Пространство и время

 

Для философского осмысления трудным  и интересным оказывается вопрос от соотношении времени и вечности. Касаясь этого вопроса, Н.А. Бердяев отмечал следующее. Время разбивается на прошлое, настоящее и будущее, и если мы подумаем об этих трех частях, то придем к странному выводу о том, что их нет. Настоящее есть лишь какое-то бесконечно мало продолжающееся мгновение, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет, но которое само по себе представляет некую отвлеченную точку, не обладающую реальностью. Прошлое призрачно потому, что его уже нет. Будущее призрачно потому, что его еще нет. Нить во времени разорвана на три части, нет реального времени. Это поедание одной части времени другой приводит к какому-то исчезновению всякой реальности и всякого бытия во времени. Во времени обнаруживается злое начало, смертоносное и истребляющее. Будущее есть убийца прошлого и настоящего. Будущее пожирает прошлое для того, чтобы потом превратиться в такое же прошлое, которое в свою очередь будет пожираемо последующим будущим.

 

Такое рассуждение, полагает Н.А. Бердяев, должно быть включено в более широкую концепцию, в которой выявляется разрыв конечного с выходом в вечность. Философия истории, пишет он, должна признать прочность исторического, признать, что историческая действительность, та действительность, которую мы считаем прошлым, есть действительность подлинная и пребывающая, не умершая, а вошедшая в какую-то вечную действительность; она является внутренним моментом этой вечной действительности. Имеется целостная жизнь, которая совмещает прошлое, настоящее и будущее в едином целостном всеединстве, поэтому действительность, отошедшая в прошлое, не есть умершая историческая действительность; не менее реальна она, чем та, которая свершается в данное мгновение или та, которая будет свершаться в будущем. Каждый может быть приобщен к истории постольку, поскольку он существует в этом зоне мировой действительности. Христианское учение открывает эту вечность. С этой точки зрения, по Н. А. Бердяеву, исторический процесс имеет двойственную природу: он что-то истребляет, но, с другой стороны, сохраняет. В мире действует истинное время, в котором нет разрыва между прошлым, настоящим и будущим, время ноуменальное, а не феноменальное. Настоящая философия истории выявляет единство времени («Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы». Париж, 1969. С. 78 — 92. См. то же в антологии: «На переломе. Философские дискуссии 20-х годов». М., 1990. С. 402-410).

 

 

ПРОСТРАНСТВО

Гасан Гусейнов версия для печати

 

*

 

— спиритуальный континуум, вечное место, географическая локализация, помещение духовного обживания; модное слово философского дискурса 1990-х годов, которое обеспечивает суггестию смысла путем отказа от требования Оккама не вводить новых сущностей.

 

Возможно, ширящееся употребление слова «пространство» в качестве служебного объясняется специфическими трудностями конца эпохи, пережитой носителями русского языка в конце 80-х — начале 90-х на фоне необычно быстрых изменений всех координат существования — от т. н. геополитических до частножитейских (интенсивность добровольно-принудительной миграции сконца 80-х, необходимость отказа от десятилетиями державшихся стереотипов потребления, например обращения с деньгами как выражением в том числе сложных временн'ых отношений). Отсюда — употребление слова в значении: место действия личности (см. последний пример: здесь «плачет и болит» именно «пространство», с которым отождествляет себя автор) и даже: сама личность, осознавшая свою пустоту и нуждающаяся в ушибе для перехода в содержательное будущее (см. ниже: Г. Павловский. Слепое пятно. Сведения о беловежских людях. Май-ноябрь. 1994. Машинопись. Архив Института Восточной Европы, Бремен).

 

Часто слово «пространство» употребляется  в дополнительном значении: это когда  много или более чем достаточно стало того, что не было определено и оказалось не изученным, пока его было мало («криминальное пространство», «информационное пространство»).

 

В тех случаях, когда слово «пространство» не удается удалить без потери для содержания высказывания, можно  говорить о присвоении ему качеств  гипертрофированного определенного артикля или эпитета настоящий, как, например, вприводимых ниже случаях («пространство для общения с природой», «адекватное переживание поэтического пространства», «интеллигентское пространство» и проч.).

 

В сжатом виде можно определить «пространство» в дискурсе 1990-х годов как место, в котором носитель языка снимает различия между личным опытом переживания исторического периода и любым предметом разговора.

 

Учитывая, что для некоторых  носителей русского языка избыточное присутствие слова «пространство» в тексте может послужить сигналом уклонения автора от заявленного предмета разговора, новые пособия по практической стилистике, возможно, посоветуют хотя бы некоторое время вовсе не пользоваться этим словом на письме и в речи.

 

пространство философствования

 

пространство современного эйдетизма 

 

пространство субъектно-предикатных  форм

 

Нашей целью является обсуждение одной  такой точки, может быть центральной, — не в смысле ее «системосозидающей силы» (хотя не исключено и это), а  хотя бы в смысле ее роли как «центра интереса» (centre d’interet, — как говорят французы, пользуясь тем же «идиоматическим языком»).

 

Эта точка, это ключевое слово —  пространство. Оно возникло перед  нами теперь в двух взаимосвязанных  смыслах: 1) философия языка как пространство философствования вообще и концепт «Пространство» в философии языка. Его близкий синоним — концепт «Мир».

 

Как всегда, мы применим сначала культурологический подход, чтобы поместить оба концепта — «Пространство» и «Мир» в  их естественную концептуальную среду.

 

И, странным образом, уже в ней  мы находим отталкивание концепта «пространство» от концепта «время», — более слабое, но по существу то же, что интригует  исамих философствующих, когда они  пытаются взглянуть на себя со стороны: «Почему “пространство“, а не “время“?»

 

Степанов Ю. Пространства и миры — «новый», «воображаемый», «ментальный» и прочие // Философия языка: в  границах и вне границ / Науч. ред. тома Д.И. Руденко. Харьков: Око, 1994. Т. 2. С. 3–4.

 

Ср. другие статьи в книге: Сватко Ю. «Текст — мир человека — культура»: впространстве современного эйдетизма. С. 37–60; Мегентесов С. В пространстве субъектно-предикатных форм. С. 85–110; Руденко Д. Пространство: грань бытия. С. 129–167.

 

пространственные символы 

 

пространство для общения с природой

 

пространство русского больше пространства украинца

 

украинское пространство от Львова до Луганска

 

Не менее интересным, чем поиск  универсального символа пространства, оказывается обнаружение идиоэтнических (и/или «идиосоциальных») пространственных символов. (Ср., например, у Г. Гачева, применительно к миру советского человека: «мы были ограничены в Пространстве — не могли ездить за границу страны, каждый. Правда, одна шестая часть суши давала достаточно пространства для общения с Природой: с горами, морями, лесами... А западный человек не так ограничен в пространстве, зато — раб Времени!» [Гачев Г. Я. Советский человек // Независимая газета. 1994. № 18. С. 8]. Так, по-видимому, существенно различаются пространственные символы в сфере русского и украинского менталитета. Отчасти упрощая, «пространство» русского слишком велико; отсюда стремление к его постоянному — «имперскому» — расширению (в рамки которого можно включить даже внешне противоположную тенденцию к интеграции с западным пространством). Пространство же украинца «слишком мало» и, в целом, не предполагает не только чрезмерного его расширения («вiд Сяну до Дону»), но даже стабильного осознания существующего de facto государственного пространства, от Львова до Луганска, как органически единого, объединенного длительной общностью исторической судьбы. «Украинское пространство» часто очерчивается главным образом границами собственного дома (ср. характерную постановку вопроса: «Родной дом — категория украинской духовности» [см. Мойсе Х в I. Рiдна хата – категорiя укра Х нсько Х духовности // Сучаснiсть. 1993. № 7. С. 8]) или, реже, «делового пространства», обустроенного и комфортного. Однако эта комфортность и самодостаточность, подчеркнутое стремление к стабильности могут быть достаточно легко разрушены необустроенностью государства в целом (по-видимому, такая контроверза является основной предпосылкой феномена своего рода «малороссийского мазохизма»— стремления представить всю историю своего народа «только как историю народа гонимого, вечно битого и унижаемого» [Винничук Ю. Малоросiйский мазохiзм // Укра Х нський засiв. 1994. № 2. С. 89].

 

Руденко Д. Пространство: грань бытия. Предисловие к кн.: Философия языка: в границах и вне границ // Науч. ред. тома Д. И. Руденко. Харьков: «Око», 1994. Т. 2. С. 129–167; здесь: с. 163.

 

единое имперское пространство

 

пространство однопартийное 

 

Российская многопартийность приходит в политическое однопартийное пространство, где формула партии в массовом сознании — авторитарная партия-государство. <...> Перспективы многопартийности во многом определяются геополитической ситуацией: распадом единого имперского пространства.

 

Сиверцев М. Многопартийность в  однопартийном пространстве. Попытка  аполитичной классификации политических объединений // Независимая газета. 2.9.1992.

 

пространство контролируемое

 

пространство неустоявшееся 

 

пространство промежуточное 

 

Само существование в мире огромного  российского государства — накладывает  на нас особый отпечаток. Мы очень  зависимы от этого пространства, этой необъятности, до мозга костей включены в нее.

 

<...> Россия всегда держала  вокруг себя контролируемое пространство, все время расширяясь. <...> Вокруг  нас сейчас — промежуточное,  неустоявшееся пространство СНГ. <...> На самом деле у России  путь один — быть гарантом мира. Тоесть тем «большим человеком», который не только обязан не сталкиваться ни скем на улице, чтобы не нанести вреда, но и смотреть поверх голов, охранять всех идущих рядом.

 

Ельцин Б. Записки президента. М., 1994. С. 393–394.

 

пространство между Россией и Германией

 

Между прочим, им не надо напоминать, что речь идет о пространстве между  Россией и Германией. Показывая  пальцем на Восток, центральноевропейцы  все больше чувствуют меняющуюся ситуацию на Западе. Грядущее повышение  веса и роли Германии в Европе едва ли не в первую очередь отразится на международных отношениях в Центральной Европе.

 

Тренин Д. Хроническая дальнозоркость России. Наш стратегический интерес  в Восточной Европе миновал. Экономический  — еще не наступил. Что же, забыть о Восточной Европе? // Новое время. 1994. № 45. С. 27.

 

пространство геополитическое 

 

пространство культурное

 

 

 

Однако Россия — это не только геополитическое, а прежде всего  культурное пространство, место действия духовных сил. Нельзя считать СССР сохранившим преемственность Российской державы, ибо он унаследовал государственность как геополитическую категорию, но разрушил культурное пространство и его духовную основу, на которой держались отношения между людьми и которой в конечном счете определялись отношения государственной власти и народа в целом. Я далек от того, чтобы идеализировать дореволюционную Россию, в ней хватало своих проблем <...> Очевидно одно: Россия была отнюдь не восточной деспотией и не «тюрьмой народов», она была цивилизованным христианским государством, обеспечивавшим своим подданным нормальные по тем временам права, защищавшим их (в той мере, в какой это способно делать государство) от произвола, гарантировавшим возможность отправления религиозных культов (хотя определенные ограничения имели место по отношению к христианским сектам) и способствовавшим развитию культуры и образования. <...> То, что мы сегодня порой воспринимаем как гибель России, есть лишь оттянутый на семьдесят лет геополитический крах империи, фактически рухнувшей в 1917 году и оставившей после себя только муляж. <...> …Сегодня гибнет не Российская империя, а сохранившаяся от нее за счет жесткой системы подавления, но сильно испорченная геополитическая структура.

 

Шрейдер Ю. Между молохом и мамоной // Новый мир. 1993. № 5. С. 190–204.

 

единое военно-стратегическое пространство

 

Единое военно-стратегическое пространство на территории СССР, унаследованное Российской Федерацией, — категория историческая, реальная и правовая. <...> Отношение  РФ с окружающим ее единое военно-стратегическое пространство миром, прежде всего с Европой, должны строиться на основе четкого понимания своей геополитической миссии держателя равновесия между Западом и Востоком вих не блоковой, а цивилизационной ипостаси. Россия — это евразийское государство, в котором соединены в невиданном в истории конструктивном взаимодействии почти все религиозно-этические системы. Россия сама является своего рода миром идолжна защищать все его основы.

 

Нарочницкая Н. Россия и Европа. Историософский и геополитический подход // Наш современник. 1993. № 12. С. 94–113; здесь: с. 104–105.

 

пространство специфическое 

 

Автор, известный в узком кругу  авангардной тусовки, выбрал для  первой своей персональной выставки довольно специфическое пространство.

 

Итар Тассов. Не минуя самого себя. Персональная выставка фотохудожника Вилли Мельникова на ВДНХ, павильон № 36 // Столица. 1994. № 29 (191). С. 55.

 

пространство традиционной культуры

 

С каждым годом заметно сжимается  пространство традиционной культуры, иот тех, кто еще хранит ее, часто можно услышать, что новая жизнь теснит все, в том числе и мир народной демонологии.

 

Ивлева Л. А еще вот какой  был случaй... // Бездна. Тематический выпуск журнала «Арс» Петербург [до декабря 1991 года выходил под названием  «Искусство Ленинграда»]. 1992. С. 24.

 

пространство поэтическое 

 

Читатель предлагаемых нами переводов  получит, увы, лишь аксонометрические  чертежи величественных немецких стихотворений; чтобы наполнить их адекватным переживанием поэтического пространства, он должен внутренне восстановить свои ощущения от посещения гениальных лирических сооружений, реально существующих в его родном языке.

 

Олин А. Из глубины [переводы немецких экспрессионистов] // Бездна. Тематический выпуск журнала «Арс» Петербург [до декабря 1991 года выходил под названием «Искусство Ленинграда»]. 1992. С. 33.

 

плотное, неделимое, цельное эстетическое пространство

 

Дело не только в особых командных  качествах и уверенном идейном  руководстве Евгения Юфита, а  в трезвом понимании того, что  некрореализм как некая социокультурная, да и жизненная установка реализуется в очень плотном, неделимом, цельном эстетическом пространстве. Отрезать и унести с собой кусочек этого пространства едва ли возможно; чтобы застолбить его и освоить, нужна именно коллективность действий.