Развитие науки. Кумулятивная модель и концепция научных парадигм Т. Куна

Томас Кун считает, что развитие науки  представляет собой процесс поочередной  смены двух периодов – «нормальной  науки» и «научных революций». Развитие «нормальной науки» в рамках принятой парадигмы длится до тех пор, пока существующая парадигма не утрачивает способности решать научные проблемы. На одном из этапов развития «нормальной науки» непременно возникает несоответствие наблюдений и предсказаний парадигмы, возникают аномалии. Когда таких аномалий накапливается достаточно много, прекращается нормальное течение науки и наступает состояние кризиса, которое разрешается научной революцией, приводящей к ломке старой и созданию новой научной теории – парадигмы.

Переход от одной парадигмы к другой определен  не только внутринаучными факторами, например объяснением в рамках новой парадигмы аномалий, с которыми не справлялась прежняя парадигма, но и вне научными факторами – философскими, эстетическими, даже религиозными.

При этом парадигмы, согласно, Куну, несоизмеримы. Они заставляют по-разному видеть предмет исследования, заставляют ученых, принявших разные парадигмы, говорить на разных языках об одних и тех же явлениях. Поэтому, согласно Куну, наука – это не непрерывный рост знания с накоплением истин, а процесс дискретный, связанный с этапами революций как перерывов в постепенном «нормальном» накоплении новых знаний. Т.о. Кун отрицательно относился к идее кумулятивизма в развитии науки.

Идея  несоизмеримости парадигм и влияния  вненаучных факторов на их принятие сообществом  по-новому ставила проблему научного открытия. Возникали вопросы о том, регулируются ли творческие акты, связанные с изменением фундаментальных понятий и представлений наук, какими-либо нормами научной деятельности, если да, то, как меняются эти нормы в историческом развитии науки и существуют ли такие нормы вообще.

По мнению Фейерабенда, кумулятивистская модель развития науки, основанная на идее накопления истинного знания, не соответствует  реальной истории науки, а представляет собой своего рода методологический предрассудок. Старые теории нельзя логически вывести из новых, а прежние теоретические термины и их смыслы не могут быть логически получены из терминов новой теории. Смысл и значение теоретических терминов определяются всеми их связями в системе  теории, а потому их нельзя отделить от прежнего теоретического целого и вывести из нового целого.

Отбросив  идеи преемственности, Фейерабенд сосредоточил внимание на идее размножения теорий, вводящих разные понятия и разные способы описания реальности. Он сформулировал эту идею как принцип пролиферации (размножения). Согласно этому принципу, исследователи должны постоянно изобретать теории и концепции, предлагающие новую точку зрения на факты. При этом новые теории, по мнению Фейерабенда, несоизмеримы со старыми. Они конкурируют, и через их взаимную критику осуществляется развитие науки. Принцип несоизмеримости, утверждающий, что невозможно сравнение теорий, рассматривается в самом радикальном варианте как невозможность требовать от теории, чтобы она удовлетворяла ранее принятым методологическим стандартам.

В этом пункте Фейерабенд подметил важную особенность  исторического развития науки: то, что  в процессе такого развития не только возникают новые понятия, теоретические  идеи и факты, но и могут изменяться идеалы и нормы исследования. Он правильно пишет, что великие открытия науки оказались возможными лишь потому, что находились мыслители, которые разрывали путы сложившихся методологических правил и стандартов, непроизвольно нарушали их. Деятельность А. Эйнштейна и Н. Бора является яркой тому иллюстрацией. Здесь Фейерабендом была обозначена реальная и очень важная проблема философии науки, которую игнорировал позитивизм, - проблема исторического изменения научной рациональности, идеалов и норм научного исследования. Фейерабенд  отмечает, что всякая методология имеет свои пределы.  Отсюда он заключает, что в научном исследовании допустимо все, что «существует лишь один принцип, который можно защищать при всех обстоятельствах… Это принцип – все дозволено». Это размышление можно представить иначе – следствие несоизмеримости теорий – невозможность оценки качественных сдвигов в науке. Следовательно, мы не можем говорить о научном прогрессе и о познании как движении к истине. Познание – это лишь «океан взаимно несовместимых альтернатив». Из выше сказанного вполне логично можно заключить, что наука не вправе претендовать на исключительное место в культуре – миф, религия, наука, искусство – равноценны.

Свою  позицию Фейерабенд именует эпистемологическим анархизмом. Эта позиция приводит к отождествлению науки и любых форм иррационального верования. Между наукой, религией и мифом, по мнению Фейерабенда, нет никакой разницы. В подтверждение своей позиции он ссылается на жесткую защиту учеными принятой парадигмы, сравнивая их с фанатичными адептами религии и мифа. Фейерабенд ссылается на акции убеждения и пропаганду учеными своих открытий как на способ, обеспечивающий принятие этих открытий обществом. И в этом он тоже видит сходство науки и мифа.

В конечном счете, Наука, Истина, Разум для Фейерабенда оказываются синонимами инструментов господства, а плюрализм и анархизм в познании отождествляются с интеллектуальной свободой.

Последователем  Поппера был Имре Лакатос (1922-1974). Лакатос развивает свою концепцию  методологии научного познания, которую он называет методологией научно-исследовательских программ. Согласно Лакатосу, развитие науки представляет собой конкуренцию научно-исследовательских программ. Сущность научной революции заключается в том, что одна исследовательская программа вытесняет другую.

Поэтому фундаментальной единицей оценки процесса развития науки является не теория, а исследовательская программа.

— Она  включает в себя «жесткое ядро», в  которое входят неопровергаемые  для сторонников программы фундаментальные  положения.

— Кроме  того, в нее входит «позитивная  эвристика», которая «определяя проблемы для исследования, выделяет защитный пояс вспомогательных гипотез, предвидит  аномалии и победоносно превращает их в подтверждающие примеры».

— Исследовательская  программа может развиваться прогрессивно и регрессивно. В первом случае ее теоретическое развитие приводит к предсказанию новых фактов. Во втором - программа лишь объясняет новые факты, предсказанные конкурирующей программой либо открытые случайно.

Исследовательская программа испытывает тем большие трудности, чем больше прогрессирует ее конкурент. Это связано с тем, что предсказываемые одной программой факты всегда являются аномалиями для другой.

Лакатос подчеркивает большую устойчивость исследовательской программы.

«Ни логическое доказательство противоречивости, ни вердикт ученых об экспериментально обнаруженной аномалии не могут одним ударом уничтожить исследовательскую программу».

Главная ценность программы – ее способность  пополнять знания, предсказывать  новые факты. Противоречия же и трудности в объяснении каких-либо явлений – И. Лакатос здесь, несомненно, прав, – не влияют существенно на отношение к ней ученых.

Известно, что Ньютон не мог на основании  механики объяснить стабильность Солнечной  системы и утверждал, что Бог исправляет отклонения в движении планет, вызванные различного рода возмущениями.

Несмотря  на то, что такое объяснение вообще никого не удовлетворяло, кроме, может  быть, самого Ньютона, который был, как  известно, очень религиозным человеком (он считал, что его исследования в теологии не менее значимы, чем в математике и механике), небесная механика в целом успешно развивалась. Эту проблему удалось решить Лапласу только в начале XIX в. Лакатос показывает, что достаточно богатую научную программу всегда можно защитить от любого ее видимого несоответствия с эмпирическими данными.

Лактос  рассуждает в таком стиле. Допустим, что мы на базе небесной механики рассчитали траектории движения планет. С помощью  телескопа мы фиксируем их и видим, что они отличаются от расчетных. Разве ученый скажет в этом случае, что законы механики неверны? Конечно, нет. У него даже мысли такой не появится. Он наверняка скажет, что либо не точны измерения, либо неправильны расчеты. Он, наконец, может допустить наличие другой планеты, которую еще не наблюдали, которая и вызывает отклонение траектории планеты от расчетной.

 А  допустим, что в том месте, где  они ожидали увидеть планету,  ее бы не оказалось. Что они  сказали бы в этом случае? Что  механика неверна? Нет, этого  бы не случилось. Они наверняка придумали бы какие-нибудь другие объяснения для этой ситуации.

В рамках концепции И. Лакатоса становится особенно очевидной важность теории и связанной с ней исследовательской программы для деятельности ученого. Вне её ученый просто не в состоянии работать. Главным источником развития науки являлся не взаимодействие теории и эмпирических данных, а конкуренция исследовательских программ в деле лучшего описания и объяснения наблюдаемых явлений и, самое главное, предсказания новых фактов.

Эти идеи очень важны. Они позволяют понять, с одной стороны, как научные концепции преодолевают стоящие на их пути барьеры, а с другой – почему всегда существуют альтернативные исследовательские программы.

С точки  зрения И. Лакатоса, можно «рационально придерживаться регрессирующей программы до тех пор, пока ее не обгонит конкурирующая программа, и даже после этого». Всегда существует надежда на временность неудач. Однако представители регрессирующих программ неминуемо будут сталкиваться с всевозрастающими социально-психологическими и экономическими проблемами.

Конечно, никто не запрещает ученому разрабатывать  ту программу, которая ему нравится. Однако общество не будет оказывать  ему поддержки.

«Редакторы  научных журналов, – пишет Лакатос, – станут отказываться публиковать их статьи, которые в общем будут содержать либо широковещательные переформулировки их позиции, либо изложение контрпримеров (или даже конкурирующих программ) посредством лингвистических ухищрений аd hос(лат. для данного случая). Организации, субсидирующие науку, будут отказывать им в финансировании...»

«Я не утверждаю, – замечает он, – что  такие решения обязательно будут  бесспорными. В подобных случаях  следует опираться на здравый  смысл”.

Существенное  внимание историческому анализу  науки, взятой в её социальном контексте  уделил английский философ и ученый (в области физической химии) Майкл Полани (1891-1976). Полани справедливо полагал, что социальные факторы оказывают влияние на само содержание научной деятельности, что научная рациональность определяется особенностями не только исследуемых объектов, но и культурно-исторического контекста.

При анализе  процесса человеческого познания Полани особо акцентирует наличие в  нем невербальных и неконцептуализированных  форм знания, которые передаются путем  непосредственной демонстрации, подражания, остенсивных определений, основанных на непосредственном указании на предмет и его свойства. В научном познании такие формы знания и его трансляции  также присутствуют. Их Полани обозначает терминами «неявное знание» или «личностное знание».

Сам процесс подготовки специалиста, работающего в той или иной области науки, предполагает усвоение невербализованных образцов деятельности. Полани отмечает, что большое количество практических занятий студентов – химиков, физиков, биологов, медиков свидетельствует о важной роли, которую в этих дисциплинах имеет передача практических знаний и умений от учителя к ученику. Такие знания передаются непосредственно в процессе коммуникации и не нуждаются в описаниях. В научных школах лидеры оказывают влияние на других членов сообщества, предъявляя образцы деятельности, которым могут подражать, даже не осознавая этого, другие ученые. 
 

V. Кумулятивная модель развития науки. 

Кумулятивная  модель строится на идее, что каждый последующий шаг в науке можно  сделать лишь опираясь на предыдущие достижения, поэтому новое знание всегда лучше, совершеннее старого, точнее отображает действительность. В силу этого обстоятельства значение имеют только те элементы знания, которые соответствуют современным теориям; отвергнутые идеи, признаваясь ошибочными, являются не более чем заблуждениями, отклонениями от магистрального пути развития науки.

В середине ХХ века в науку проникают идеи прерывности развития. Они четко  формулируются в модели научных  революций. Работы ряда физиков, философов, методологов и историков науки были посвящены поиску более емкой структурно-понятийной научной формации, чем фундаментальная теория, с помощью которой удалось бы найти механизмы, приводящие к революциям в науке, обосновать смену стилей мышления, научных картин мира, типов научной рациональности. Наиболее известными являются следующие структурно-понятийные формации: научная парадигма Т. Куна, научно-исследовательская программа И. Лакотоса.

Парадигма в переводе с греческого означает пример, образец. Это понятие широко используется в языкознании, где под грамматической парадигмой принимается образец, согласно которому копируются процедуры. Отсюда, по-видимому, это понятие и заимствовано Т. Куном. "Под парадигмами я подразумеваю, - пишет Кун в работе "Структура научных революций", - признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают модель постановки проблем и их решений научному сообществу". Следует уточнить, что термин "парадигма" используется в книге Т. Куна в двух различных смыслах. С одной стороны, он обозначает всю совокупность убеждений, ценностей, технических средств и т. д., которая характерна для членов данного сообщества, - социологический смысл термина. С другой стороны, парадигмы рассматриваются как образцовые достижения прошлого. Введение понятия парадигмы позволяет рассматривать процесс развития науки не как простое накопление отдельных открытий и изобретений, не как простой прирост знаний, а как процесс, условно разделенный на этапы, каждый из которых имеет два периода.