Идеи элитологии в современной философии Платона

Это учение о "двух мирах" и заповедной грани между  ними - основоположно для Платона. С одной стороны, умственному взору философа предстоял мир чистых первообразов, сливающихся в "умном солнце", неподвижном Благе; с другой стороны - гераклитов поток всеобщего течения, становления. Оба мира были для него несомненны, только реальность-то их казалась ему различной: с одной стороны, несомненность истинно сущего, достоверность подлинного бытия, с другой стороны, наличность призрака, существование хронического обмана, в лучшем случае, тени, ложно выдающей себя за нечто самостоятельное.

Этим онтологически  разнокачественным мирам соответствуют, как видно из приведенной цитаты, и два разнородные способа познания: один мир постигается разумом, душой, другой - чувствами, телом. Что в бытии дано как двойственность идеи и явления, то в познании - различие понятия и представления. Отсюда классические характеристики: "душа всего более походит на божественное, бессмертное умопостигаемое, однородное, неразрушимое, всегда неизменное в самом себе; тело же всего более походит на человеческое, смертное, многообразное, умом непостижимое, разрушимое, вечно изменяющееся в самом себе".

Это миропонимание, основное, господствующее у Платона, можно вслед за Вл. Соловьевым назвать " отрешенным идеализмом". Признаются два плана бытия, чуждые друг другу по самому своему существу. Нельзя сказать, чтобы между ними не было совсем ничего общего. Душа причастна сфере идей, она есть как бы окно из мира бывания в мир бытия, или, иначе, дитя мира бытия, затерянное в мире бывания. Но между этими двумя "мирами" есть одна роковая преграда, разрушить которую бессилен платонизм: мир сущего абсолютно исключает из себя начало телесности, плоти, материи, между тем как именно это начало обусловливает собой возможность мира явлений. Царство истинно сущего признается замкнутой, самозавершенной областью чистого, отвлеченного духа, отрицающего телесность в самой ее основе. Вместе с тем, идеям сообщается неподвижность, лишающая их путей воздействия на явления, непросветленность которых становится тем самым безнадежной: Бог Платона - "существо простое и всего менее выходящее из своего собственного образа".

Истинно сущее неописуемо положительными определениями. Как Божество "отрицательного богословия", оно отрешено от всяческих качеств. Это - "бесцветная, бесформенная, неосязаемая истинная действительность, созерцаемая только одним руководителем души разумом, составляющая предмет истинного знания". Это - место благородное, чистое, невидимое, место божественное, бессмертное, разумное". Мир же эмпирический есть мир текучий, конкретный, чувственно воспринимаемый во всем многообразии его случайных качеств, подвластный мнению ("доксе"). Его основа - материя, "род трудный и темный, род едва вероятный... восприемница для всякого рождения, как бы кормилица", бездушное лоно вещей, - чистая материя, которую комментаторы отождествляют с пустым, математическим пространством.

В конце концов получается, что не совсем даже правильно говорить о двух мирах в системе Платона. В сущности, есть лишь один мир, бесцветный, неподвижный, неосязаемый, - "существует и прекрасное само по себе, и благое, и великое, и все тому подобное", - один мир вечных и совершенных идей, - а здешний наш красочный, разнообразный, многоцветный эмпирический мир есть только плод какой-то противоестественной смеси между бытием и небытием, между тем истинным миром, с одной стороны, и неизвестно откуда взявшейся беспредельной материей, источником всяческой дробности и расщепленности, началом всякой изменчивости, отрицательной средой действия идей - с другой. На всем, что присуще "смертным", горит печать этих двух начал. И смысл разумной, праведной жизни в том и состоит, чтобы постепенно приобщаться миру истинно сущего, освобождаясь тем самым от хаотической власти материи, самая стихия которой, иррациональная и темная, может быть уловлена нами лишь путем какого-то смутного, "незаконнорожденного суждения"...

Отсюда нравственный императив отрешенного идеализма, основной завет платоновой этики гласит: стремись к отделению души от тела, к "уничижению тела", к умиранию, к смерти.

Платонизм весь насыщен  глубочайшим нравственным пафосом, неукротимой нравственной думой. Именно в области практической философии  сосредоточен фокус его идейной  устремленности. Как и Сократ, Платон был и хотел быть учителем жизни, философом жизненного смысла и живой  правды. Но еще полнее и проникновеннее, чем Сократ, усматривал он связь  между Истиной и Добром, между  знанием сущего и уразумением  пути правильного поведения, между "сущностью вещей" и "человеческими  делами". Его этико-философское  учение по содержанию своему есть итог и венец его метафизических и  теоретико-познавательных изысканий. Тем глубже и целостней проникнута вся его система единством "отрешенно-идеалистического" миросозерцания.

Тело - цепи, тюрьма души и только. Тело - помеха знанию, источник тьмы и блуждания в неведении. "Когда душа вместе с телом  и пытается что-либо рассмотреть, тело вводит ее в заблуждение... Из-за тела нам никогда не удается ни о  чем даже поразмыслить". Но кроме  того или, вернее вследствие того, что  оно - ложь, оно также - источник страданий, бедствий, всяческих зол. "Только тело и присущие ему страсти порождают  войны, восстания, бои; ибо все войны  ведутся из-за приобретения денег, а  деньги мы вынуждены приобретать  ради тела, рабствуя перед ним". Душа, приковывающая себя к телу крепкими узами, становится "обремененной, тяжелой, землистой и зримой". Печален  жребий такой, пропитанной телом, нечистой души: даже и по смерти человека, расставшись  с плотью, "она блуждает, как  говорится в предании, на кладбищах  у могил, где будто бы бывают видимы какие-то тенеобразные привидения душ; в таких именно образах являются эти души, так как они не вполне освободились от тела, но, будучи причастны к зримому, могут быть и зримы". И смерть не спасет их от скверны; и не уйдут они от новых воплощений, от колеса рождений и смертей.

Если так, то задача нравственной деятельности сводится не к установлению известного положительного соотношения между началом телесности и началом духа, не к преображению мира явлений, не к одухотворению  материи, а, напротив, к полному разрыву  между духом и плотью, к освобождению от плоти, как начала, миру подлинно сущего абсолютно чуждого. И, в то же время, такое освобождение меньше всего осуществимо средствами внешними - путем физического самоубийства: не безумным посягательством на мировой  порядок и божественное предначертание, а лишь умудренным очистительным  подвигом, органическим духовным перерождением  достигается желанная цель.

Высшее, гениальное выражение этика отрешенного  идеализма получает в диалоге "Федон". Там, как известно, изображен умирающий в темнице Сократ, в предсмертной беседе, в своей "лебединой песне" открывающий ученикам своим пути истинно мудрой жизни и утверждающий бессмертие, вернее, вечность человеческой души.

Чувства, чувственность - опасная трясина для мысли, живущей  истиной. "Тело наполняет нас вожделениями, страхами, всякого рода призраками, пустяками... Всякое наслаждение, всякая горесть как бы гвоздем пригвождает  и прикрепляет душу к телу, делает душу имеющей вид тела, так как  она воображает, будто все то, что говорит тело, истина". Вывод  ясен: значит, нужно очиститься от тела, освободить от него душу. "Очищение... состоит в том, чтобы ... как можно  более душу отделять от тела, приучить ее собираться и сосредоточиваться  самой по себе, независимо от тела, и  поселить ее, по мере возможности, и  в настоящей, и в будущей жизни  одну самое по себе, освобожденную  от тела будто от оков".

Сосредоточение  души есть обращенность ее к предмету знания. Сначала этот предмет - она  сама: познай самого себя! Затем, совершенствуясь  самопознанием, углубляя его, она обращается к уразумению сущностей. Душа очищается, познавая, любя мудрость, философствуя. Приобщаясь знанию, она отрешается от неверного, переменчивого мира явлений. И чем крепче прикрепляется к  философии, тем надежней отрывается от тела, спасается от обмана и зла. "Рассуждает душа - учит платоновский Сократ, - разумеется, лучше всего  тогда, когда ничто ее не смущает - ни зрение, ни слух, ни страдание, ни наслаждение  какое-либо, - когда она, простившись  с телом, становится сама собой и, по мере возможности, не обращаясь и  не соприкасаясь с телом, стремится  к сущему".

Если ближе всего  к истине отрешенная от тела душа и  если лучший путь отрешения от тела состоит в практике познания, в  действенной любви к мудрости, - ясно, что не только любителем, но и  любимцем истины оказывается философ. "Деятельность философа направлена не на тело; по мере возможности, она  далека от него и направлена в сторону  души".

Философия - очищение, "катарзис", возносящий душу к сущему. И вся жизнь философа - сплошной подвиг освобождения от обманчивой власти явлений, методическое преодоление чувственного и зримого ради умопостигаемого и невидимого. Разоблачая разумом призрачность внешних чувств и их показаний, философ и в жизни своей "воздерживается от всех телесных страстей и не поддается им". Нравственно-метафизический смысл его земного существования - в очищении души от гнета чувственных состояний, - наслаждений, горестей, страха, - в непрерывном благостном умирании.

3. Политическая программа Платона

Проанализировав платоновскую социологию, нетрудно представить его  политическую программу. Основные требования Платона можно выразить одной  из следующих формул, первая из которых  соответствует его идеалистической  теории изменения и покоя, вторая — его натурализму. Идеалистическая  формула такова: «Задержите все политические перемены!» Перемены — зло, покой  божественен 1. Задержать все перемены можно в том случае, если государство  создано как точная копия его  оригинала, т. е. формы или идеи города-государства. Если бы нас спросили, как этого  достичь, мы могли бы ответить натуралистической  формулой: «Назад к природе!» Назад  к подлинному государству наших праотцов, самому древнему государству, построенному в соответствии с человеческой природой и потому стабильному. Назад к родовой патриархии времен, предшествовавших упадку, назад к естественному классовому господству немногих мудрых над многими невежественными.

Основные элементы политической программы Платона:

A) Строгое разделение  на классы, т. е. правящий класс,  состоящий из пастухов и сторожевых  псов, следует строго отделить  от человеческого стада.

B) Отождествление  судьбы государства с судьбой  правящего класса. Исключительный  интерес к этому классу и  его единству. Содействие этому  единству, жесткие правила взращивания  этого класса и получения им  образования. Надзор за интересами  членов правящего класса, коллективизация,  обобществление этих интересов.

Из этих основных элементов могут быть выведены остальные, например, такие, как:

C) Правящий класс  обладает монополией на такие  вещи как военная доблесть  и выучка, право на ношение  оружия и получение любого  рода образования. Однако он  совершенно устранен из экономической  деятельности и, тем более,  не должен зарабатывать деньги.

D) Вся интеллектуальная  деятельность правящего класса  должна подвергаться цензуре.  Непрерывно должна вестись пропаганда, формирующая сознание представителей  этого класса по единому образцу.  Все нововведения в образовании,  законодательстве и религии следует  предотвращать или подавлять.

E) Государство должно  быть самодостаточным. Его целью должна быть экономическая автаркия: ведь иначе правители или будут зависеть от торговцев, или сами станут торговцами. Первая альтернатива подорвала бы их власть, вторая — их единство и стабильность государства.

Эту программу вполне можно назвать тоталитаристской. И, конечно же, она основывается на историцистской социологии.

Однако разве  этим все сказано о политической программе Платона? Разве нет  в его программе черт или элементов  не тоталитаристских, не основанных на историцизме? А как же присущее Платону страстное желание блага и красоты? А как же его любовь к мудрости и истине? Разве он не требовал, чтобы правили мудрецы, философы? Разве он не надеялся наделить граждан своего государства добродетелью и сделать их счастливыми? И разве он не требовал, чтобы государство основывалось на справедливости? Даже те, кто критикует Платона, верят, что его политическое учение, чем-то напоминающее современный тоталитаризм, явно отличается от него по своим целям: ведь Платон стремился к счастью граждан и к власти справедливости. Например, Р. Кроссман, критическая установка которого видна в замечании о том, что «философия Платона — наиболее яростная и основательная из всех известных в истории нападок на либеральные идеи» 2, по-видимому, все еще верит, что план Платона состоял в «построении совершенного государства, каждый гражданин которого был бы действительно счастлив». Другой пример — это Ч. Джоуд, который довольно глубоко анализирует сходство платоновской программы и фашизма, однако при этом утверждает, что между ними имеются и фундаментальные отличия: ведь в платоновском наилучшем государстве «обычный человек... достигает того счастья, которое соответствует его природе», а, кроме того, это государство построено на идеях «абсолютного блага и абсолютной справедливости».

Несмотря на подобные доводы, я считаю, что в нравственном отношении политическая программа  Платона не вы ходит за рамки тоталитаризма  и в своей основе тождественна ему.

Идеализацией великого идеалиста пронизаны не только интерпретации, но и переводы работ Платона. Режущие  ухо замечания Платона, которые  не соответствовали взглядам того или  иного переводчика на то, что полагается говорить гуманисту, часто или смягчались или понимались неверно. Эта тенденция  начинается с английского перевода названия диалога Платона «Государство»  — «Republic». Едва увидев этот заголовок, можно подумать, что автор, должно быть, либерал, если не революционер. Однако «Republic» — это просто английский вариант латинского перевода греческого слова, которое вовсе не предполагает такого рода ассоциаций и которое правильнее было бы перевести как «Конституция», «Город-государство» или «Государство». Несомненно, традиционный английский перевод названия этого диалога — «Republic» — немало содействовал общему убеждению, что Платон не мог быть реакционером.