Философия Ницше – переоценка всех ценностей

    Фридрих Ницше умер в Веймаре, 25 августа 1900 г. 
 
 
 
 
 

2. «Новая» этика и мораль в учениях Ницше

 

    Критика религии и  философии  у  Ницше  полностью  находится  под властью  этических мотивов. Он восхищается  некоторыми качествами, которые, как  он верил (может быть и правильно), возможны только у аристократического меньшинства;  большинство,  по  его  мнению,  должно  быть средством для возвышения меньшинства, большинство нельзя рассматривать как имеющее какие-то независимые притязания на счастье и благополучие.

      Обычно Ницше называет простых  людей "недоделанными  и  неполноценными" (bungled and botched) и не возражает против того,  чтобы они страдали, если это необходимо для создания великого человека.  Так, вся важность периода 1789-1815  годов  суммирована  в Наполеоне.  Наполеона сделала возможным именно революция - вот в чем ее оправдание.  Нам следует желать анархического крушения всей нашей цивилизации, если его результатом было бы такое вознаграждение.  Наполеон сделал возможным национализм, - вот такое извинение последнего.  Почти все возвышенные надежды XIX века, пишет Ницше, обязаны своим возникновением Наполеону.

    Этика Ницше  является  этикой  самооправдания  ни в каком обычном смысле этого  слова.  Он верит в спартанскую  дисциплину  и  способность терпеть, так же как и причинять боль ради важной цели.  Он ставит силу воли выше всего.  "Я оцениваю силу воли, - говорит он, - по количеству сопротивления, которое она может оказать,  по количеству боли и пыток, которые она может вынести,  и знаю,  как обратить ее к ее  собственной выгоде. Я  не указываю на зло и боль существования пальцем укора,  но, напротив, я питаю надежду,  что жизнь может однажды стать еще более злой и еще более полной страданий, чем когда-либо."

    Имеются всяческие практические аргументы,  показывающие,  что попытка достичь  цели, которую ставил Ницше, на самом деле приведет к чему-то совсем  другому.  Потомственные  аристократы дискредитированы. Единственной практически  возможной формой аристократии является организация типа фашистской или нацистской  партии.  Подобная  организация вызывает оппозицию и, вероятно, будет побеждена в войне; но если она и будет побеждена, то она должна вскоре стать не чем иным, как полицейским государством, где правители живут в постоянном страхе быть убитым, а герои заключены в концентрационные лагери.  В таком обществе доверие и честность подорваны доносами и предполагаемая аристократия сверхчеловеков вырождается в клику дрожащих трусов.

    Этическим вопросом, в противоположность  политическому, является вопрос о сочувствии. Сочувствие выражается в том, что становишься несчастным из-за страданий других, и это до некоторой степени естественно для человеческого существа.  Маленькие дети огорчаются,  когда слышат, как плачут другие дети.  Но развитие этого чувства у разных людей идет по-разному.  Некоторые находят удовольствие в том, что причиняют страдание, другие,  например Будда,  чувствуют, что они не могут быть полностью счастливы до тех пор, пока какое-нибудь животное существо страдает. Большинство  людей  эмоционально  делит человечество на друзей и врагов, сочувствуя первым, но не вторым. Такие этики, как христианская и буддистская, содержат в своей эмоциональной основе универсальное сочувствие, а этика Ницше - полное отсутствие сочувствия "В целом  сострадние парализует  закон развития - закон селекции.  Оно поддерживает жизнь в том, что созрело для гибели". Проповеди Ницше часто направлены против сострадания,  и чувствуется, что в этом отношении ему было нетрудно следовать своим заповедям.

    "Человеческое, слишком человеческое" вышло с  посвящением "памяти Вольтера",  что одно уже могло  вызвать  скандал,  и  с  подзаголовком "Книга для свободных умов",  хотя, как признается автор уже на первых страницах, "когда мне  это было нужно,  я изобрел для себя и "свободные умы"...таких умов нет и не было".  Однако он надеется,  что "наша Европа  будет иметь среди своих сыновей завтрашнего и послезавтрашнего дня таких веселых и дерзких ребят".

         Книга эта,  составленная из  девяти отделов, каждый из которых  анализирует аспекты человеческого  бытия в мире,  человеческого общества и человеческого сознания показывает,  как мало в человеке и его жизни подлинного величия и свободы,  как сильно закрепостил он себя многочисленными представлениями и предрассудками, сложившимися в моральные установления и как спокойны и  беззубы  его  мысль, наука, выхолощено искусство. Все это только лишь "человеческое".

         Всем этим "человеческим" связаны  людские души, и потому, чтобы  могли появиться вновь (как  когда-то существовавшие изначально), "свободные умы", душа должна  испытать, "как решающее событие своейжизни" испытать "великий разрыв" со всем этим  безнадежно  человеческим. "Лучше умереть, чем жить здесь"...и это "здесь" , это "дома" есть все, что она любила доселе!" Выпутываясь из тягчайшей антиномии:  мораль или свобода, Ницше предполагает, что традиционная мораль, извне предписывающая человеку  целую  систему  запретов  и декретов,  могла опираться только на презумпцию несвободы. Выбор в пользу свободы диктуется взрывом внутренних сил человеческой души, воли.

    "Этот  первый  взрыв силы и воли к самоопределению,  самоустановлению ценностей, эта воля к свободной воле" - приводит душу, в которой  зреет  свободный  ум и нарастает "все более опасное любопытство": "Нельзя ли перевернуть все ценности? И, может быть, добро есть зло( А Бог - выдумка и ухищрение дьявола? И, может быть, в последней своей основе все ложно?..." Такие мысли обрекают свободный ум на томительное одиночество, но в нем видит Ницше единственный путь к "зрелой свободе духа". Свободный ум живет уже "вне оков любви  и ненависти, вне "да" и "нет",  добровольно близким и добровольно далеким". Огромное количество вещей он видит далеко под собой,  они его не заботят и не касаются.  Он становится "господином над собой,  над собственными добродетелями",  прежде  бывшими его господами, а теперь ставшими "орудиями наряду с другими орудиями".

    "Довольно, свободный ум знает отныне,  какому "ты должен"  он повиновался,  и  знает  также,  на что  он теперь способен и что  ему теперь - позволено..." Познав  это,  свободные умы познают  теперь и свою задачу "испытать душой и телом самые разнообразные и противоречивые бедствия  и радости в качестве искателей приключений и путешественников вокруг того внутреннего мира,  который зовется "человеком",  в  качестве измерителей каждого "выше",  каждого "сверхиного"... В сущности,  речь идет о некоем  аналоге  коперниканской парадигмы: Я,  вращавшееся прежде вокруг объективного мира ценностей (моральных,  религиозных,  научных,  каких угодно - человеческих), отказывается впредь быть периферией этого центра и хочет само стать центром,  самолично определяющим  себе  меру  и  качество

собственной ценностной галактики.

      Таким образом Ницше приходит  к тому, что стать по-настоящему  свободным  умом значит,  прочувствовав  и испытав все человеческое, подняться над ним и обратиться в сверхчеловека.

       Поздний Ницше пишет уже книги,  обращенные в пустоту, которую должен заполнить собой сверхчеловек. Отчаявшись встретить понимание у современников, он указывает в подзаголовках адрес своего читателя, столь же абсурдный,  сколь и конкретный: "книга для всех и ни для кого", "прелюдия к философии будущего". Неправильно было бы полагать, что это означает "эти книги не для вас,  мои современники". Но,  как и в случае с "Человеческим,  слишком  человеческим", книгой, которую  Ницше адресовал "свободным умам",  которых он сам же и выдумал,  эти его книги не для  сверхчеловека,  ибо  нет  еще сверхчеловека, да они и не нужны будущему сверхчеловеку. Они призваны разбудить того,  в ком есть способность увидеть и  преодолеть нищету человеческого, они указывают читателю желанный образ сверхчеловека, образ его мыслей и действий, образ его бытия в мире, его отношений с миром и с самим собой. А также путь становления сверхчеловека.

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

3. Теория  «сверхчеловека»: переоценка ценностей

 

       Поистине, самая  великолепная  по написанию из книг Фридриха  Ницше:  "Так говорил Заратустра." Сам автор считал ее "самой  глубокой из всех книг,  которыми  обладает человечество". Образ  Заратустры человека,  идущего  по пути становления сверхчеловека.  В сущности, этот путь намечен автором еще в "Человеческом...", но здесь он детально проработан и облечен в форму притчи, написанной потрясающим стилем. Форма притчи заимствована из Библии и больше всего напоминает евангельские проповеди Иисуса Христа и рассказы о  происходящих с ним и его учениками событиях.  Конечно же, сравнивать Христа и Заратустру не имеет смысла на этих страницах,  хотя весьма вероятно,  что  именно такого сравнения и выбора между ними и желал от своего читателя Ницше,  поскольку в своем читателе  (если  таковой найдется)  он видел последователя для своего Заратустры,  ибо "кто пишет кровью и притчами,  тот хочет, чтобы его не читали, а заучивали наизусть".

      Произведение "Так говорил Заратустра" –  это существенный вызов мыслителя сложившемуся за две тысячи лет христианству «как явлению ложному и губительному». Причем нападение на христианство было произведено не с банально-материалистических позиций, а как бы с использованием того же оружие – религии. Христианству противопоставлялось не атеистическое  отрицание Бога, а новое религиозное вероучение. «Явление Ницше, - писал Бердяев, - имеет огромное значение для судьбы человека. Он хотел пережить божественное, когда Бога нет. Бог убит, пережить экстаз, когда мир так низок, пережить подъем на высоту, когда мир плоский и нет вершин. Свою, в конце концов, религиозную тему он выразил в идее сверхчеловека, в котором человек прекращает свое существование. Человек был лишь переходом, он лишь унавоживал почву для явления сверхчеловека».

      Устами Заратустры  три  превращения   духа в человеке выделяет Ницше: "как дух становится верблюдом,  львом верблюд  и,  наконец,  ребенком становится лев".  Прежде всего на пути достижения  свободы духа необходимо познать  тяжесть,  трудное,  чтобы преодолеть  свою слабость. "Не значит ли это:  унизиться,  чтобы заставить страдать свое высокомерие?..  Все самое трудное берет  на  себя  выносливый дух, подобно навьюченному верблюду...спешит и он в свою пустыню".

     Так, "взяв на себя все самое трудное",  адепт  пути  обретает одиночество. Последним "драконом", "господином" и "богом", которого он обязан победить, является моральный императив "ты должен". В битве с ним он становится львом: "дух льва говорит "я хочу". Таким образом он завоевывает себе право переоценки существующих  ценностей и создания новых. "Завоевать себе свободу и священное Нет даже перед долгом - для этого, братья мои, надо стать львом".

     Но само по себе это право  и эта сила сказать "нет"  любой  из предустановленных  истин  не  является еще способностью к созданию новых ценностей. Поэтому лев должен стать ребенком: "Дитя есть невинность и забвение,  новое начинание, игра, самокатящееся колесо, начальное движение,  святое слово утверждения".  Стать ребенком  - значит стать новым, отринув все прежние установления, вновь обрести вкус к "игре созидания".  Играть с миром и с собой, как ребенок - то есть,  возвращаясь к прежней терминологии Ницше,  возродить в себе дионисическое начало.  "Да,  для игры созидания,  братья мои,

нужно святое слово утверждения:  своей  воли хочет теперь дух, свой мир находит  потерявший мир". Таков путь к  сверхчеловеку.

     "Сверхчеловек - смысл земли". "Что  такое обезьяна в отношении  человека?  Посмешище или мучительный  позор.  И тем же должен  быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором".  "Поистине, человек - это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в  себя грязный поток и не сделаться нечистым...сверхчеловек - это море, где может потонуть ваше великое презрение".

     Самое высокое,  что может пережить  человек,  учит Ницше – это  "час великого презрения". Презрения  к самому себе, к своим слабостям  и порокам, к своей несправедливости, к "жалкому довольству собою", называемому добродетелью.  "Но  где же та молния,  что лизнет вас своим языком? Где-то безумие, что надо привить вам? Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке:  он - эта молния, он это безумие!"

     Фридрих Ницше  попытался пройти  путь к сверхчеловеку.  Итогом  было безумие.  Степень погружения  в проблему превзошла меру личной выносливости. "Кто нападает на свое время, нападает лишь на себя". Разрушение традиционных ценностей обернулось  саморазрушением.  На долгие годы на память о Ницше и его наследие легла печать "фашистской". Образ сверхчеловека исказился до неузнаваемости и  приобрел черты "белокурой бестии",  не щадящей ничего и никого, безжалостно разрушающей мир и его ценности.