. Горбачева встать над «схваткой», его постоянное лавирование в русле «центризма» рассматривались «партократами» как предательство государственных интересов, а «демократами» как нерешительность и слабость.

Провал экономической  политики правительства В. Павлова, явившейся последней и отчаянной  попыткой консервативных сил легальным  путем спасти положение, подтолкнул наименее гибкую и недальновидную их часть к идее силового решения проблем наведения «порядка» в стране.

Августовские  события 1991 г. изменили страну: ушла в  прошлое перестройка как «революция сверху» в рамках социалистического  выбора; перестала существовать КПСС как правящая государственная структура власти; развален СССР; в России был объявлен переход к рыночной экономике, демократическому обществу и правовому государству на путях проведения либеральных реформ.

4. Легитимность государственной  власти в современной  России

В начале 90-х гг. перспектива «стать собственником», в кратчайшие сроки «повысить жизненный уровень», обрести «долгожданную свободу и справедливость» была настолько заманчивой, что выбранный путь шоковой терапии большинством населения воспринимался как неприятный, но необходимый шаг. Легитимность государственной власти и авторитет Президента Б Ельцина был настолько высок, что ему Верховный Совет Российской Федерации предоставил даже дополнительные полномочия на время проведения «болезненных» реформ. Согласно опросам общественного мнения осенью 1991 г. около половины россиян готовы были ради будущего процветания страны и изобилия потребительских товаров терпеть на начальном этапе преобразований и рост цен, и безработицу, и «временное» снижение уровня жизни. Лишь пятая часть опрошенных была настроена решительно против реформ правительства Е. Гайдара.

Однако по мере «размораживания» всех цен и стремительного их роста, проведения жесткой бюджетной  и денежно-кредитной политики и  сворачивания социальных программ, приватизации, «обвального» сокращения производства, роста безработицы, резкого падения жизненного уровня значительной части населения легитимность государственной власти падала, а в конце 1993 г. ее охватил системный кризис.

Кризис легитимности государственной власти в современной России вызван несколькими факторами. В историко-культурном аспекте нынешние реформаторы в определенной степени повторяют опыт «вестернизаторов» прошлого, (1) используя такую модель модернизации, которая ориентируется на положительные примеры других стран, без выяснения того, какие ценностные ориентации, духовные интенции жизнедеятельности людей скрываются за их достижениями. К тему же (2) реформы в России проводятся на основе нормативистского, программно-целевого подхода в управлении, слабо учитывающего социокультурные возможности управляемой системы и (3) исходящего из иллюзии о том, что «власть всесильна».

Такая государственно-управленческая патология унаследована современной  государственной властью в России от СССР, где она сформировалась на основе утвердившегося за годы советской власти тотального политического отчуждения человека. В связи с чем эволюция российского общества в постперестроечный период представляет собой «восьмерку» блужданий между реформацией и реставрацией. Очередные витки этой «восьмерки» представляют собой области наложения и доминирования циклов реформ, для которых характерно движение по пути демократии и законности, и контрреформ, связанных с восстановлением в той или иной форме начал авторитаризма и вседозволенности, мотивированной соображениями практической целесообразности.

Первый такой  виток российское общество совершило  в 1989— 1991 гг., когда под воздействием демократических сил оно начало двигаться по пути радикальной реформации, но уже в первой половине 1991 г. стало «соскальзывать» на орбиту социальной реставрации, завершившейся распадом СССР.

Второй виток  реформации начался в 1992 г., когда  легитимная государственная власть суверенной России, располагая максимальным доверием населения, пустила страну по пути «шоковой терапии», результаты которой в социально-психологическом плане противопоставили власть «демократов» народу, дискредитировав идею «демократии» в политическом менталитете россиян. Более того, «демократическая» государственная власть осенью 1993 г., расстреляв Белый дом под предлогом политически-целесообразной вседозволенности, сама подтолкнула эволюцию российского общества на орбиту реставрационного цикла.

С принятием  Конституции Российской Федерации  и выборами в Государственную  Думу (декабрь 1993 г.) начался третий виток «блужданий между реформацией и реставрацией»: реформаторские «потуги» первой половины 1994 г. плавно завершились усилением авторитаристских тенденций политической вседозволенности, достигшей своего пика во время чеченского кризиса зимой 1994/1995 гг. В начале 1996 т. рейтинг Президента Российской Федерации, ассоциированный в сознании россиян с выбранным политическим и социально-экономическим курсом, достиг критически низкой отметки, что свидетельствовало о кризисе легитимности государственной власти в стране.

Выбор социальных приоритетов экономического развития, «заверения» в верности курсу  демократических реформ, кадровые перестановки в верхних эшелонах государственной  власти, осуществленные в ходе предвыборной президентской кампании 1996 г., и в значительной степени антикоммунистический настрой значительной части российского электората позволил реформаторам совместно с центристами-государственниками удержаться у власти, но будет ли это возвратом на реформационную орбиту или эволюция России будет продолжаться в реставрационном цикле — покажет время. По крайней мере, выздоровевший Президент и сформированный им новый состав Правительства В. Черномырдина, а с апреля 1998 г. обновленный состав правительства С. В. Кириенко, свидетельствуют о намерениях власти продолжать курс рыночных реформ.

С цивилизационной  точки зрения кризис легитимности государственной  власти в России вызван кризисом этатизма и патернализма, как основных принципов  нормативно-ценностного порядка, сливающегося в российской цивилизации с государственностью. Для этатистского сознания, отождествляющего государственную власть и авторитет, характерны две крайности безудержный государственный пиетет, преклонение, «обожествление» государственной власти, которая соответствует социокультурному идеалу, и беспощадная критика, готовность на «бессмысленные» бунты, когда власть перестает соответствовать наиболее значимым ценностям, составляющим систему этого идеала Причем речь здесь идет не столько о том, что государство в современной России проводит «антинародную» политику и не удовлетворяет интересов социальных «низов», а о том, что в этатистском сознании российское государство утратило смысл и не реализует более определенных социально признанных ценностей.

В социальном плане  кризис легитимности политической власти в России обусловлен, с одной стороны, скептицизмом и недовольством значительной части населения деятельностью государственной власти, а также политических партий, представляющих конкретные группы интересов; с другой стороны, слабостью самой власти, ее неспособностью эффективно решать актуальные проблемы современной российской действительности. Сложилась ситуация, описанная в теориях «государственной перегрузки» (Бриттэн и Нордхауз), «узаконения кризиса» (Хабермас).

Эти теории объясняют падение легитимности политической власти двумя обстоятельствами: во-первых, тем, что государственная власть берет на себя гораздо больше обязательств, чем способна выполнить; а во-вторых, тем, что правительство и партии, особенно в ходе предвыборных кампаний, дают гораздо больше обещаний, чем могут выполнить. Безответственность правительства, партий, политических лидеров ведет к разочарованию и скептицизму в массовом сознании, а, следовательно, и к утрате политической властью легитимности.

Кризис легитимности государственной власти в России связан также с нарушением когнитивных  механизмов ее легитимации. В настоящее  время резко обострилась ситуация «псевдоморфоза» (разрушающего влияния  заимствованной культуры на культуру-реципиент), что обусловлено трудностями творческого освоения приобретаемого западного духовного опыта. Ситуация «псевдоморфоза» оказывает глубокое влияние на современную социально-политическую лексику, в которой можно обнаружить три отдельных семантических пласта, механически соединенных друг с другом в единое понятийное поле, но не составляющих непротиворечивого понятийного континуума. Эти пласты соответствуют разным культурным типам, воздействующим на современную российскую культуру: архаический — древнерусскому народному типу; традиционалистский — православно-славянскому и общественно-социалистическому; современный пласт — либерально-западному типу культуры.

Происходит постоянное столкновение языческих, православно-христианских и современных западных политических идеалов (правды, благодати и закона; лада, соборности и консенсуса; воли, преображения и контроля общества над государством). Взаимодействие этих пластов происходит зачастую неосознанно, что затрудняет функционирование понятийного аппарата как целого в рамках не только политической ментальности, но и его развития в русле научной теоретико-методологической рефлексии. Наблюдается мифологизация одних понятий и придание сверхценностного им значения, разрушение содержания и фальсификация других понятий.

Сегодня и политику, и ученому, и простому человеку приходится думать одновременно на нескольких языках, смыслы слов в которых часто отрицают друг друга. Ситуация усугубляется еще и тем, что европейские политические понятия в русском употреблении отличаются «ложной ясностью», поверхностным их восприятием, без осознания тех духовных интенций и культурных традиций, которые скрываются как за достижениями либеральной демократии, так и ключевыми ее понятиями (гражданское общество, правовое государство, свобода, равенство, консенсус, толерантность и т. д ).

Внутренние противоречия, разрывающие понятийный континуум  современной российской политической лексики; наличие многочисленных теоретических  конструктов, представляющих собой  идеологические интерпретации политической реальности, в контексте которых формируются различные идеалы политической власти, порождают множественность символических универсумов. В рамках этих универсумов, служащих системами отсчета определенных секторов институциенализированного политического поведения, происходит соответственно процесс легитимации или делигитимации политической власти в современной России.

Кризис легитимности политической власти в современной  России поэтому во многом обусловлен дискретностью нормативно-ценностного  ее пространства, множественностью составляющих его символических универсумов, в рамках которых идет постоянная интерпретация и переинтерпретация этой власти. Поэтому легитимность любой государственной власти в современной России может быть лишь «частичной». Но степень этой легитимности зависит от того, насколько реальная власть коррелируется с образом власти в рамках того или иного символического универсума. Иными словами, государственная власть в России, чтобы быть легитимной, должна соответствовать в той или иной мере разным культурным типам, представленным в трех пластах семантического пространства: архаическом, традиционалистском и современном.

В этом плане  интерес представляет та функция  символического универсума, благодаря  которой упорядочивается история  и политические события связываются в единое целое, включающее прошлое, настоящее и будущее. По отношению к прошлому создается историческая «память», объединяющая всех тех, кто социализирован в данной общности. По отношению к будущему — общая смысловая система отсчета для того, чтобы индивид мог планировать свои действия.

Специальные исследования исторической памяти россиян показывают, что единственным периодом российской истории, вызывающим у большинства  из них чувство гордости и эмоциональной  сопричастности, является царствование Петра I, которое в плане оценки его деятельности многократно превышает любую другую историческую эпоху. При этом исследователи подчеркивают, что отношение к Петру I и его эпохе, особую «маркировку» этой эпохи в современном массовом сознании нельзя выводить из объективных реалий того времени. Перед нами не объективное отражение и даже не идеализация, а национальный исторический миф, существующий относительно независимо от самой истории и воплощающий в себе сущностные черты русского национального самосознания и культурного архетипа. Поэтому структурно-семантический анализ этого мифа имеет большую когнитивную ценность, поскольку он позволяет понять, что люди склонны принимать в политической реальности, а что будут отвергать.