Проблема смысла жизни в философии

Содержание

Почему  жизнь человека не может быть самоцелью? ……………………….3

Что означает положение автора «жизнь осмысленна» ……………………..3

Как понимать мысль Франка, что «высшее  благо» есть

 «живое бытие» ………………………………………………………………5

Что является главным условием обладания  смыслом жизни ………………6

В чем  заключается смысл жизни …………………………………………….6

Какова  роль знания в поисках смысла жизни? ………………………………7

Что нам нужно для обретения подлинно существенного  

смысла  жизни ………………………………………………………………..8 

 

1. Почему  жизнь человека не может быть самоцелью?

     Она не может быть самоцелью, во-первых, потому, что в общем страдания  и тягости преобладают в ней  над радостями и наслаждениями  и, несмотря на всю силу животного  инстинкта самосохранения, мы часто  недоумеваем, для чего же мы должны тянуть эту тяжелую лямку. Но и  независимо от этого она не может  быть самоцелью и потому, что жизнь, по самому своему существу, есть не неподвижное  пребывание в себе, самодовлеющий  покой, а делание чего-то или стремление к чему-то; миг, в котором мы свободны от всякого дела или стремления, мы испытываем как мучительно-тоскливое  состояние пустоты и неудовлетворенности. Мы не можем жить для жизни; мы всегда — хотим ли мы того или нет  — живем для чего-то. Но только в большинстве случаев это  «что-то», будучи целью, к которой  мы стремимся, по своему содержанию есть в свою очередь средство, и притом средство для сохранения жизни. Отсюда получается тот мучительный заколдованный  круг, который острее всего дает нам чувствовать бессмысленность  жизни и порождает тоску по ее осмыслению: мы живем, чтобы трудиться  над чем-то, стремиться к чему-то, а трудимся, заботимся и стремимся  — для того, чтобы жить. И, измученные этим кружением в беличьем колесе, мы ищем «смысла жизни» — мы ищем стремления и дела, которое не было бы направлено на простое сохранение жизни, и жизни, которая не тратилась  бы на тяжкий труд ее же сохранения. 

     

2. Что означает положение  автора «жизнь осмысленна»

     Жизнь наша осмысленна, когда она служит какой-то разумной цели, содержанием  которой никак не может быть просто сама эта эмпирическая жизнь.

     Если  разумность ее состоит не в том, что  она есть средство для чего-либо иного — иначе она не была бы подлинной, конечной целью, — то она 

 

     

     может заключаться лишь в том, что эта  цель есть такая бесспорная, самодовлеющая  ценность, о которой уже бессмысленно ставить вопрос: «Для чего?» Чтобы  быть осмысленной, наша жизнь — вопреки  уверениям поклонников «жизни для  жизни» и в согласии с явным  требованием нашей души — должна быть служением высшему и абсолютному благу.

     То  же мыслимо в сфере абсолютной разумности. Если бы наша жизнь была отдана служению хотя бы высшему и  абсолютному благу, которое, однако, не было бы благом для нас или  в котором мы сами не участвовали  бы, то для нас она все же оставалась бы бессмысленной. . Жизнь осмысленна, когда она, будучи служением абсолютному и высшему благу, есть вместе с тем не потеря, а утверждение и обогащение самой себя — когда она есть служение абсолютному благу, которое есть благо и для меня самого. Или, иначе говоря: абсолютным в смысле совершенной бесспорности мы можем признать только такое благо, которое есть одновременно и самодовлеющее, превышающее все мои личные интересы благо и благо для меня. Оно должно быть одновременно благом и в объективном и в субъективном смысле — и высшей ценностью, к которой мы стремимся ради нее самой, и ценностью, пополняющей, обогащающей меня самого.

     То, к чему мы стремимся как к подлинному условию осмысленной жизни, должно, следовательно, так совмещать оба  эти начала, что они в нем  погашены как отдельные начала, а дано лишь само их единство. Мы стремимся не к той или иной субъективной жизни, как бы счастлива она ни была, но и не к холодному, безжизненному объективному благу, как бы совершенно оно ни было само в себе, — мы стремимся к тому, что можно назвать удовлетворением, пополнением нашей душевной пустоты и тоски; мы стремимся именно к осмысленной, объективно-полной, самодовлеюще-ценной жизни 
 

     

3. Как понимать мысль Франка, что «высшее благо» есть «живое бытие»

     Никакое отдельное отвлеченное определимое благо, будь то красота, истина, гармония и т. п., не может нас удовлетворить; ибо тогда жизнь, сама жизнь как целое, и прежде всего — наша собственная жизнь, остается как бы в стороне, не объемлется всецело этим благом и не пропитьшается им, а только извне, как средство, служит ему. А ведь осмыслить мы жаждем именно нашу собственную жизнь. Мы ищем, правда, и не субъективных наслаждений, бессмысленность которых мы также сознаем; но мы ищем осмысленной полноты жизни, такой блаженной удовлетворенности, которая в себе самой есть высшая, бесспорная ценность. Высшее благо, следовательно, не может быть ничем иным, кроме самой жизни, но не жизни как бессмысленного текучего процесса и вечного стремления к чему-то иному, а жизни как вечного покоя блаженства, как самознающей и самопереживающей полноты удовлетворенности в себе. В этом заключается очевидное зерно истины, только плохо понятое и извращенно выраженное в утверждении, что жизнь есть самоцель и не имеет цели вне себя. Наша эмпирическая жизнь, с ее краткостью и отрывочностью, с ее неизбежными тяготами и нуждами, с ее присущим ей стремлением к чему-то, вне ее находящемуся, очевидно, не есть самоцель и не может ею быть; наоборот, первое условие осмысленности жизни, как мы видели, состоит именно в том, чтобы мы прекратили бессмысленную погоню за самой жизнью, бессмысленную растрату ее для нее самой, а отдали бы ее служению чему-то высшему, имеющему оправдание в самом себе. Но это высшее в свою очередь должно быть жизнью — жизнью, в которую вольется и которой всецело пропитается наша жизнь. Жизнь во благо, или благая жизнь, или благо как жизнь — вот цель наших стремлений 
 
 

     

4. Что является главным  условием обладания  смыслом жизни

     Мы  лишь тогда подлинно обладаем «осмысленной жизнью», когда не мы как-то со стороны, по собственной нашей человеческой инициативе и нашими собственными усилиями «сознаем» ее, а когда она сама сознает себя в нас. Покой и  самоутвержденность последнего достижения возможны лишь в полном и совершенном  единстве нашем с абсолютным благом и совершенной жизнью, а это  единство есть лишь там, где мы не только согреты и обогащены, но и озарены совершенством. Это благо, следовательно, не только должно объективно быть истинным и не только восприниматься мною как истинное (ибо в последнем случае не исключена возможность и сомнения в нем, и забвения его), но оно само должно быть самой Истиной, самим озаряющим меня светом знания. 

     

5. В чем заключается  смысл жизни

     Вся полнота значения того, что мы зовем  «смыслом жизни» и что мы чаем как  таковой, совсем не исчерпывается «разумностью», в смысле целесообразности или абсолютной ценности; она вместе с тем содержит и разумность как «постигнутый смысл» или постижение, как озаряющий нас свет знания. Бессмысленность есть тьма и слепота; «смысл» есть свет и ясность, и осмысленность есть совершенная пронизанность жизни ясным, покойным, всеозаряющим светом. Благо, совершенная жизнь, полнота и покой удовлетворенности и свет истины есть одно и то оке, и в нем и состоит «смысл жизни». Мы ищем в нем и абсолютно твердой основы, подлинно насыщающего питания, и озарения, и просветления нашей жизни. В этом неразрывном единстве полноты удовлетворенности и совершенной просветленности, в этом единстве жизни и Истины и заключается искомый «смысл жизни» 
 
 

     

6. Какова  роль знания в поисках  смысла жизни?

     Мир так устроен, что, будучи слепым и  бессмысленным в своем течении, в своих действенных силах, он, в лице человеческого разума, вместе с тем пронизан лучом света, озарен знанием самого себя. (Этот свет знания — как бы недостаточен он ни был для того, чтобы преобразить мир и разогнать его тьму, ибо он может лишь видеть саму эту тьму, а не победить ее — есть все же нечто абсолютно инородное этой тьме и вообще всем силам и реальностям эмпирического мира.) Знание не есть ни физическое столкновение реальностей, ни какое-либо их взаимодействие, это есть совершенно своеобразное, в терминах эмпирической реальности неописуемое начало, в силу которого бытие раскрывается или озаряется, сознает и познает себя. Это есть все же, несмотря на все зло реального бессилия, в своей самобытности и несравнимости великий и чудесный факт.

     Человек, своим разумным сознанием возвышается над всем миром, ибо обозревает его; рожденный на краткий миг, бессильно уносимый быстротекущим потоком времени и обрекаемый им на неминуемую смерть, он в своем сознании и познании обладает вечностью, ибо его взор может витать над бесконечным прошлым и будущим, может познавать вечные истины и вечную основу жизни. В лице нашего знания, которое явно сверхпространственно и сверхвременно (ибо способно обозревать и познавать и бесконечное пространство, и бесконечное время), мы имеем наличие в нас начала иного, вечного бытия, действие в нас (хотя и замутненное нашей чувственной ограниченностью и слабостью) некоей сверхмирной, Божественной силы. В нем открывается для нас совершенно особое, сверхэмпирическое и в тое же время абсолютно очевидное бытие — ближайшим образом, внутреннее бытие нас самих.

     В лице нашего знания, которое явно сверхпространственно и сверхвременно (ибо способно обозревать и познавать и бесконечное  пространство, и бесконечное время), мы имеем наличие в нас начала иного, вечного бытия, действие в  нас (хотя и замутненное нашей  чувственной ограниченностью и слабостью) некоей сверхмирной, Божественной силы. В нем открывается для нас совершенно особое, сверхэмпирическое и в тое же время абсолютно очевидное бытие — ближайшим образом, внутреннее бытие нас самих. 

     

7. Что нам нужно для  обретения подлинно существенного смысла жизни

     Добро, вечность, полнота блаженной удовлетворенности, как и свет истины, — все то, что нам нужно для того, чтобы  наша жизнь обрела «смысл», — есть не пустая мечта, не человеческая выдумка  — все это есть на самом деле — свидетельство тому мы сами, наша мысль об этом, наши собственные искания его. Стоит только отучиться от привычки считать единственной реальностью то, что окружает нас извне, что мы видим и осязаем — и что нас толкает, мучает и кружит в неясном вихре, — и обратить внимание на великую реальность нашего собственного бытия, нашего внутреннего мира, чтобы удостовериться, что в мире все же не все бессмысленно и слепо, что в нем — в лице нашего собственного томления и искания и в лице того света, который мы ищем и, значит, смутно видим, — действуют силы и начала иного порядка — именно те, которые мы ищем . То, что нам нужно для обретения подлинно существенного смысла жизни, есть, как мы знаем, во-первых, бытие Бога как абсолютной основы для силы добра, разума и вечности, как ручательства их торжества над силами зла, бессмыслия и тленности и, во-вторых, возможность для меня лично, в моей слабой и краткой жизни, приобщиться к Богу и заполнить свою жизнь Им. Но именно эти два желания как будто абсолютно неосуществимы, ибо содержат в себе противоречие.

     Бог есть единство всеблагости с всемогуществом. В Бога мы верим, поскольку мы верим, что добро есть не только вообще сущее начало, подлинная сверхмирная  реальность, но и единственная истинная реальность, обладающая поэтому полнотой всемогущества. Бессильный Бог не есть Бог; и мы поторопились выше назвать найденное нами сущее добро — Богом. (Не заключается ли мучающая нас бессмысленность жизни именно в том, что лучи света и добра в ней так слабы, что лишь смутно и издалека пробиваются сквозь толщу тьмы и зла, что они лишь еле мерещатся нам, а господствуют и властвуют в жизни противоположные им начала. Пусть в бытии подлинно есть Правда; но она в нем затеряна и бессильна, пленена враждебными силами и на каждом шагу одолевается ими; мировая жизнь все-таки остается бессмысленной.)

     Истинная  жизнь есть жизнь во всеобъемлющем всеединстве, неустаннее служение абсолютному целому; мы впервые подлинно обретаем себя и свою жизнь, когда жертвуем собой и своей эмпирической отьединенностью и замкнутостью и укрепляем все свое существо в ином — в Боге как первоисточнике всяческой жизни. Но тем самым мы глубочайшим, онтологическим образом связываем себя со всем живущим на земле и прежде всего — с нашими ближними и их судьбой.

       Любовь есть основа всей человеческой жизни, само ее существо; и если человек в миру представляется себе оторванным и замкнутым в себе куском бытия, который должен утверждать себя за счет чужих жизней, то человек, нашедший свое подлинное существо в мирообъемлющем единстве, сознает, что вне любви нет жизни и что он сам тем более утверждает себя в своем подлинном существе, чем более он превозмогает свою призрачную замкнутость и укрепляется в ином.  
 

     С.Л. Франк Смысл жизни// П.В Алексеев, А.В Панин. Хрестоматия по философии . – М., 1998. – с. 522-532.