Специфика философского подхода к познанию

Вопрос о том, познаваем  ли мир, в гносеологии имеет следующую  формулировку: как относятся наши мысли об окружающем нас мире к  самому этому миру? В состоянии  ли наше мышление познавать действительный мир, можем ли мы в наших представлениях и понятиях о действительном мире составлять верное отражение действительности? Данная формулировка более строга в том смысле, что предполагает сложность познания предметов, процессов, ситуаций, наличие не только внешней их стороны, но и внутренней, сущностной; она учитывает трудности познания внешней стороны явлений (вспомним хотя бы проблему «вторичных» качеств) и особенно сущности материальных объектов, не только раскрываемых в своих проявлениях, но и скрываемых в них, нередко искаженно ими представляемых. Поэтому вопрос состоит не в том, познаваем ли мир, — этот вопрос в буквальном смысле никем не ставится, — вопрос заключается в том, можно ли достоверно познать предметы, их сущности и проявления сущности. Это и есть подлинная философская проблема, не видеть которую не могли трезвомыслящие философы. 

В истории философии  сложились две позиции: познавательно-реалистическая и агностическая, и не всегда в  активе первой было чуткое улавливание  реальной сложности проблемы.

Поставив проблему «Что я могу знать?» И. Кант развернул ее в «Критике чистого разума» в вопрос: «Как возможно априорное (до-опытное) знание?» Этот вопрос затем распался на ряд других. Как возможно естествознание? Как возможна математика? Как возможна метафизика (т.е. философия) в качестве науки? И. Кант исследовал познавательные способности, или душевные силы человека, лежащие в основе каждой их этих сфер познания. Он изучил природу этих способностей, их возможности, попытался определить, чем отличается познание от мышления, рассмотрел диалектические антиномии разума, стремился решить вопрос, как найти всеобщий критерий истины для всякого знания, и т.п. Он полагал, что наблюдение и анализ явлений непрерывно расширяют опыт и объем знания, но прогресс знания всегда имеет границы, всегда перед человеком будут находиться «вещи сами по себе» (см., например: Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1964. С. 326). Сколько бы мы ни проникали вглубь явлений, наше знание все же будет отличаться от вещей, каковы они на самом деле. И. Кант был решительным противником познавательного скептицизма, считая его ложным подходом к проблеме познания; вместе с тем он выступал и против догматического предрассудка о всесилии научного знания, против сциентистской переоценки возможностей науки. В этом контексте он и представил «вещи сами по себе» как непознаваемые.

На рубеже XIX — XX вв. сформировалась еще одна разновидность  агностицизма — конвенционализм. Внутринаучной предпосылкой его формирования были теоретизация естественных наук, усиление роли научных понятий, законов, теорий в качестве средств познания, выявившаяся возможность выбора средств теоретического отражения действительности, расширяющийся диапазон конвенций в среде естествоиспытателей. Конвенционализм (от лат. conventio — договор, соглашение) определяется как философская концепция, согласно которой научные теории и понятия являются не отражением объективного мира, а продуктом соглашения между учеными.

Виднейший его представитель  — французский математик и  методолог науки А. Пуанкаре (1854 — 1912). Анализируя факт существования  в науке ряда геометрий — евклидовой, Лобачевского, Римана, А. Пуанкаре пришел к выводу, что «геометрические  аксиомы не являются ни синтетическими априорными суждениями, ни опытными фактами. Они суть условные положения... Одна геометрия не может быть более истинна, чем другая; она может быть только более удобна» (Пуанкаре А. «Наука и гипотеза». М., 1904. С. 60 — 61). Прагматический критерий, взятый в качестве единственного ориентира достоверности, вел к сомнению в познаваемости сущности материальных систем, законов природной действительности; научные законы, по его мнению, суть условности, символы.

А. Пуанкаре отделял  отношения между вещами от сущности самих вещей, считал, что познаваемы только отношения. Он писал: «Сначала нам  представляется, что теории живут  не долее дня и что руины  нагромождаются на руины. Сегодня теория родилась, завтра она в моде, послезавтра  она делается классической, на третий день она устарела, а на четвертый  — забыта. Но если всмотреться ближе, то увидим, что так именно падают, собственно говоря, те теории, которые  имеют притязание открыть нам  сущность вещей. Но в теориях есть нечто, что чаще всего выживает. Если одна из них открыла нам истинное отношение, то это отношение является окончательным приобретением; мы найдем его под новым одеянием в других теориях... Единственной объективной реальностью являются отношения вещей, отношения, из которых вытекает мировая гармония» (Пуанкаре А. «О науке». М., 1983. С. 278 — 279). Но природа вещей непознаваема. «Не только наука не может открыть нам природу вещей; ничто не в силах открыть нам ее, и если бы ее знал какой-нибудь бог, то он не мог бы найти слов для ее выражения» (там же. С. 277).

Конвенционализм как  система мировоззренческих взглядов и принципов научного познания широко распространился в последние  десятилетия в западной философии, а также в логике и методологии  науки. С конвенционалистскими установками выступали К. Поппер, И. Лака-тос, П. Фейерабенд и многие другие ученые. Основоположник неорационализма французский философ Г. Башляр (1884 — 1962) разделял мир на «естественную реальность» и «техническую реальность». В практике, практических действиях, полагал он, субъект включается в «естественную реальность», творит новую по принципам разума через опредмечивание идей. В процессе преобразующей практики субъект, однако, не выявляет никаких черт естественной реальности, а раскрывает «формы», «порядок», «программы», развернутые в «технической реальности». Этот мир и познаваем.

И если некоторые  философы и естествоиспытатели все  же ставят под сомнение возможность  познания «вещи в себе», то этого  не делает никто, когда заходит речь о явлениях (другое дело, как трактуется при этом природа самого явления  или «мира вообще»).

Так или иначе, а  трактовка агностицизма как учения, подвергающего отрицанию (или сомнению) принципиальную познаваемость мира, является неточной.

Агностические концепции  появляются и функционируют в  сфере науки, философии, культуры не из наивно-примитивного нигилизма в  отношении к познанию, а из столкновения с противоречивой природой материальных систем и чрезвычайно сложным  характером и процессом ее отображения  в сознании субъекта.

Современная философская  теория познания не расходится с агностицизмом  в вопросе о познаваемости  явлений (как феноменов, объектов чувственного познания). Не расходятся они и в  ответе на вопрос: можно ли познать  мир целиком во всех его связях и опосредованиях? (На это дается отрицательный ответ.)

Расхождение в другом — по вопросу о том, познаваема ли сущность материальных систем. Расхождения — в трактовке природы «феномена» — явления: имеют ли эти явления непосредственное отношение к сущности и возможно ли через явления получать достоверные знания о сущности материальных систем?

На вопрос о возможности  получения достоверного знания о  сущности предметов (или о главном  в этой сущности) агностики отвечают отрицательно, хотя и по-разному, в  зависимости от того, признают ли они  вообще существование сущности или  нет, а если признают, то какую видят  связь сущности с явлением.

С точки зрения диалектической философии мир материальных систем не ограничивается чувственно воспринимаемыми  свойствами и отношениями. За ними находятся, за ними скрываются и в них проявляются (нередко искаженно) сущностные связи  и отношения.

Специфика агностицизма — в отрицании возможности  достоверного познания сущности материальных систем. Это и есть главный признак  агностицизма, и он должен быть отражен  в исходном определении понятия  «агностицизм».

Таким образом, в  качестве исходного может быть предложено следующее определение: агностицизм  — это учение (или убеждение, установка), отрицающее возможность достоверного познания сущности материальных систем, закономерностей природы и общества.

Коснемся еще одного момента, связанного с пониманием специфики  агностицизма — его отношения  к идеализму.

В статье И. В. Сталина  «О диалектическом и историческом материализме»  заявлялось, что идеализм оспаривает возможность познания мира и его закономерностей, не верит в достоверность наших знаний, не признает объективной истины и считает, что мир полон «вещей в себе», которые не могут быть никогда познаны наукой. В этом утверждении идеализм отождествлялся с агностицизмом; получалось, что всякий агностицизм есть идеализм, и наоборот. В условиях догматического отношения к текстам И. В. Сталина такое понимание агностицизма на долгие годы было укоренено в нашей философской литературе. Впоследствии это понимание справедливо было квалифицировано как упрощенное.

Действительно, философские  концепции Лейбница, Гегеля, многих других идеалистов по своим теоретико-познавательным установкам не являлись агностическими. Но в идеализме есть течения агностического толка. Здесь выделяются прежде всего сенсуалистические школы субъективного идеализма, абсолютизирующие ощущения и конструирующие представление о мире как бесконечном множестве комплексов ощущений субъекта. Философия Дж. Беркли — типичный тому пример. С другой стороны, не всякий материализм есть антиагностицизм. Достаточно ярко проступает агностицизм у многих естественнонаучных материалистов (пример — Т. Гексли). Все это говорит о том, что однозначной связи между агностицизмом и идеализмом нет.

У материализма и  идеализма, с одной стороны, познавательного  реализма и агностицизма — с другой, — разные основания деления.

Первые выделяются по ответу на вопрос: что первично —  дух или природа, вторые — познаваема ли сущность материальных систем (и  в этом смысле — «познаваем ли мир»)? Оба эти вопроса составляют разные аспекты одной и той же проблемы, а не один и тот же аспект.

Агностические концепции  подразделяются по многим основаниям. Существуют материалистический и идеалистический агностицизм, сенсуалистический и рационалистический, юмовский, кантовский и т.д. агностицизм (если брать имена создателей соответствующих школ), агностицизм этический, иероглифический, физиологический, кибернетический и т.п. (по средствам, характеру аргументации).

Существенное различие между материализмом и идеализмом, с одной стороны, и познавательным реализмом и агностицизмом —  с другой, не снимает вместе с тем и некоторых их общих моментов. Последовательный материализм (именно «последовательный») не может быть агностическим, а последовательный агностицизм, в свою очередь, имеет тенденцию к субъективному идеализму. Но тенденцию, конечно, не следует выдавать за действительность развернутой системы идеализма. Как и всякая возможность, тенденция может быть реализована в разных формах.

Отождествлять агностицизм  с идеализмом значит не видеть двух относительно самостоятельных релятивных подсистем в обшей системе философии — материальной и духовной. При тотальном онтологизме недалеко до вульгарно-социологического редукционизма: сначала агностицизм сводится к идеализму, а затем (через отождествление идеалистических установок с политической реакционностью, что доминировало при культе личности И. В. Сталина) — к политической реакционности. В результате практического применения такой схемы искажались подлинные позиции философов и естествоиспытателей, нарушались принципы объективности и справедливости в оценках их мировоззрения.

Рассмотрение агностицизма, его специфических черт как мировоззренческой  позиции отчетливее характеризует, как мы считаем, исходную проблемную ситуацию в гносеологии, нередко  выражаемую вопросом «Познаваем ли мир?». Представители агностицизма уловили  реальную сложность проблемы «Что я  могу знать?». Обращение к трактовке агностиками познания, его возможностей, средств и условий нисколько не умаляет значимости учений о познании, сложившихся в истории философии на позициях гносеологического оптимизма (Ф. Бэкон. «Новый Органон», 1620; Р.Декарт. «Рассуждение о методе», 1637; Дж. Локк. «Опыт о человеческом разуме», 1690; и др.). В этих трудах глубоко осознана трудность решения многих гносеологических проблем, поэтому освоение этих трудов является непременным условием развития современной гносеологии.

В дальнейшем мы рассмотрим аргументы представителей агностицизма, а также контраргументы и постараемся  обосновать тезис о принципиальной возможности познавать сущность материальных систем. Через всю проблематику гносеологии в явном или неявном  виде проходит конфронтация агностицизма и гносеологического реализма; противоборство этих позиций присутствует и в  современной теории познания. Проблема «Что я могу знать?» составляет внутренний стержень всех проблем современной  гносеологии: «Каковы познавательные способности человека?», «Каковы  критерии отграничения истины от заблуждения?», «Каковы возможности научного познания?»  и др.

Многовековая история  философии свидетельствует о  том, что отправной точкой гносеологии  был и остается вопрос «Что такое  истина?»