Средневековая европейская философия

В 1245 году он поступил в Парижский  университет для продолжения  обучения в области богословия. Там  он получил степень магистра теологии и занялся преподавательской  работой.

Ватикан обратил внимание на научную деятельность Фомы. Папа Урбан IV приказал ему приехать в 1259 году в Рим, предполагалось, что он станет главным идеологом римско-католической церкви, что, собственно, и осуществилось. В течение десяти лет, проведенных  в Риме, Фома завершил «Сумму против язычников» (эту работу называют еще  «Суммой философии»).

В 1269 году Фома вновь приехал  в Париж, чтобы здесь в университетских  кругах провозгласить и укрепить идеи папского католичества, чтобы  одержать победу над латинскими последователями  арабского философа Ибн-Рошда (Аверроэса). Он продолжает работу над начатой  в Риме «Суммой теологии», пишет  «Единство разума против аверроистов», создает комментарии к некоторым  аристотелевским трудам. Фому Аквинского называли «ангельским доктором» (doctor angelicus), а в 1323 г. он был причислен  католической церковью к лику святых.

В двух своих фундаментальных  трудах «Сумма теологии» и «Сумма философии» Фома попытался систематизировать  современные ему воззрения на все стороны человеческого бытия  и духа. Достаточно сказать, что в  «Сумме теологии» рассмотрено около 3 000 тем. Одной из главных, занимавших ум Святого Фомы, была тема взаимоотношения теологии и философии.

В XIII веке стало совершенно ясно, что намеченное Абеляром размежевание философии и теологии стало свершившимся фактом, и проблема заключалась в  том, чтобы соотнести их, выявить  роль философии в рациональном обосновании  теологии. И та, и другая представляются науками, т.е. системами знаний, основывающихся на определенных принципах. Но принципы философии и теологии не зависят  друг от друга. Ряд истин теологии (троичность, воскресение, благовещение и т.п.) сверхразумны, другие поддаются  рациональному обоснованию, прежде всего, существование Бога. Но сверхразумное (откровенное) и естественное знание не противоречат друг другу, так как  истина одна. Познание рациональными  средствами уступает Откровению только в быстроте постижения и в чистоте  полученного знания: «... Знание о  Боге, которое может быть добыто человеческим разумом, по необходимости  должно было быть преподано человеку через божественное откровение, ибо  истина о Боге, отысканная человеческим разумом, была бы доступна немногим, притом не сразу, притом с примесью многочисленных заблуждений...»

Для того, чтобы убедить  сомневающихся в вере, нужно прибегнуть к философии, которая выполняет  служебную роль, в частности, она  может помочь доказать существование  Бога, которое неочевидно. Поэтому  человек должен для своего спасения постигнуть это тем путем, который  для него более доходчив. Методы естественного постижения истины могут  быть двояки. Первый путь - определить причину (propter quid), второй - познать причину  через следствие (quia). Метод quia Фома Аквинский демонстрирует, выдвинув пять доказательств бытия Бога.

Первое доказательство состоит  в том, что дается в опыте каждому  человеку - в движении. Одно сообщает движение другому, другое третьему и  т.д. Но невозможно, чтобы так продолжалось до бесконечности. Необходимо помыслить некий перводвигатель, который сам не движим ничем. Это и есть Бог.

Второй путь, также основанный на чувственных данных, обращается к производящим причинам, которые  имеют свои следствия. Цепь причин и  следствий также не может уходить  в бесконечность, поэтому «есть  первая производящая причина, каковую  все именуют Богом».

Третье доказательство исходит  из понятий возможности и необходимости. Человеческий разум находит среди  вещей такие, которые могут быть, а могут не быть. Для всех вещей  такого рода невозможно вечное бытие, но также невозможно, чтобы все  вещи были случайны. Должно быть нечто  необходимое. И это необходимое  должно иметь свои причины, которые  не могут уходить в бесконечность, что ясно из предыдущего доказательства. Поэтому надо предположить некую  необходимую сущность, которая не имеет внешней причины своей  необходимости, но сама составляет причину  необходимости для всех иных. Это  есть Бог.

Четвертое доказательство касается степеней совершенства, истинности и  благородства разных вещей. Чтобы определить эту степень, необходимо иметь некую  сущность, которая будет предельной степенью всех благ и совершенств. И  это, по мнению Аквината, Бог.

Пятое доказательство исходит  из «распорядка природы». Все вещи в природе, лишенные разума, тем не менее устроены целесообразно. Отсюда следует, что их деятельность направляет «некто одаренный разумом и пониманием, как стрелок направляет стрелу». Следовательно, есть разумное существо, которое предусматривает цели для  всего, что происходит в природе. Это разумное существо - Бог.

Пока речь шла о доказательствах  бытия Бога, метафизика Аристотеля была хорошим помощником в аргументах Фомы. Но у Аристотеля были положения, которые не могли быть приняты  Фомой, прежде всего это касалось догмата бессмертия души. Аристотель, его последователи в арабском мире, в частности Ибн-Рошд (Аверроэс), его последователи на латинском Западе, например, Сигер Брабантский, современник Фомы, утверждали, что душа умирает вместе с телом. Аквинату предстояло доказать обратное. Он полагал, что бестелесная душа сотворена Богом для каждого тела, всегда соответствует ему. Отстаивая эту точку зрения, Фома пользуется категориями Аристотеля: в человеке совпадают чувственная, умопостигающая и вегетативная души. Умопостигающая или разумная душа выполняет роль формы, т.е. дает существование телу, одушевляя его. После смерти тела разумная душа остается субстанцией, состоящей из сущности и существования, т.е. акт бытия (существования), который создает не только материальную вещь, но и форму, решал проблему бессмертия души. Как чистая форма, независимая от тела, душа бессмертна. Некоторые потенции относятся к душе самой по себе как к своему субстрату: таковы мышление и воля. И потенции подобного рода по необходимости сохраняются в душе после разрушения тела.

Фома Аквинский возражает  Сигеру, утверждающему, что душа является безличной субстанцией, свойственной всем людям. Аквинат считает, что  каждый человек имеет одну форму, которая определяет его существо (чтойность). Для Фомы было сверхзадачей сблизить теологию и философию; для  Сигера неприкосновенность догматов католицизма  означала, что истины естественного  знания ложны для теологии, т.е. вступала в действие теория двойственной истины. Эти споры прекратили прямые запреты  в 1277 году парижским епископом Этьеном  Тампье 219 положений Аристотеля, которые  считались истинными среди латинских  аверроистов; по иронии судьбы запрещенными оказались и некоторые тезисы Аквината.

Фома Аквинский подобно  Абеляру решал этические проблемы, с необходимостью возникающие в  христианском вероучении. Это касается прежде всего таких этических  понятий, как добро и зло. Фома полагал, что так как бытие, которое  создано Богом, есть благо, то зло - это  не-сущее, для него невозможно, поэтому, предположить причину, действующую  через саму себя. Поэтому нельзя свести зло к первопричине - то, чего нет, не есть ни благо, ни зло. Зло, по выражению Фомы, ущербно-сущее, оно есть ущербность. Так как первопричина - это Бог, а он, соответственно, несет благо, то зло выступает как свойство (акциденция) поведения человека. Человек должен нести ответственность за свое поведение, поэтому Бог наградил его свободной волей.

Вслед за Августином, Фома в  своей теодицее (оправдании Бога) снимает  с него ответственность за зло  и возлагает эту тяжелую ношу на плечи несовершенного человека. Утешительно здесь то, что в  человеке, по мнению Фомы, интеллект  преобладает над волей, он благороднее  воли. Человек хочет обрести блаженство, а оно состоит не в акте воли, а в торжестве разума, устремленного  к высшему благу. Так как человеку не дано знать всю полноту божественного  Блага и совершенства, то человек, всякий раз выбирая, может ошибиться, но в этом и проявляется его  свобода. Практический разум, ведая  этическими проблемами, на опыте распознает добро и зло. Все, что соответствует  разуму, - добро, что противоречит ему - зло. Благодаря Фоме Аквинскому эти  идеи прочно внедрились в культуру западноевропейской традиции и просуществовали  до середины XIX века, когда появился философский иррационализм Шопенгауэра, Ницше и др.

Рассмотрев общеэтические  проблемы, Фома перешел к вопросам политическим. Он очень многое почерпнул  из «Политики» Аристотеля, но постарался христианизировать основные политические положения древнего философа. Человек - общественное существо, и государство  как целое логически предшествует всем частным интересам: благо общего выше блага каких бы то ни было его  частей. Общественный порядок - отражение  небесного порядка. Большинство  занимается физическим трудом, меньшинство, люди умственного труда, должны управлять  государством. И здесь первое место  занимают священники. Их цель, как впрочем  и высшая задача государства, - подготовить  переход людей в потусторонний  мир. Таким образом, государство  носит теократический характер. Среди  ряда форм государственного правления «ангелический доктор» выделяет монархию. Если монарх посягает на интересы церкви, он должен быть свергнут. Судьба философии Фомы Аквинского (томизм) общеизвестна, она стала официальной доктриной католицизма.

Заключение

Немало открытий и множество  терпеливых усилий еще потребуется  для того, чтобы мы были в состоянии, не боясь серьезных ошибок, подвести итог средневековой мысли. Однако нам  представляется, что уже сейчас собранные  отовсюду произведения той эпохи  позволяют окончательно отбросить  некоторые заблуждения, которые  долгое время рассматривались как  очевидные истины.

Прежде всего, ложным оказалось  утверждение, что средние века можно  определить просто как эпоху интеллектуального  поглощения и усвоения, все усилия которого были нацелены на обнаружение  капитала, собранного античностью. Разумеется - и факты постоянно напоминают об этом, - нельзя понять и даже представить  себе средневековую философию без  философии древнегреческой. Аристотель, Платон и неоплатоники воспитывали  и перевоспитывали человеческое мышление. Каждое обнаружение их произведений и каждый перевод, который делался  с него, были равнозначны для людей  средних веков открытию нового мира. Так что средневековая философия, предполагающая прежде всего хотя бы начальное усвоение греческой философии, сама была чем-то другим и гораздо  большим.

Первое, что принадлежит  только ей в собственном смысле и  что многие стремятся не столько  оспорить, сколько упрекнуть за него средневековье, - это формирование схоластики, самой совершенной разновидностью которой является томизм. Начиная  с истоков патристики и до конца XIV столетия история христианской мысли - это история непрерывных усилий показать согласие естественного разума и веры там, где оно существует, и добиться его там, где оно  отсутствует. Вера и разум - две темы, на которых будет строиться вся  история средневековой мысли, - были даны изначально и без возражений принимались всеми средневековыми философами от Скота Эриугены до св. Фомы. С самого начала догмат устанавливался как факт, и разум вставал перед  ним как сила, с которой ему  придется считаться. Для людей XIII века аристотелизм имел ценность решающего эксперимента; но если оказалось невозможным ни изолировать разум от веры, ни смешивать их, то нужно было их различать и согласовать одно с другим - согласовать разум и веру. Из подобных усилий родились великие схоластические синтезы.

Так, ограничения, внесенные  относительно использования разума в области теологии, у св. Фомы свидетельствуют о решающем прогрессе  в познании собственных возможностей разума: если он запрещает теологам доказывать догмат Троицы или сотворение мира во времени, - это значит, что  ему известно, что такое доказательство. Отсюда становится понятным, почему, начиная  с XII века, мыслители средних веков  восприняли разные расходящиеся направления, которым, как мы видели, они следовали, и которые предполагали либо принять  Аристотеля в трактовке Аверроэса  как выражение природного разума и отделить разум от веры, что  и сделали аверроисты; либо поддержать догмат, как таковой, и не спрашивать у разума вероятностного подтверждения, всегда оспариваемого protervus (дерзостью) номиналистов; либо, наконец, превратить учение Аристотеля в набор метафор, трансформируя смысл его первопринципа, что и сделал св. Фома Аквинский.

Как только спрашиваешь себя, в каких областях и до каких  пределов средние века подготовили  будущее, куда входит и наше настоящее, то сознательно выходишь за рамки  чистой истории. Тогда суждения, которые  мы выносим о настоящем, как бы возвращаются обратно в прошлое: так, два свидетеля, признающие одни и те же факты, оценят влияние, которое  может оказать некий мыслитель XIII века на умы нашего времени, по-разному: один - как превосходное, а другой - как пагубное. Поэтому средние  века остаются для нас как бы знаком противоречия. Ясно, что XIII век - это  еще живое прошлое.

Чтобы узнать, действительно  ли философские положения средневековья (по крайней мере некоторые) что-то добавили к наследию древнегреческой философии, следует спросить себя: является ли современная философия продолжением греческой философии, если предположить, что средних веков не существовало вовсе? Разрыв, который полагают увидеть между средними веками, наполненными теологией без философии, и современным миром, занятым одной философией без теологии, соответствует лишь внешней видимости. Единственные современные философы, которые радикально устранили теологию, - это те, кто устранил также и метафизику, но некоторые из них, в частности Кант и Конт, вернулись к теологии окольными путями. Что же касается тех, кто, напротив, стремился к метафизике, поддержал или восстановил ее, - все они должны были строить естественную теологию, обосновавшись на той же почве, которая с XII до XIV века была неделимой собственностью философа и теолога. Если средние века изобилуют теологами-философами, в современном мире нет недостатка в философах-теологах.

Теология может обойтись без философских дисциплин, говорит  св. Фома в своей «Сумме теологии»  ибо не от них, а от Бога черпает  она свои принципы, но ей удобно пользоваться принципами философии.

Не случайно некоторые  идеи, которые рассматривались как  характерные для современной  науки и философии, возникли в  средние века. Это не был блестящий  период развития философии, за которым  последовал длительный упадок. XIII век - классическая эпоха схоластики - не был той вершиной, за которой последовал период упадка. Но исходя из проблем, поставленных этим веком в соответствии со своими собственными требованиями, философы XIV века преподнесут с явно ощутимым духом доктринальной преемственности  новые решения этих старых проблем. Ценой непрерывных усилий, предпринимаемых  в течение нескольких столетий, и  как бы движимая одним порывом  средневековая философия превзошла  Аристотеля, после того как освоила  его учение и заложила основы философии  нового времени. Это значит, что общепринятая историческая перспектива проистекает  из заблуждения относительно реального  порядка наследования доктрин. Нет ничего более ложного, чем считать средневековую философию эпизодом, нашедшим завершение в себе самом, эпизодом, который можно обойти молчанием, обрисовывая историю идей. Именно средние века стали временем появления философских и научных доктрин, которые, как иногда говорят, как бы превосходили силы этой эпохи; именно тогда подвергали критике интенциональные виды, видообразующие формы и прочие реалистические абстракции; наконец, именно тогда впервые распространилась философия, свободная от всякого авторитета, даже человеческого. Так что следует отнести к области легенд историю возрождения мысли, которая пришла на смену векам сна, темноты и заблуждений. Современная философия не должна вести борьбу, чтобы отстоять свои права разума против средневековья - наоборот, средние века завоевали для нее эти права; XVII век, воображавший, что он уничтожил труд предшествующих веков, лишь продолжал его.