Женские образы в романе «Тихий дон»

     В любой жизненной ситуации Ильинична  глубоко порядочна и душевна. Она понимает Наталью, которую измучили измены мужа, дает ей выплакаться, а потом пытается отговорить от необдуманных поступков: «Норов у вас, молодых, велик, истинный бог! Чуть чего – вы и беситесь. Пожила бы так, как я смолоду жила, что бы ты тогда делала? Тебя Гришка за всю жизнь пальцем не тронул, и то ты недовольна, вон какую чуду сотворила: и бросать-то его собралась, и омороком тебя шибало, и чего ты только не делала, бога и того в ваши поганые дела путала... Ну скажи, скажи, болезная, и это – хорошо? А идол мой хороший смолоду до смерти убивал, да ни за что ни про что, вины моей перед ним нисколько не было. Сам паскудничал, а на зло срывал. Придет бывало, на заре, закричу горькими слезами, попрекну его, ну он и даст кулакам волю... По месяцу вся синяя, как железо ходила, а ишь выжила же, и детей вскормила, из дому ни разу не сочинялась уходить».

     Она заботливо ухаживает за больной  Натальей, за внуками. Осуждая Дарью  за слишком вольное поведение, тем не менее скрывает ее болезнь от мужа, чтобы тот не выгнал ее из дома. В ней есть какое-то величие, способность не обращать внимания на мелочи, а видеть главное в жизни семьи.

     Сильная, мудрая Ильинична постоянно хлопочет, волнуется и заботится обо  всех домочадцах, пытается всячески оградить их от неприятностей, невзгод, от необдуманных поступков; встаёт между неудержимым в гневе мужем и самолюбивыми, темпераментными сыновьями, за что получает удары от мужа, который чувствуя преимущество жены во всём, таким образом утверждается.

     Ильинична не разбиралась в событиях революции и гражданской войны, но она оказывалась намного человечнее, умнее, прозорливее Григория и Пантелея Прокофьевича. Так, например, она упрекает младшего сына, порубившего в бою матросов, поддерживает Пантелея Прокофьевича, который выгоняет со своего обоза Митьку Коршунова. «Этак и нас с тобой и Мишатку с Полюшкой за Гришу могли порубить, а ишь не порубили же, поимели милость,» – говорит возмущенная Ильинична Наталье. Когда Дарья застрелила пленного Котлярова, Ильинична, по словам Дуняши, «забоялась ночевать с ней в одной хате, ушла к соседям».

     Всю жизнь она, не щадя своего здоровья, работала, наживая по крупицам добро. И когда ситуация заставляет её всё бросить и оставить хутор, она заявляет: «Нехай лучше у порога убьют, – всё легче, чем под чужим плетнём сдыхать!»  Это не жадность, а страх потерять своё гнездо, корни, без которых человек теряет смысл бытия. Это она понимает женским, материнским чутьём, и переубедить её невозможно.

     Ильинична ценит в людях честность, порядочность, чистоту. Она боится, что окружающая их жестокость отразится на душе и сознании внука Мишатки. Она смирилась с мыслью, что убийца её сына Петра стал членом их семьи, женившись на Дуняше.  Старая мать не хочет идти против чувств дочери, да и мужская сила нужна в хозяйстве. Ильинична примиряется, видя, как Дуняша тянется к этому человеку, как теплеет нервный, жёсткий взгляд Кошевого при виде внука её, Мишатки. Она благословляет их, зная, что жизнь, какую она   знала до сих пор, не вернуть, и она не в силах её исправить. В этом проявляется мудрость Ильиничны.

     Сердце  русской женщины-матери столь отходчиво, что Ильинична, ненавидя убийцу своего старшего сына Мишку Кошевого, порой  испытывает и к нему материнскую  жалость, то посылая ему дерюжку, чтобы не мёрз, то штопая одежду. Однако с приходом Кошевого в мелеховский дом ей выпадают душевные мучения, она в своём доме остается одна, никому ненужная. Ильинична, превозмогая тоску и боль своих потерь, сделала решительный шаг к тому новому, что будет после неё, чему будут свидетели другие, а с ними и её внук Мишатка. И как мало нужно было Кошевому проявить нежности, вовсе не к ней, а к её внуку Мишатке, чтобы она сделала этот рывок, воссоединяющий в нашем сознании в единый величавый образ Ильиничну – и молодую, и пожилую, и Ильиничну последних дней её жизни…Вот, собственно, кульминация душевного движения Ильиничны к тому новому, что будет после неё. Она теперь твёрдо знала, что «душегуб» не мог так нежно улыбаться Мишатке – Гришиному сыну, её внуку… И Ильинична, смирившись перед волей дочери, перед силой обстоятельств, перешагивает через естественное отталкивание от убийцы ее старшего сына, принимает  в  дом  столь  ненавистного  ей,  заряженного  чуждой «правдой» человека и даже начинает чувствовать «непрошеную жалость» к нему, когда его выматывает, гнет и мучит малярия. Вот она – великая, искупительная жалость материнского сердца к заблудшим детям этого жестокого мира! А перед смертью отдает она Дуняше для Мишки самое дорогое – рубаху Григория, пусть носит, а то его сопрела уже от пота! Это с ее стороны высший жест прощения и примирения!

     В последних главах Шолохов раскрывает трагедию матери, потерявшей мужа, сына, многих родных и близких: «Она жила, надломленная страданием, постаревшая, жалкая. Много пришлось испытать ей горя, пожалуй, даже слишком много...». «Твёрдая старуха» Ильинична «слезинки не выронила», узнав о смерти мужа, а лишь замкнулась в себе. Похоронив в течение года старшего сына, мужа, снох, Ильинична больше всего боялась гибели Григория. Только о нем думает Ильинична. Только им жила она последние дни: «Старая я стала... И сердце у меня болит о Грише... Так болит, что ничего мне не мило и глазам глядеть больно». В тоске по сыну, который все не возвращался, Ильинична достает его старую поддевку и фуражку, вешает их на кухне. «Войдешь с базу, глянешь, и как-то легче делается... Будто он уже с нами...», – виновато и жалко улыбаясь, говорит она Дуняше.

     Короткое  письмо от Григория с обещанием осенью прийти на побывку доставляет Ильиничне  большую радость. Она с гордостью говорит: «Маленький-то вспомнил про матерю. Как он пишет-то! По отчеству, Ильиничной, повеличал... Низко кланяюсь, пишет дорогой мамаше и еще дорогим деткам...»

     Война, смерть, тревога за любимого человека помирили Ильиничну с Аксиньей, и  глазами Аксиньи мы видим горе безутешной матери, которая понимает, что больше не увидеть ей сына: «Ильинична стояла, придерживаясь руками за изгородь, смотрела в степь, туда, где, словно недоступная далекая звездочка, мерцал разложенный косарями костер. Аксинья ясно видела озаренные голубым лунным светом припухшее лицо Ильиничны, седую прядь волос, выбившуюся из под черной старушечьей шальки. Ильинична долго смотрела в сумеречную степную синь, а потом не громко, как будто он стоял тут же, возле нее, позвала: «Гришенька! Родненький мой! – Помолчала и уже другим, низким и глухим голосом сказала: – кровинушка моя...»

     Если  раньше Ильинична была сдержана в  своих чувствах, то в конце романа все меняется, она словно вся состоит  из материнской любви: «Удивительно, как коротка и бедна оказалась жизнь и как много в ней было тяжелого и горестного, в мыслях обращалась она к Григорию… И на смертном одре жила она Григорием, думала только о нем...».

     Образ  Ильиничны в романе – это чистый образ материнства, образ «донской мадонны».  И материнская любовь, благодаря этому образу, оказывается особенно натурально глубоко связанной с метафизическими пределами человеческой жизни: рождением и смертью. Только мать каждой клеткой своего существа, каждой каплей крови не может принять гибели сына, исчезновения его с белого света, куда она родила его на жизнь и радость. Сколько материнских слез, тоски, причитаний разлито по «Тихому Дону»! И зарываются матери в оставшиеся от умерших сыновей рубахи, ища в их «складках запах сыновьего пота», хоть какой-то, но материальный след и остаток от самого проникновенно любимого ими человека. 

     Другие  женские персонажи: Дарья, Елизавета  Мохова, Дуняша 

     Дарья Мелехова

     Если  борьба идей жертвенности и своеволия  создает в образах Аксиньи  и Натальи постоянное напряжение борьбы за счастье, то в образе Дарьи, погрязшей в блуде, М. Шолохов открыто, выпукло выделяет мотив нечистоты как главной черты ее характера.

     Дарья Мелехова упоминается уже в первой главе романа.   Но ее образ  Шолохов создается иначе, чем  образы Аксиньи или Натальи. При описании внешности своих героев автор стремится нарисовать запоминающийся зрительный образ, воссоздать человека в неповторимом движении. Сами живописные подробности у него почти всегда приобретают отчетливо психологическую характерность. Его занимает в портрете не только выразительность, характерность внешнего облика, но и тип жизненного поведения, темперамент человека, настроение данной минуты. Портрет в романах Шолохова показывает героя в определенной жизненной ситуации и настроении.

     При первом  появлении Дарьи упоминаются  лишь «икры белых ног». В главе  романа, где описывается  возвращение  Аксиньи Астаховой ранним утром  от знахарки домой, Шолохов обращает внимание на брови повстречавшейся Дарьи: «Мелехова Дарья, заспанная и румяная, поводя красивыми дугами бровей, гнала в табун своих коров».

     Далее снова брови Дарьи («тонкие ободья бровей»), которыми поиграла, оглядывая  Григория, собравшегося ехать к  Коршуновым сватать Наталью. Когда на свадьбе Григория и Натальи дядя Илья шепчет Дарье непристойности, она суживает глаза, подрагивает бровями и посмеивается. В манере Дарьи играть своими бровями, щурить глаза и во всем ее облике улавливается что-то порочное.

     Порочность  эта связана и с нелюбовью  Дарьи к труду. Пантелей Прокофьевич  говорит о ней: «... с ленцой баба, спорченная... румянится да брови чернит...».

     Постепенно  черты Дарьи вырисовываются более  отчетливо. В портретном наброске, сделанным  Шолоховым, за легкостью красивых движений ощущается житейская цепкость, ловкость этой женщины: «Дарья бегала, шаркая валенками, грохотала чугунами. Замужняя жизнь не изжелтила, не высушила ее – высокая, тонкая, гибкая, как красноталая хворостинка, была она похожа на девушку. Вилась в походке перебирая плечами; на окрики мужа посмеивалась; под тонкой каймой злых губ плотно просвечивали мелкие частые зубы».

     Крупным планом образ Дарьи показан спустя два месяца после мобилизации  ее мужа Петра на войну. С циничной шутливостью говорит она Наталье  об игрищах, о своем желании «побаловаться» и подтрунивает над ней, «тихонюшкой». Война по-особому повлияла на эту женщину: почувствовав, что можно не приспосабливаться к старым порядкам, укладу, она безудержно отдается своим новым увлечениям: «Смерть Петра словно подхлестнула ее, и, чуть оправившись от перенесенного горя, она стала еще жаднее к жизни, еще внимательнее к своей наружности»;  «...Совсем не та стала Дарья... Все чаще она противоречила свекру, на Ильиничну и внимания не обращала, безо всякой видимой причины злилась на всех, от покоса отделалась нездоровьем и держала себя так, как будто доживала она в мелеховском доме последние дни...»

     Для раскрытия образа старшей снохи  Мелеховых Шолохов использует множество  деталей, они определяются ее характером.

     Дарья – щеголиха, поэтому огромную роль играют  здесь детали одежды. Мы видели разбитную Дарью «принаряженной», «нарядной», «одетой богато и видно», «разнаряженной, словно на праздник». Рисуя ее портрет, Шолохов на протяжении, романа упоминает все новые и новые детали дарьиной одежды: малиновую шерстяную юбку, бледно-голубую юбку с расшивным подолом, добротную и новую шерстяную юбку.

     У Дарьи своя походка, всегда легкая, но вместе с тем многообразная: вьющаяся, смелая, развязная, виляющая и быстрая. В различные конкретные моменты  эта походка по-разному связана с другими движениями Дарьи, выражением ее лица, ее словами, настроениями и переживаниями.

     Существенную  роль в изображении ее портрета играют косвенные характеристики. «От работы хоронится, как собака от мух», «совсем  отбилась от семьи», – говорит о  ней Пантелей Прокофьевич.

     Сравнение Дарьи с «красноталой хворостинкой»  выражает сущность характера Дарьи, а также эмоциональное отношение к ней автора. «А вот Дарья была все та же. Кажется никакое горе не было в силах не только сломать ее, но даже пригнуть к земле. Жила она на белом свете, как «красноталая хворостинка»: гибкая, красивая и доступная».

     С годами постепенно меняются характер Григория, Аксиньи, Натальи, Дуняши и  других героев «Тихого Дона», «а вот Дарья была все та же».

     Хотя  характер Дарьи не меняется, он все-таки противоречив. Так, например, она, не задумываясь, изменяет мужу в пути на фронт. Однако, приехав, «со слезами искренней радости обнимает мужа, смотрит на него правдивыми ясными глазами». Она очень бурно переживет горе, когда казаки привозят домой убитого Петра. «Дарья, хлопнув дверьми, опухшая, выскочила на крыльцо, рухнула в сани. – Петюшка! Петюшка, родимый! Встань! Встань!». Сцена эта нарисована Шолоховым очень драматично. Когда Дарья начинает голосить по Петру, у Григория чернь застилает глаза. Но горе ее оказалось непродолжительным и не оставило на ней никакого следа. «Первое время тосковала, желтела от горя и даже состарилась. Но как только дунул вешний ветерок, едва лишь пригрело солнце, – и тоска дарьина ушла вместе со стаявшим снегом».

     Так, например, цинизм Дарьи не только в  том, как, она, «молча улыбалась», «без особого стеснения» разглядывала генерала, выдавшего ей денежную награду и медаль, но и в том, как она думает в этот самый момент: «Дешево расценили моего Петра, не дороже пары быков... А генералик ничего себе, подходящий...». Цинизм ее проявляется и в том, как охотно она шутит «непотребными словами», колко отвечает на расспросы, смущает и озадачивает окружающих.

     Чем быстрее разрушается мелеховская  семья, тем легче Дарья нарушает моральные нормы. Шолохов добивается этого нагнетанием характерных деталей. Так, например, убив Ивана Алексеевича Котлярова, она обычным жестом поправила головной платок, подобрала выбившиеся волосы – все это подчеркивает ее мстительность, злость и то, что Дарья не осознала свой поступок. Затем после убийства Шолохов описывает женщину глазами Григория для того, чтобы передать чувство отвращения: «...Наступил кованным каблуком сапога на лицо Дарьи, черневшие полудужьями высоких бровей, прохрипел: «Ггггадю-ка».