Евразийство: основоположники, современные представители

ЕВРАЗИЙСТВО: ОСНОВОПОЛОЖНИКИ, СОВРЕМЕННЫЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ

Евразийство - крупнейшее течение русской научной и общественной мысли ХХ века. Оно сложилось в среде российской пореволюционной эмиграции в 1921 году, и на 20-е годы приходится период его наибольшего расцвета. В конце 20-х годов движение пережило затяжной и тяжелый кризис, который привел к его расколу. В 1930-е годы Евразийство продолжало существовать, однако играло уже меньшую роль в общественной жизни эмиграции. После II мировой войны, в связи с арестом советскими карательными органами ряда видных евразийцев, Евразийство как организованное политическое движение прекратило существование, но его идеи отнюдь не утратили своего значения. В дальнейшем Евразийство нашло последователей в лице этнолога Л. Н. Гумилева (1912-1992) и др. В наши дни Евразийство возрождается.

Евразийцами 20-30-х гг. были созданы  научные работы, посвященные географии, природе, истории нашей страны в  целом, и, в том числе, этнической истории народов России. Помимо россиеведения евразийцы занимались созданием и обоснованием качественно новых принципов национальной идеологии России и осуществляли на их основе политическое действие.

Концепции евразийцев основаны на науке, так сказать, высшей марки. Это объясняется тем, что участниками  евразийского движения были выдающиеся российские ученые первой половины ХХ в.: всемирно известный филолог Н.С. Трубецкой (1890-1938), экономист и географ П.Н. Савицкий (1895-1968), правовед и философ Н.Н. Алексеев (1879-1964) и др. Убежденными евразийцами были, к сожалению, мало известные современному читателю государствовед М.В. Шахматов (1888-1943) и философ Г.Н. Полковников (1902-1973). Одним из создателей исторической концепции Евразийства явился признанный в последнее время на родине историк Г.В. Вернадский, сочувствовал ему другой крупный историк-эмигрант - С.Г. Пушкарев. К евразийцам принадлежал религиозный философ В.Н. Ильин.

Именно этим великолепным созвездием имен обусловлен высокий уровень  евразийской научной работы и  ее непреходящее значение. Работая  каждый в своей области, они, используя  своеобразное "разделение труда", создали научное мировоззрение (не в марксистском, а точном смысле этого понятия), многие элементы которого были впоследствии подтверждены более  поздними научными изысканиями или  самим ходом истории. К таковым  элементам Евразийства относятся, например, теория языковых союзов Н.С. Трубецкого и Р.О. Якобсона.

Этой слаженной работой  многих крупных умов мы обязаны, прежде всего, П.Н. Савицкому, деятельному организатору и бессменному лидеру Евразийства.

Говоря о причинах возникновения  Евразийства, многие его оппоненты (в частности - Н.А. Бердяев) утверждали, что оно, хоть и не оригинально по своей идеологии, но возникло исключительно спонтанно, под влиянием катастрофической послереволюционной ситуации (1). Это верно лишь отчасти. Действительно, многих людей, в том числе и будущих евразийцев, серьезно задуматься над судьбами родины заставили именно Мировая война и революция. Но концептуальная основа Евразийства начала складываться в сознании двух основных его лидеров - П.Н. Савицкого и Н.С. Трубецкого еще до этих событий. Национальный перелом в умах русской интеллигенции назревал уже давно. Трагические обстоятельства первых десятилетий ХХ века только ускорили его наступление.

Евразийство возникло не на пустом месте, оно развилось в русле самобытной и яркой традиции. Своими предшественниками евразийцы считали ту традицию общественной и философской мысли России, для которой "...следует считать характерным отрицание европейской культуры, как общечеловеческой, - пишет К.И. Флоровская, - в частности - утверждение ее непригодности для пересадки на русскую почву; раскрытие самобытности русской культуры и ее независимости от культуры европейской, ввиду того, что русская культура имеет своими истоками византийское православие и родовое самодержавие. К этому направлению следует причислить славянофилов, [Ф.М.] Достоевского, [К.Н.] Леонтьева, [Н.Я.] Данилевского и, в особых поворотах, [Д.И.] Менделеева, [В.О.] Ключевского и многих других." (2) "Если и можно и должно кого-либо считать идеологическими предшественниками евразийцев, то это именно этих людей, так или иначе в своих утверждениях совпадавших с теми или иными утверждениями евразийцев." - заключает К.И. Флоровская (3).

Следует, однако, отметить, что  евразийцы всегда отделяли себя от славянофилов, говоря о том, что славянофильские  идеи (но отнюдь не сам его дух) отчасти  устарели. Многие славянофильские утверждения  середины XIX в. евразийцы решительно пересмотрели.

Предшественником географической концепции П.Н. Савицкого был географ  и общественный деятель панславистского  направления В.И. Ламанский (1833-1914), основы геополитики России можно найти  и в трудах Д.И. Менделеева. Таким  образом, Евразийство, несмотря на известные различия, продолжало, в общем, уже сложившуюся и достаточно развитую традицию славянофильской и почвеннической (постславянофильской) мысли (К.Н. Леонтьев, Н.Я. Данилевский). Историческая концепция Евразийства, - существенное место в которой отводилось истории кочевых народов Евразии, монголо-татарского ига и его оценке, - имела предшественника в лице консервативного мыслителя первой половины XIX века М.Л. Магницкого (1778-1855), который в полемике с Н.М. Карамзиным говорил и о положительных сторонах последнего явления.

Своеобразным и ярким предшественником Евразийства уже в нашем столетии можно считать В.Ф. Эрна (1882-1917), религиозного философа и публициста. На это указывал и Н.А. Бердяев, называя Эрна "типичным евразийцем по настроению" (4). Но для Бердяева эта аналогия, по-видимому, объяснялась исключительно схожестью эмоционального настроя тех и другого. Однако современные исследователи указывают и на идеологическое предвосхищение Эрном Евразийства. Речь идет о цикле его лекций "Время славянофильствует...", относящихся к 1914 году, и вызванных национальным подъемом, испытанным частью русского общества в связи с началом Великой войны. Выражение это стало крылатым и использовалось, в том числе, и в евразийской среде, где было переделано на иной лад: "Время евразийствует." Основным тезисом Эрна было то, что само время, то есть совокупность новых жизненных условий, не отвлеченное умствование, а новая историческая реальность, побуждает славянофильство к возрождению, и оно вновь должно обрести силу. "Своим положением, - писал он, - я хочу сказать, что каково бы ни было массовое сознание образованных русских людей, мы фактически вступаем в славянофильский эон [вообще эон - термин гностической философии; здесь - период] нашей истории" (5). Он верно отметил существовавшую тенденцию. Действительно, старые идеологические установки интеллигенции на безусловный европоцентризм, которые основывались на обожествлении европейской цивилизации, с началом Мировой войны полностью лишились своего гуманистического пафоса. История безоговорочно опровергла подобную идеологию, и естественно, что к новой жизни пробуждались славянофильские воззрения, до этого пребывавшие в костном сознании интеллигенции на втором плане. Почва для развития Евразийства была подготовлена, и оно ознаменовало собой новый и качественно отличный от предыдущих этап становления национальной идеи. Таким образом, Эрна можно считать, в известном смысле, непосредственным предшественником Евразийства.

Взгляды кн. Трубецкого на место  европейской цивилизации в мире и географическая концепция Савицкого, в основе своей, сформировались еще  до революции, на что указывали сами ученые (6).

Появление Евразийства было закономерно и обусловлено всей логикой развития самобытной отечественной мысли. Революция же и Гражданская война, завершившаяся поражением Белого движения, к участникам которого, так или иначе, принадлежали евразийцы, стали только поводом для развития Евразийства.

Евразийство, на наш взгляд, вобрав в себя наиболее конструктивные элементы предыдущих концепций российской национальной идеологии, и сформировавшись в совершенно новой послереволюционной ситуации, которая предъявляла повышенные требования к носителям русского самосознания, и стало его вершиной, воплотив в себе наиболее полную и вместе с тем современную национальную доктрину России.

Может, однако, возникнуть обоснованный вопрос: если Евразийство предлагало действительно истинную идеологию, то почему же большинство эмиграции не только не поддержало его, но проявило к нему враждебность, и, в конечном счете, практически евразийские замыслы осуществлены не были? Причины этого нужно искать в самой природе российской послереволюционной эмиграции, политической ситуации в ней. Спектр политических течений эмиграции первой волны был безнадежно убог: политически активные эмигранты были приверженцами дореволюционных партий (кадетов, эсеров, меньшевиков, монархического движения и т.п.) и отказывались смотреть дальше партийного горизонта. Старые партии, попав в эмиграцию, перенесли с собой туда и все межпартийные раздоры, в которых прошло последнее десятилетие предреволюционной России. Жестко, но, по сути, верно говорил об этом один из евразийских авторов: "Защита старых идеологических систем различных эмигрантских партий, представляющих собой продукт упадочности и разложения русской предреволюционной государственности (так сказать, худшие ее элементы, вернее самый трупный яд старорежимной государственности), так же мало будет способствовать возрождению России, как и безоговорочное отрицание последствий революции" (7). Во-первых, политические программы этих партий безнадежно устарели и не отвечали пореволюционной ситуации. Во-вторых, для успешного противостояния эмиграции коммунистическому режиму требовалось объединение всех ее сил, если не на принципах единой национальной идеологии, то, по крайней мере, на единой платформе борьбы с большевизмом, что было бы вполне возможно при ином отношении партий к инакомыслящим. Этот путь общественность эмиграции отвергла.

С появлением пореволюционных  течений, в которых отразились конструктивные тенденции поиска новых путей, ситуация принципиально не изменилась: каждое из них считало свой "способ спасения Руси" единственно верным и отрицало другие. Этой политической раздробленностью объясняется крах эмиграции как  политической силы вообще, и Евразийства, как наиболее конструктивного из ее направлений. Таким образом, евразийцев привели к политической неудаче не "ущербность" их идеологии и мировоззрения, но условия времени, и, главное, "свирепый идиотизм" адептов предреволюционных партий, победивший здравый смысл. Итак, - упрекать Евразийство в исторической и политической "неполноценности" - объективных поводов нет.

Конечно, со времени существования "классического" Евразийства (20-30-е гг.) прошел очень значительный промежуток времени. Но в историческом масштабе, "с точки зрения вечности", полвека - величина относительно малая. Этап развития наук, на котором базировались евразийцы, уже пройден. Но, во-первых, развитие науки шло, во многом, по направлениям, так или иначе предсказанным евразийцами, во-вторых, с объективной точки зрения современная эволюция научного знания сводится только ко все большему, по сравнению с предыдущими этапами, накоплению фактической информации, поэтому она не может опровергнуть базовую концепцию, заложенную в прошлом, если только она не противоречит вновь устанавливаемым фактам, а только дополнить ее. Евразийские научные теории, весь евразийский комплекс россиеведения, следовательно, не утратил своего значения, так как современной наукой не установлено ничего, что бы ему противоречило. Евразийские научные разработки и теории не вступают в противоречие с современным состоянием науки. Их можно дополнять, несколько корректировать с учетом новых научных данных, развивать, как это делал Л.Н. Гумилев, и делают его последователи, но в целом концептуальная евразийская система россиеведения остается ценнейшим достижением русской науки и мировой науки вообще.

Духовной основой Евразийства была Православная вера и убежденный патриотизм, заключавшийся, однако, не в обоготворении исторически существовавших форм государственности прошлого, что свойственно, к несчастью, этому чувству, но в непосредственной любви к России, в какой бы форме исторического бытия она ни находилась. Другой, не менее характерной чертой евразийцев было их творческое отношение к миру: он не представлялся им раз и навсегда образовавшейся данностью, но осознавался ими в своей пластичности, подверженности как постоянной эволюции, так и творческому воздействию человека. Отсюда смелость новых утверждений, творческая активность евразийцев. Познание России и мира и самопознание были для них не самоцелью: они считали необходимым узнанные ими истины воплотить в жизнь. Вера в Бога и Россию двигала евразийцев от идеи к действительности.

Созданная евразийцами национальная доктрина России-Евразии по воле истории  не была осуществлена непосредственно  в период ее появления. Но это не может говорить в пользу признания  ее исторически неполноценного или  ограниченно-временного значения. "Большое видится на расстояньи", и смысл того или иного явления, открывшего миру новую правду, зачастую осознается далеко не сразу. Так и происходит с Евразийством - отвергнутое современниками, оно ждет своего часа, чтобы быть осознанным потомками.

Прочувствовав и осознав  историческую правду, евразийцы не могли на этом остановиться. Они  стремилось к преображению действительности, к духовному деланию и политическому  действию. И действие это основывалось не на абстрактных формулах, как  коммунизм и идеологии предреволюционных  партий, оно прорастало через разум  из той же самой действительности. "...Евразийская идеология не есть построение a priori, но есть осознание фактов реальной действительности, идеологическое оформление того, что предстояло сознанию многих в эпоху катаклизма и переоценки ценностей" (8). Именно в силу своей жизненности, четкого видения пореволюционной действительности, Евразийство стало наиболее значимым движением русской эмиграции.

Стремясь к преображению России в духе традиции "русской  правды", евразийцы создали политическую доктрину, существеннейшим образом  отличную как от западной демократии, так и от социализма. Евразийская идеократическая государственность отнюдь не была близка к фашизму, как пытаются представить некоторые ее современные критики. Она, в противоположность тоталитарной, не основывалась на подавлении личности, - евразийцы, наоборот, стремились к созданию развитой персоналогии, и в евразийской государственности не "Левиафан" государства поглощает личность, а отдельные личности составляют единое целое - личность симфоническую. Более того - вся философия Евразийства строится на понятии личности. Но для евразийца личность - не самодовлеющее и самоценное "эго", "монада, лишенная окон", а часть, - не менее от этого значимая, - более развитых соборных личностей - Церкви, нации, государства. Таким образом, не тоталитарное отрицание личности, а православная соборность, выводы религиозной философии, подкрепленные доводами права, утверждающие гармонию части и целого, лежат в основе евразийской концепции государства. Стержнем же соборного государства является государствообразующая идея. Из этого складывается евразийская идеократия. Таковы основы государственной идеологии, предлагаемые Евразийством.

В настоящее время на поиске национальной идеологии сосредоточены  усилия представителей многих политических сил, и все понимают, что та сила, которой удастся создать таковую, станет господствующей в России будущего. Но национальная идеология России уже есть - это Евразийство.

Евразийство живо. Им интересуются, оно исследуется современными учеными с исторической, философской, геополитической сторон. В современной историографии Евразийства, на наш взгляд, наименее разработано изучение евразийской государственной доктрины. Но и в этом отношении наметилось изменение: переизданы работы не только Трубецкого и Савицкого, но и Н.Н. Алексеева - создателя евразийской философии государства и права (9). В интеллектуальной среде Евразийство прочно заняло место, и, очевидно, многими осознается как живой источник национальной идеи, мучительно искомой разными политическими лагерями.

Конечно, Евразийство в чем-то, в некоторых частностях, обусловленных преходящей исторической ситуацией, устарело. Но если оно и устарело, то - только в малом, незначительном. Бриллиант евразийской мысли, стоило только стереть с него архивную пыль, вновь засиял всеми своими гранями - философии, историографии, практических дел и заветов. Актуальнейшая задача современной национальной мысли России - тщательно анализировать идеологическое наследие "классического" Евразийства, с тем, чтобы отделить "наносное" и преходящее - ничтожная доля! - от вечного и актуального. Но на этом мы не имеем права останавливаться. Вновь обретшая актуальное бытие, евразийская доктрина уже не может стать только архивным материалом - она становится движущей идеей национального возрождения России! Поэтому мало осознать значение и миссию "классического" Евразийства, но следует искать путей практического осуществления этого грандиозного замысла, явившего вершину национальной мысли России.