"Государь" Макиавелли

Подобного рода суждения о  Макиавелли вносят существенную поправку в этатизм этого мыслителя. Действительно, идеалом для него, которому он был  готов служить с начала до конца, является не абстрактное государство, но конкретный народ и любимая  им родина. Тем не менее, уже элементарная историческая справедливость заставляет нас признать, что для устроения  своего народа и горячо любимой им родины Макиавелли был готов на любые  ужасы абсолютистски-полицейского государства и на любые кошмары  в обращении с отдельными личностями и группировками. Если угодно выставлять на первый план цели, преследуемые Макиавелли, то это действительно какой-то гуманизм, и Ренессанс присутствует здесь  в полной мере. Но гуманизм Макиавелли основан не только на гуманных целях, но и на нечеловеческих средствах  достижения этого человеческого  идеала. Следовательно, гуманизм здесь  уже вполне антивозрожденческого типа. Поскольку этот гуманизм все же формулируется  в виде цели, правильнее будет говорить не просто об антивозрожденчестве Макиавелли, но, скорее, о модифицированном Ренессансе, правда, ужасном и в подлинном  смысле слова трагическом.

Уже самая личность Макиавелли обладает настолько страшными чертами, что заслуживает хотя бы краткого упоминания. Ренессанс требовал всестороннего  развития личности, и Макиавелли тоже был всесторонне развит. Но эта  всесторонняя развитость доходила у  него до полной беспринципности, всегда и всюду оставляла по себе самые  неприятные чувства и сделала  его откровенным циником, лишала его возможности иметь друзей и близких людей и открывала  для него дорогу к разного рода безобразнейшим предприятиям. Ренессанс  требовал от человеческой личности быть принципиальной, собранной в себе и артистически себя проявляющей. Когда  мы знакомимся с материалами, относящимися к Макиавелли, мы вполне ощутительно  воспринимаем этот его единый принцип. Он заключается в полной беспринципности, в озлобленном отношении к  людям и не то чтобы просто эгоизме, но в такой абсолютизации своего Я, которая отталкивала от него всех, кто с ним жил и работал, и заставляла презирать его как  человека и как работника в  Синьории.

В своих сочинениях он сам  достаточно нагло и цинично рассказывает о своем безобразном поведении. Это не просто разложение той человеческой личности, которую так высоко ставил Ренессанс и о воспитании которой  так глубокомысленно заботился. Это полная противоположность возрожденческой  личности. Это такой модифицированный Ренессанс, который уничтожает самую  идею Ренессанса и при всей структурной  общности возрожденческого и антивозрожденческого человека приводит возрожденческую  личность Макиавелли к полному развалу  и к ее самой настоящей гибели.

Чтобы продемонстрировать политическое мировоззрение “Государя” в концентрированном  виде, можно привести отрывок из другого труда Макиавелли, под  названием “История Флоренции”. Здесь  изображается одно из первых рабочих  восстаний в Европе, а именно восстание  чомпи во Флоренции в 1378 г., но агитационная речь, которую произносит один из восставших, целиком повторяет то, что мы находим  в “Князе” самого Макиавелли. Это, между прочим, свидетельствует о  том, что аморальная, беспринципная  и бездушная политика, которую  проповедует Макиавелли, мыслится им совершенно одинаково, кто бы ни занимался этой политикой, князь ли или же порабощенные и эксплуатируемые низы общества. Вот это место: “И вот эти люди из низов, как из подчиненных цеху шерстяников, так и из подсобников других цехов, и ранее полные недовольства по уже сказанным причинам, теперь испытывали к тому же страх перед последствиями, которые могли для них иметь учиненные ими поджоги и грабежи. Несколько раз в ночь собирались они для обсуждения происшедших событий, и все время толковали друг другу о грозящей им всем опасности. Наконец, один из тех, кто был посмелее и поопытнее других, решил вдохнуть в них мужество и заговорил так: “Если бы нам надо было решать вопрос, следует ли браться за оружие, чтобы жечь и громить дома граждан и расхищать церковное имущество, я был бы первым из тех, кто полагал бы, что вопрос этот нельзя решать необдуманно и что, пожалуй, бедность в мире и покое лучше, чем связанное с такими опасностями обогащение. Но раз оружие все равно уже у нас в руках и бед уже наделано немало, надо нам думать о том, как это оружие сохранить и как избежать ответственности за содеянное. Я думаю, что если никто нас научить не может, то научит сама нужда. Как видите, весь город пылает к нам гневом и злобой, граждане объединяются, а Синьория всегда на стороне магистратов. Будьте уверены в том, что нам готовят какую-то западню и над головой нашей собираются грозные тучи. Следовательно, надо нам добиваться двух вещей и совещания наши должны ставить себе две цели. Во-первых, — избежать кары за все, что мы натворили в течение последних дней, во-вторых, — зажить более свободно и счастливо, чем мы жили раньше. И вот я считаю, что для того, чтобы добиться прощения за прежние наши вины, нам надо натворить еще худших дел, умножить их, повсюду устраивать поджоги и погромы и постараться вовлечь во все это как можно больше народу. Ибо когда виновных слишком много, они остаются безнаказанными: мелкие преступления караются, крупные и важные вознаграждаются. Когда все страдают, мало кто стремится к отмщению, ибо общая всем беда переносится легче, чем частная обида. Так что именно в усилении бедствий и смуты должны мы обрести прощение, именно они откроют нам путь к достижению того, что нужно нам для свободной жизни. И я думаю, что ожидает нас верная победа, ибо те, кто могли бы воспрепятствовать нам, богаты и разъединены. Их разъединение обеспечит нам победу, а их богатства станут нашими, помогут нам эту победу упрочить. Не допускайте, чтобы вас смущали древностью их родов, каковой они станут кичиться. Все люди имеют одинаковое происхождение, и все роды одинаково старинны, и природа всех создала равными. Если и мы, и они разденемся догола, то ничем не будем отличаться друг от друга; если вы оденетесь в их одежды, а они в ваши, то мы будем казаться благородными, а они простолюдинами, ибо вся разница — в богатстве и бедности. Я весьма скорблю, когда вижу, что многие из нас испытывают угрызения совести от содеянного и хотят воздержаться от дальнейших действий. И если это действительно так, то вы не те, за кого я вас принимал. Не следует пугаться ни раскаяния, ни стыда, ибо победителей, какими бы способами они ни победили, никогда не судят. ...Бог и природа дали всем людям возможность достигать счастья, но оно чаще выпадает на долю грабителя, чем на долю умелого труженика, и его чаще добиваются бесчестным, чем честным ремеслом. Потому-то люди и пожирают друг друга, а участь слабого с каждым днем ухудшается. Применим же силу, пока представляется благоприятный случай, ибо более выгодным для нас образом обстоятельства не сложатся...”.

Этот отрывок из трактата “История Флоренции” очень ярко свидетельствует  о трех пунктах мировоззрения  Макиавелли.

Во-первых, несмотря на полное пренебрежение к тем или другим личным идеалам, личность здесь все-таки продолжает выдвигаться на первый план, и потому мы все еще продолжаем иметь дело не с чем другим, как  с Ренессансом.

Во-вторых, выдвигаемая здесь  личность совершенно лишена всех своих  внутренних идеалов и рассматривается  просто как некоего рода арифметическая единица. Эта арифметическая единица  у Макиавелли имеет значение сама по себе, без всяких возможных влияний  на нее со стороны, например, религии, морали, искусства, личных симпатий или  антипатий, быта и всякого рода предрассудков, общественных или исторических. И  все общество мыслится у Макиавелли в виде того или иного объединения  этих арифметических единиц. Ничто  другое его не интересует. Его интересует, правда, родина, а не государство. У  него патриотизм, а не этатизм. Но положение  современной личности от этого нисколько  не становится легче. С отдельной  личностью в политике все равно  надо обращаться как с отдельными камнями при построении здания.

В-третьих, отсюда вытекает и  своего рода эстетика, по своей прямолинейности  и последовательности едва ли не единственная во всей истории эстетической мысли. Общество и история, возникающая  как упорядоченное множество  этих безличных, бездушных и аморально  понимаемых арифметических единиц, если угодно, есть самый настоящий гуманизм, поскольку речь здесь только и  идет о создании правильного человеческого  общества. Но эти арифметические единицы-личности внутренне опустошены и превращены лишь в строительный материал. Нам  кажется, что в этой железной последовательности и прямолинейности, несомненно, есть своего рода эстетика, явно продиктованная идеалами полноценного Ренессанса. И  потому во всей этой железно проводимой системе арифметических единиц есть нечто красивое, хотя и ужасное, страшное, звериное и нечеловеческое. Ведь безобразное  тоже есть эстетическая категория наряду с прекрасным, и низменное тоже есть эстетическая категория наряду с возвышенным. Поэтому и макиавеллизм, это суровое детище изжившего  себя Ренессанса, тоже должен рассматриваться  нами как определенная эстетическая система. И эстетической эту систему  делает как раз ее железная прямолинейность, ее не доступная никаким посторонним  влияниям последовательность и бесчеловечность.

Кажется, существует ещё бесконечно много точек зрения, с которых  можно рассматривать это произведение. Например, "Государь" явился одним  из первых трудов, а, по сути, и практическим руководством, по международной дипломатии. Этой книгой Макиавелли ещё раз подтвердил, что он являлся одним из самых  блестящих дипломатов эпохи и, без  сомнения, достойным представителем славной школы Флорентийской  дипломатии.

Также, рассматривая качества, которыми должен бы обладать идеальный  государь, Макиавелли впервые в Новой  истории заговорил об экономике  государства как составной части  его благополучия. Рассматривая скупость как порок человека, но добродетель  государственного мужа, он указал на недопустимость слишком высоких налогов, то есть таких, выносить которые население  уже не смогло бы. Макиавелли утверждал, что государь может быть щедрым только за счёт чужого добра - военной добычи, например, - но никак не за счёт благосостояния своих подданных.

Но одна из важнейших заслуг Николо Макиавелли состоит всё ж  таки в том, что он впервые в  истории отделил политику от морали и религии, и сделал её автономной, самостоятельной дисциплиной, с  присущими ей законами и принципами, отличающимися от законов морали и религии. Политика, согласно Макиавелли, есть символ веры человека, и поэтому  она должна занимать господствующее положение в мировоззрении. Политическая идеология у Макиавелли направлена на достижение определённой политической цели - формирование коллективной воли, с помощью которой можно создать  могучее, единое государство. По мнению Макиавелли, сильное влияние на исторический процесс формирования государств оказывают  сильные личности - ещё их можно  назвать великими людьми. Великий  человек имеет в своём облике нечто такое, благодаря чему другие повинуются ему вопреки собственной  воле. Преимущество великого человека состоит в том, чтобы лучше  чувствовать и выражать некую  абсолютную волю - то, что действительно  объективно необходимо в данный момент. Именно благодаря этой возвышенной  силе основываются государства.

В заключение хотелось бы ещё  раз сказать, что творчество Николо Макиавелли органически связано  с его эпохой, он является полностью  человеком своего времени, и его  политическая наука представляет собой  философию времени. Именно с этой точки зрения и надо рассматривать  все его книги, и в частности "Государя". Но это не значит, что  вне временных пределов Возрождения  его труды не имеют никакой  ценности. И много лет спустя после  его смерти политики, дипломаты, философы спорили о его книгах, разбирались  в его идеях, не всегда соглашались  с ним, но всё равно следовали  его рекомендациям.