Ницше, "как обрести себя"
Но как мы обретаем себя
снова? Как может человек знать
себя? Он есть существо темное
и сокровенное; и если у зайца
есть семь кож, то человек
может семижды семьдесят раз
сдирать самого себя, и все
же не сможет сказать: «вот
это — подлинно ты, это уже
не оболочка». К тому же такое
раскапывание самого себя и
насильственное нисхождение в
глубины своего существа по
ближайшему пути есть мучительное
и опасное начинание.
Как легко человек может при
этом так повредить себе, что
уж никакой врач его не исцелит!
И кроме того: к чему все
это нужно, когда все свидетельствует
о нашем существе: наша дружба
и наша вражда, наш взгляд и
наше рукопожатие, наша память
и все, о чем мы забываем,
наши книги и черты нашего
пера? Но самое лучшее средство
допроса состоит в следующем.
Пусть юная душа обратит свой
взор на прошлую жизнь с
вопросом: что ты подлинно любила
доселе, что влекло твою душу,
что владело ею и вместе
давало ей счастье? Поставь
перед собою ряд этих почитаемых
предметов, и, быть может, своим
существом и своею последовательностью
они покажут тебе закон —
основной закон твоего собственного
я. Сравни эти предметы, посмотри,
как каждый из них дополняет
другой, расширяет, превосходит,
просветляет его, как они образуют
лестницу, по которой ты до
сих пор карабкался к себе
самому; ибо твоя истинная сущность лежит не глубоко
скрытой в тебе, а неизмеримо высоко над
тобою или по крайней мере над тем,
что ты обычно принимаешь за свое я. Твои
истинные воспитатели и руководители
выдают тебе, что есть подлинный смысл
и первичная основа твоего существа: нечто,
не поддающееся никакому воспитанию и
руководству, и во всяком случае нечто
трудно открываемое, связанное, парализованное;
твои воспитатели могут быть только твоими
освободителями. И в этом — тайна всякого
образования: оно не дает нам искусственных
членов, восковых носов, вооруженных очками
глаз; напротив, то, что способно было бы
приносить такие дары, есть лишь карикатура
на воспитание. Воспитание
же есть освобождение, отметение всех
сорных трав, мусора и червей, которые
хотят прикоснуться к нежным зародышам
растений, распространение света и тепла,
любовное орошение ночным дождем; он есть
подражание природе и поклонение ей, где
она настроена матерински-милосердно;
оно есть завершение природы, поскольку
оно предупреждает ее жестокие и немилосердные
приступы и обращает их ко благу, и поскольку
оно набрасывает покрывало на проявление
злобы и печального неразумия природы-мачехи.
Конечно, есть и другие средства
найти себя, -- прийти в себя из того оглушения,
в котором обычно живешь, точно в темной
туче; но я не знаю лучшего средства, чем
оглянуться на своих воспитателей и руководителей.
И я хочу помянуть сегодня одного наставника
и дрессировщика, которым я могу похвалиться,
-- Артура Шопенгауэра — чтобы позднее помянуть и других.
Фридрих Ницше. "Несвоевременные
размышления. Эссе 3: Шопенгауэр как воспитатель"