Утопия и антиутопия в романе Д. Свифта «Путешествие Гулливера»

Московский Государственный  Университет 

имени М. В. Ломоносова

______________________________________________  

 

Факультет журналистики

Кафедра зарубежной литературы 

 

 

 

Утопия и антиутопия в романе Д. Свифта «Путешествие Гулливера»

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

Научный руководитель – 

Гуляева И.Б. 

 

 

  

 

 

 

 

 

 

 

Москва – 2011

 

I часть

О Свифте и о его "Путешествие  Гулливера" беспрерывно пишутся статьи и книги. Однако даже среди узких специалистов царит по отношению к Свифту такой разброд, что куда чаще можно встретить полемику об изучении 4-й части "Путешествий", чем собственно их изучение. Сам же Свифт стал излюбленным клиническим объектом для психоаналитиков Запада: его "гулливерские фантазии" возвещались взращенными на почве глубокой сексуальной озабоченности (фрейдисты), человеконенавистничества (Адольф Хайденхайн, 1934: "О человеконенавистничестве: патографическое изыскание по поводу Джонатана Свифта"), "маниакально-депрессивного заболевания литературного гения" (Эва Рид "Свифт или эгоист") или "невротической фантазии, сосредоточенной на труположестве" (Бэн Карпман) (См. подробнее - [21, c.188]  
В английском литературоведении анализу творчества Свифта посвящена огромная библиография. Однако при ее анализе видно, что в основном исследования затрагивают анализ сатиры Свифта, его жизни, идейного содержания творчества. Множество работ посвящено самой жизни и личности Свифта, до сих пор вызывающей неумолкаемые споры (Приведение некоторых астрономических фактов в Лапуте, неизвестных науке тогдашнего времени, породили даже версию о том, что Свифт был марсианином.) Однако серьезных работ, посвященных литературному анализу его "Путешествий", и, в частности, композиционным особенностям, практически нет. Отчасти это отсутствие поясняется тем фактом, что Свифта давно стало принято "урезать", отбрасывая неудобные, неприятные части (особенно 4-ю часть) и издавая в сильно сокращенном виде. Эта традиция привела к установившемуся взгляду на произведение Свифта не как на единое композиционное целое, а как на некое лоскутное одеяло с ярко выраженной качественной неоднородностью отдельных частей, а, следовательно, с возможностью без ущерба для всего произведения по своему усмотрению исправлять эту неоднородность, откидывая неудавшиеся, лишние куски и оставляя удавшиеся.  
Отношение к книге Свифта было и остается неоднозначным в критике Англии. Воспринятая поначалу на-ура, она быстро охладила критиков своей ироничностью, многоаспектностью прочтения.  
Гуманистам Англии 18 в. с этой книгой приходилось трудно. "Книга, - пишет В. Муравьев, - снова и снова заставляла звучать все ту же гамму критических чувств: от грусти и недоумения до негодования и возмущения. Кроме всего прочего, записки капитана Гулливера подразумевали совсем не то понятие о литературе, которое успело сложиться и утвердиться в 18 в. за каких-нибудь полстолетия. Свифтовские "Путешествия" состоят в прямом родстве с книгами Рабле и Сервантеса; на современного же им "Робинзона Крузо" они походят только в насмешку. Как и в "Сказке бочки", Свифт просто "изобразил" стиль презираемой им литературы, в данном случае "правдивый язык" записок мореплавателя. По сути же дела, "Путешествия Гулливера" в литературе 18 в. - книга-утопия, которая напрашивается на сопоставления и тут же опровергает их" [21, c.108].¹ 
Джозеф Уортон, автор первой монографии о жизни и творчестве Попа, заметил: "В будущем столетии Гулливер станет так же темен, как Гаргантюа", имея в виду, что сатирические намеки Свифта устареют и станут неактуальны. И в самом деле, для многих эти намеки стали раздражающе непонятны, а по новым стандартам времени даже неприемлемы или не нужны. Новые стандарты можно было назвать "правилами вкуса и морали", "законами изящного" или "потребностями науки и просвещения". Литература была сочтена предметом читательского обихода и объявлена беллетристикой, которой надлежало развлекать поучая и поучать развлекая. С этой точки зрения "Путешествия" Свифта были либо "неудачны, либо злонамеренны. Между этими приговорами надолго располагалась типичная просветительская критика Свифта" [21, c.109]. ² 
На протяжении 18 в. Свифта вспоминали, хулили и все же читали. Среди критиков-хулителей нашлись и два ценителя и последователя Свифта: Г. Фильдинг (упоминавший о Свифте в романе "Амелия" 1752 г. устами героя-резонера как о величайшем мастере насмешки) и Л. Стерн, принявший Свифта за образец.  
В 1781 г. вышел серьезный критический этюд о Свифте в книге доктора Самюэля Джонсона "Жизни наиболее выдающихся английских поэтов". Джонсон, называвший устно "Путешествия Гулливера" "чудовищными россказнями", отнес книгу к изделию низшего сорта, в которое незачем вчитываться.  
И, наконец, нашелся ценитель, увидевший в романе Свифта великую утопию. Этим ценителем был писатель У. Годвин. Комментируя этот факт, В. Муравьев пишет: "История отдаления английской литературы от Свифта в 18 в. завершается странным, но характерным эпизодом: "Путешествия Гулливера" были прочитаны как анархический манифест и программа всеобщего благоустройства по примеру гуигнгнмов. "Путешествия Гулливера" и были рассчитаны на такого толкователя: уклад жизни гуигнгнмов - совсем не простая пародия. Это шутка всерьез, как все шутки Свифта. Как он сам замечал, его дело не веселить читателей, а издеваться над ними; но издевался он по-особому. Он имитировал типовую логику людей Нового времени, стиль их мысли и речи, механическую незыблемость их убеждений" [21, c.120]³. Рано или поздно это должны были принять всерьез и отшатнуться от его шуток. Свифтовская история с лошадьми, живущими правильнее всего с точки зрения разума и естества, была объявлена как аллегория и художественная форма, а в остальном все показалось достойно восхищения и подражания.

Невозможность сразу разобраться  в смыслах, заложенных в роман, привели  к тому, что книгу Свифта принялись  переписывать, сокращать, приспосабливая для детского безобидного прочтения.  
Как образно выразился В. Муравьев, "Триумфальное шествие Гулливера по европейскому материку постепенно сворачивало к детской, попутно растрясая и обезвреживая текст книги" [21, c.150-151].  
Стали нормой сокращенные издания. В первой половине 19 в. остроумие Свифта стало цениться невысоко, будучи чересчур всеобъемлющим. Дефо, как возвышенный человек, стал цениться намного больше Свифта.

В этом плане судьба Свифта в России более удачная. Он неоднократно переиздавался и переводился (лучшим русским переводом считается  перевод А. Франковского), и изучение его было более объективным, свободным от национальных обид.

II Часть

Не секрет, что человеческой природе всегда было свойственно  чувство глубокой и навязчивой неудовлетворенности  от того мира, в котором приходится жить. Очень уж любим мы похулить и покритиковать окружающую нас  действительность. И мечты уже  рисуют нам рай на земле, где все  счастливы и беззаботны, где зло  наказывается добром, нет лжи, лицемерия  и власти денег, где все равны  между собой и все свободны… Но всегда забываем одну старую истину: «Мечтай осторожно — мечты иногда сбываются».

 
На протяжении всей мировой  истории величайшие умы бились над  загадкой идеального общества. Человек, ощутив себя высшим существом и властителем  природы, счел возможным (пусть пока лишь теоретически) создание совершенного государства. Изначально это были легенды  о некоем «Золотом веке», временах, когда человечество жило в достатке и радости.

Жанр утопии возник в эпоху Возрождения, хотя определенные черты просматриваются и в рыцарских романах, и в религиозных произведениях. Утопия, по определению (от греч. ou - не, нет и topox - место, т.е. место, которого нет) - художественное произведение, содержащее воображаемую картину будущего общества. 
Замечено, что появление утопии зачастую совпадает с полосами социально-исторических кризисов и переломов. В процессе развития утопическая литература, корнями уходя в сказочный фольклор, выработала ряд устойчивых, сюжетных "ходов" (сны, видения, путешествия и т.д.). У истоков утопии стоит Платон, автор книг "Государство", "Законы". Классическим же произведением, оказавшим влияние на развитие жанра в 16-19 вв. и давшим сам термин "утопия", была "Утопия" Т. Мора (1516). В эпоху Просвещения утопические проекты высказывались преимущественно в форме публицистических трактатов (Ж.Ж. Руссо, У. Годвин), известен утопический роман Л. Мерсье "2440-й год" (1770). 

 
Первым антиутопическим  опытом в мировой литературе принято  считать «Путешествия Лемюэля Гулливера».  Роман представляет собой социальную сатиру на современную Свифту действительность. Полный смелых и гневных намеков на преступления и пороки правящих верхов и всего общества, он построен как философско-фантастический эксперимент, где герой посещает вымышленные страны и, описывая уклад жизни на них, обличает положение дел в его родной Англии. В последней части романа Свифт переносит своего героя на остров благородных гуигнгнмов, в лице которых он хотел изобразить представителей идеального общественного строя, достигших физического и духовного совершенства. Но честь создания подобной утопии Свифт отдает отнюдь не людям, гуигнгнмы — это лошади, внешне точно такие же, как и в Англии, но наделенные здравым рассудком и мудростью. Как это ни парадоксально, но лошадям удалось устроить свою республику куда лучше, чем людям любой из стран, известных Гулливеру. В своих предыдущих путешествиях Гулливер сопоставлял увиденные страны с Англией, утопию Гуигнгнмов он противопоставляет. Но почему же все-таки лошади, а не люди? 
 
Ответы на этот вопрос по видимому кроются в описании еху, существ, живущих по соседству с гуигнгнмами. Эти гнусные, вонючие и злобные животные вызывают у Гулливера отвращение, и тем не менее он вынужден признать свое внешнее сходство с ними: «Невозможно описать ужас и удивление, овладевшие мной, когда я заметил, что это отвратительное животное по своей внешности в точности напоминает человека»⁴. Предание острова гласит, что «двое еху, впервые появившиеся в их стране, прибыли к ним из за моря. <…> В конце концов они совсем одичали и утратили ту долю разума, которая была свойственна их прародителям и всем обитателям той страны, откуда они прибыли». Люди, с которыми произошла "эволюция наоборот", одичали и лишились Света Разума, но сохранили черты, присущие человеческой природе, и на это Свифт делает особый акцент. Еху умеют на свой лад не хуже придворных интриганов пресмыкаться перед власть имущими и обливать грязью тех, кто впал в немилость. Еху ненавидят друг друга и постоянно затевают между собой побоища, подобно тому, как люди устраивают между собой войны. Еху собирают и берегут цветные камешки, так же как люди трясутся над своим богатством, кроме того, еху прожорливы, праздны, лицемерны и эгоистичны, из всех животных они «труднее всего поддаются воспитанию и обучению». Описывая еху, Свифт окончательно разделывается с ренессансным представлением о человеке как о "венце творения". Несовершенство мироустройство. Об этом справедливо сказал Артур Шопенгауэр: «Человек в сущности есть дикое ужасное животное, …когда и где спадают замки и цепи законного порядка и вводится анархия, там обнаруживается, что он такое». 
 
Итак, в отличие от своих предшественников, Свифт населяет свою утопию по существу фантастическими персонажами — разумными лошадьми. В языке гуигнгнмов нет слов «ложь» и «обман», они не знают, что такое власть, правительство, война, у них нет даже законов, так как «природа и разум являются достаточными руководителями разумных существ», дружба и доброжелательность — их главные добродетели. В связи с тем, что в их жизни происходит мало событий, история острова хранится в воспоминаниях. В поэзии гуигнгнмов воспевается «изображение дружбы или восхваление победителей на бегах». Физически они очень крепки и не знают, что такое врачи. Дома гугнгнмов просты и удобны, впрочем, так же, как и вся их цивилизация. 
 
Но не следует забывать об ироничности всего повествования Свифта и приписывать ему полное согласие с уныло-аскетическими принципами жизни лошадей-утопийцев. Они не знают ни радости любви, ни родительской нежности, не интересуются никакими "проблемами" и не понимают шуток. Дружба для них не более чем этическая условность, а жизнь и смерть не более чем обычные явления. Умирают они «словно отправляясь в далекую страну, где они решили провести остаток своей жизни». Когда Гулливер, покидая остров, почтительно целует копыто своего хозяина, принимая это за великую милость для своей жалкой двуногой особы, Свифт смеется над ним, но это горький смех. Гуигнгнмы, видя в Гулливере опасность для своей безмятежной цивилизации, заставляют его покинуть остров, мысль же о возвращении в мир порочных "еху" для Гулливера невыносима. Он остается один в этом мире, навсегда сохранив память о "лошадином рае". 
 
Свифт предоставляет горькую альтернативу — выбор между утопией скучных, но благородных лошадей и безумным, не поддающимся логике, миром человеческих отношений. Но если автор отрицает и то, и другое, то почему его герой так решительно выбирает первое? Гулливер — это условный "средний" человек, не злой и не глупый, не богатый и не бедный, в общем типичный представитель homo sapiens. И так же как все люди он упрямо стремится к идеалу, невзирая на то, что все утопии безумно скучны. В мире, в котором все правильно, благостно и нет никаких проблем — в таком мире жить, оказывается, неинтересно. «История, — говорит Вольтер — только тогда и нравится, когда представляет собою трагедию, которая надоедает, если не оживляют ее страсти, злодейства и великие невзгоды». А людям надо, чтобы им было интересно, чтобы были страсти и невзгоды; мы любим мечтать о покое и гармонии, но никогда мы не примем их в своей жизни, никогда не примем утопию, о которой так трепетно рассуждаем. Пусть ее примут лошади, кто угодно, может они будут в ней счастливы, а людям надо другое, им надо то, от чего они бегут. «Жизнь расходится с философией: счастья нет без праздности, доставляет удовольствие только то, что не нужно», — А. П. Чехов. 
 
Таким образом, Свифт, в рамках критики социального устройства Европы, подвергает сатире и идеальное устройство утопии. Теперь это уже не проект мироустройства, не цель достойная стремления. Это утопия со знаком "минус" — антиутопия. Назначение утопии состоит прежде всего в том, чтобы указать миру путь к совершенству, задача антиутопии — предупредить мир об опасностях, которые ждут его на этом пути, это умение видеть сквозь время, а Свифт, как ни кто другой, умел видеть не только сквозь время, но и сквозь горизонты. 
 
С другой точки зрения, роман Свифта нельзя отнести к традиционному жанру роману-утопии (или роману-антиутопии), хотя в нем наличествуют черты и первого и второго вида романов. То общее, что объединяет их - это универсальность охвата жизненных явлений, фантастическая или аллегорическая канва сюжета и типажей, использование мотивов фольклора.  
Давая оценку этому произведению, В. Муравьев назвал "Путешествия" одним из замечательных пробных камней морали и интеллекта (не говоря уже о чувстве юмора): во взаимодействии с этой великой книгой то и другое вырисовываются наиболее отчетливо" [21, c.97], помогая как нельзя лучше обнаружить строй мыслей и оценок целой эпохи». ⁵

Элементы утопии находили и позднейшие исследователи свифтовского творчества. Так, И.И. Чекалов отмечал: "В гротескно-сатирическом описании всех трех стран, которые посещает Гулливер перед своим заключительным путешествием, содержится контрастирующий момент - мотив утопии, идеального общественного устройства. Этот мотив используется и в функции, собственно ему присущей, т. е. является способом выражения положительных взглядов Свифта; как авторская идея в чистом виде, он с трудом поддается вычленению, ибо на него всегда падает отсвет гротеска.  
Мотив утопии выражен как идеализация предков. Он придает повествованию Гулливера особый ракурс, при котором история предстает перед читателем как смена деградирующих поколений, а время повернуто вспять. Этот ракурс снят в последнем путешествии, где мотив утопий выдвинут на передний план повествования, а развитие общества представлено идущим по восходящей линии. Его крайние точки воплощены в гуигнгнмах и еху. Гуигнгнмы вознесены на вершину интеллектуальной, нравственной и государственной культуры, еху низринуты в пропасть полной деградации. Однако такое положение не представлено неизменным от природы. Общественное устройство гуигнгнмов покоится на принципах разума, и в своей сатире Свифт пользуется описанием этого устройства как противовесом картине европейского общества XVII в. Тем самым расширяется диапазон его сатиры. Однако страна гуигнгнмов -идеал Гулливера, но не Свифта"[35, c.56]. ⁶ 
В последней фразе, видимо, и следует искать ключ к определению утопического в романе. Утопия для Гулливера - вовсе не утопия для Свифта и читателя. Понятие утопии оказывается опрокинутым в прочтении, а ирония Свифта становится двойственной, обращенной не только к изображаемому, но и к своему герою. Ироническое отношение автора к Гулливеру, впавшему в экстатический энтузиазм под воздействием интеллекта гуигнгнмов, проявляется не только в комическом подражании Гулливера лошадям, его странном поведении во время обратного путешествия в Англию и тяге к конюшне при возвращении домой - подобные комические воздействия среды Гулливер испытывал и после возвращений из предыдущих путешествий, - но и в том, что в идеальном для Гулливера мире гуигнгнмов Свифт наметил контуры самого тиранического рабства.  
Так Свифт подвергает испытанию смехом рационализм просветителей и там, где они усматривали неограниченную перспективу для развития личности, видит возможности ее вырождения.  
Иные исследователи увидели в книге Свифта признаки героического эпоса, революционного пафоса, бунтарства. "При всем пессимизме, - отмечал В. Дубошинский, - герою Свифта удалось увидеть тени великих предков..., в которых воплотились бессмертные традиции тираноборства, величие мысли... Эти эпизоды (восстание населения Линдалино, решившего коренным образом изменить государственное устройство Больнибарби - авт.) составляет несатирический пласт повествования, придающий особое значение роману" [6, c.708]. И, далее: "Миру чудовищных лапутян, струльдбургов, йэху противостоят героические образы. Так в самой художественной структуре выявляется дифференцированный подход Свифта к человеческому миру. Из романа явствует, что мечтой Свифта является свобода и разумный труд для блага всех и отдельной личности. В отличие от других просветителей, Свифт не считал, что человек по своей природе склонен к добру. Добро должно быть завоевано и утверждено. Путь к нему лежит через борьбу с несправедливостью" [6, c.710].⁷ 
Видеть в государстве гуигнгнмов утопию будущего так же неверно, как и полагать его антиутопией. Свифт гораздо более неоднозначен, а в его романе слишком много смыслов, чтобы можно было их свести к чему-то одному. Можно согласиться с В. Скоттом в том, что диковинные вымыслы в "Путешествиях Гулливера" "допускаются ради того, чтобы извлечь из них философский смысл и нравственный закон. Допущение чудес в этом случае подобно плате при входе в лекционный зал; это вынужденная уступка автору, за которую читатель получает возможность духовного обогащения" [27, c.620]. ⁸ 
Итак, роман Свифта не вмещается в рамки какого-то одного жанра. В нем присутствуют как элементы утопии, так и антиутопии.

III часть

В любом случае, читатель хочет верить в невозможное, в то, чего с ним никогда не случалось и не случится. Возьмем, например, роман: он строится на ирреальных совпадениях, которых в жизни практически не бывает, — но, подчиняясь обаянию искусства, человек начинает верить: небывалое возможно. Наступит иное будущее. Отсюда тонкое замечание Бахтина: роман соприроден будущему. У романа и утопии одна природа - и здесь и там дается фора фантазии, а без фантазии, как известно, невозможен прогресс, фантазия и стремление к идеалу ведет человечество в будущее. Оскар Уайльд добавлял: «На карту земли, на которой не обозначена утопия, не стоит смотреть, так как эта карта игнорирует страну, к которой неустанно стремится человечество». Всякий выраженный, описанный идеал есть утопия; отказаться от нее — значит отказаться от идеала. А человечеству надо стремиться к идеалу, иначе оно замрет и выродится. Если нет стремления к идеалу, зачем тогда существование? Если все проблемы решены, если в обществе не возникает никаких конфликтов, какая сила заставляет это общество развиваться? Зачем наука, зачем искусство, зачем духовный поиск, если человек уже достиг всего, чего хотел? Как бы не возвышал себя человек над природой, он все же создан ею, а законы природы таковы, что все живое должно двигаться, развиваться и искать. Искать Эльдорадо, Атлантиду, Утопию — стремиться к цели, которую нельзя достичь, а значит никогда не останавливаться. Хотим мы того или нет, утопия присутствует в нашей жизни как взгляд в лучшее будущее или память о лучшем прошлом — без этого человек перестает быть человеком (стоит вспомнить роман Д. Оруэлла «1984»).

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Список использованной литературы

1. Муравьев В. «Путешествие с Гулливером».  М.: Книга, 1972.
2. Д. Уортон "Исследование о гении и сочинениях Попа"
3. Свифт Дж. «Путешествие Лемиэля Гулливера в некоторые отдаленные страны света, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей» (пер. А. Франковского). - Донецк-Киев: ЦЕНТР, 1992.
4. Муравьев В. «Джонатан Свифт». - М.: Просвещение, 1968.
5. Чекалов И.И. «Творчество Джонатана Свифта // История зарубежной литературы 18 в».: Учебник / Под ред. З.И. Плавскина - М.: Высшая школа, 1991. - 335 с. - С. 48-59.
6. Дубошинский И.А. "Путешествия Гулливера" Д. Свифта. - М., 1969.
7. Скотт В. «О сверхъестественном в литературе и, в частности, о сочинениях Эрнста Теодора Вильгельма Гофмана» (пер. А.Г. Левинтона) // Скотт В. Собр. соч.: В 20 т. Т.20. - М.: Худ. лит., 1965. - С. 620. 

¹Муравьев В. «Путешествие с Гулливером».  М.: Книга, 1972.