8 сентября 1826 г. Пушкин был привезен  в Москву, шумную и официально  – праздничную по случаю коронации,  для встречи и объяснения с  императором Николаем I. О том, что ждало его здесь, Пушкин думал с волнением и тревогой, но тревога не могла заглушить в  нем той радости, которую он испытывал при встрече с городом, который он так жаждал увидеть. В седьмой главе "Евгения Онегина" он пишет о  том радостном волнении, которым был охвачен, увидев Москву:

   Ах, братцы! Как я был  доволен,

   Когда церквей и колоколен,

   Садов, чертогов полукруг

   Открылся  предо мною вдруг!

   Как часто в горестной  разлуке

   В моей блуждающей судьбе,

   Москва, я думал о тебе!

   Москва… Как много в  этом звуке

   Для сердца русского слилось!

   Как много в нем  отозвалось!

  Москва, как и в годы пушкинского детства, была шумным, многолюдным, своеобразным и “пестрым” городом. Вместе с тем она заметно изменилась, как будто помолодела. Многие улицы были заново отстроены после пожара 1812 года. Преобразилась Красная площадь. Рядом с Кремлевской стеной был разбит Александровский сад и построено красивое здание манежа. Река Неглинка протекала теперь под землей, и Театральная площадь, прежде заболоченная и топкая, приобрела совсем иной облик. Здесь было завершено строительство классически монументального здания Большого театра. Москвичи восторженно встречали приехавшего из ссылки Пушкина. Прием от Москвы Пушкину - одна из замечательнейших страниц его биографии.

     Пушкина доставили в Кремль прямо с дороги, небритого, покрытого дорожной пылью. В большом кабинете Чудова дворца встретились поэт и царь. Аудиенция длилась более двух часов. Николай I спросил:

   - Пушкин, принял ли бы ты участие  в 14 декабря, если б был в  Петербурге?

   - Непременно, государь, все друзья  мои были в заговоре, и я  не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня... - ответил Пушкин.

   - Довольно ты подурачился,- возразил  император, - надеюсь теперь будешь  рассудителен, и мы более ссориться  не будем. Ты будешь присылать  ко мне все, что сочинишь; отныне  я сам буду твоим цензором.⁸

   Царская цензура оказалась для поэта  новым тягчайшим ярмом. Из рук  самодержца Пушкин получил лишь полусвободу.

   В Москве продолжались коронационные  торжества. Пушкин в письме к П. А. Осиповой пишет: "Москва шумна и  до такой степени отдалась празднествам, что я уже устал от них и  начинаю вздыхать по Михайловскому ".⁹ 

5. Жизнь в Москве – светская и литературная.

   Живя  в Москве, Пушкин часто посещает дома  своих друзей и  знакомых, читает у них свои произведения. 10 сентября в доме у Соболевского – давнего приятеля поэта – на Собачьей площадке происходило чтение привезённой Пушкиным драмы «Борис Годунов». Затем Пушкин читал эту драму 12 октября 1825 года в доме Д. В. Веневитинова в Кривоколенном переулке. Этот дом сохранился и до наших дней, и на нём в память об этом событии есть мемориальная доска.  Поэт часто бывал у Д.В. Веневитинова, который был душою философского кружка "любомудров". Пушкин ценил эти знакомства и даже принял участие в организуемом ими журнале "Московский вестник" Пушкин обещал свое постоянное сотрудничество в этом журнале. Для первого номера он дал сцену из "Бориса Годунова".

   Жандармский полковник Бибиков в ноябре 1826г. в донесении к Бенкендорфу  пишет: "Я слежу за сочинителем  Пушкиным насколько это возможно. Дома, которые он посещает, суть дома княгини Зинаиды Волконской, князя Вяземского (поэта), бывшего министра Дмитриева и прокурора Жихарева. Разговоры там вращаются, по большей части,  на литературные темы".¹⁰

  Вечера  у княгини Волконской проходили  весело и оживленно. Литературные беседы сменялись танцами и играми. Пушкин посвятил Волконской стихотворение «Среди рассеянной Москвы», которое послал ей в 1829г.  вместе с поэмой «Цыгане»:

Среди рассеянной Москвы,

При толках виста и  бостона,

При бальном лепете молвы

Ты  любишь игры Аполлона.

Царица  муз и красоты,

Рукою нежной держишь ты

Волшебный скипетр вдохновений,

И над задумчивым челом,

Двойным увенчанным венком

И вьется и пылает гений.

Певца, плененного тобой,

Не  отвергай смиренной дани,

Внемли  с улыбкой голос  мой,

Как мимоездом Каталани

Цыганке внемлет кочевой.

  В Москве  окрепла дружба Пушкина с поэтом - партизаном Денисом Давыдовым, возникшая еще в начале 20-ых годов. Пушкин высоко ценил самобытное поэтическое творчество "певца - гусара" и, конечно, бывал у него на Арбате.

   В этот же приезд в Москву у Пушкина  возникли дружеские отношения с  Василием Петровичем Зубковым. Их связывала и общая дружба с Пущиным, и беседы о событиях 14 декабря.

   Часто встречается Пушкин с П. Я. Чаадаевым, бывшим лейб-гусаром, с которым познакомился, ещё учась в лицее, в Царскосельском селе, где стоял тогда гусарский  полк. Широко образованный, одарённый блестящим умом, Чаадаев среди друзей Пушкина был одним из самых передовых людей своего времени.

   О том, как много дала поэту дружба с Чаадаевым, свидетельствуют стихи  Пушкина, ему посвящённые. В своём  кишиневском дневнике Пушкин, получив  письмо от Чаадаева, записал, что дружба с ним заменила ему счастье.

   Юный  Пушкин, как и Чаадаев, ждал «минуты вольности святой». В своём послании к нему в 1817 году Пушкин писал:

   Пока  свободою горим,

   Пока  сердца для чести  живы,

   Мой друг, отчизне посвятим

   Души прекрасные порывы!

   Товарищ, верь: взойдёт она,

   Звезда  пленительного счастья.

   Россия  вспрянет ото сна,

   И на обломках самовластья

   Напишут наши имена. 

   В ноябре 1826 года Пушкин уезжает из Москвы в Михайловское, но уже 19 декабря  вновь возвращается и живёт до 19 мая 1827 года. 

   П.В. Анненков, говоря о московской жизни  Пушкина 1826-1827гг., пишет, что она была "рядом забав и вместе рядом  торжеств…Он вставал поздно после балов и долгих вечеров, проводимых накануне. Приемная его была уже полна знакомых и посетителей…В городской жизни, в ее шуме и волнении Пушкин был в настоящей своей сфере".¹¹

   22 декабря Пушкин был у Зубкова  и набросал начерно стихотворение  "Стансы". В нем Пушкин сопоставил  Петра I как смелого реформатора, патриота и неутомимого труженика, любившего свою страну, знавшего "ее предназначение", с Николаем I, в котором ничего не отметил, кроме "семейного сходства". Стихи последней строфы ("Стансы", 1826г.):

   Семейным  сходством будь же горд…

   И памятью, как он, не злобен

 были  призывом Николаю смягчить участь декабристов.

   Неприятное  впечатление Москва в дни коронационных  торжеств оставила не в одном Пушкине. Баратынский писал своему знакомому: «Москва глупа и тошна». «За  блестящей сутолокой оба поэта, - пишет биограф Пушкина, - увидели  ликование новых людей, праздновавших свою победу; на коронационных торжествах веселилась новая мундирная знать. Верноподданное большинство дворянства радовалось, что оно «избавилось от «извергов», «головорезов», замышлявших заговор, «безумных санкюлотов».¹²

   26 декабря в салоне Зинаиды Волконской был устроен прощальный вечер в честь Марии Николаевны Волконской, уезжавшей в Сибирь к своему мужу. На этом вечере был и Пушкин. С М.Н.Волконской - предметом утаенной любви Пушкина  - связана 33 строфа  первой главы "Евгения Онегина". Ей он хотел передать «Во глубине сибирских руд…» для вручения сосланным, но она в ту же ночь уехала, и он несколько позднее передал его жене декабриста Никиты Муравьёва, которая последовала за своим мужем в Сибирь.

   Пушкин  продолжает бывать в доме Вяземских, в доме Трубецких. Посещает художника-портретиста В.А. Тропинина, которого С.А. Соболевский просил написать портрет поэта. Появлялся Пушкин и на модном московском гулянье - Тверском бульваре. Современники отмечают, что он часто бывал там.

   Пушкин  не мог забыть недавней казни декабристов. Окружённый шпионами, он допускал возможность повторения их судьбы и в своей жизни.

   "Участь  несчастных" глубоко волновала  Пушкина. Мрачные образы виселиц  неотступно его преследовали. Об  этом свидетельствует тогда же  возникший у него в 1827г. замысел стихотворения из эпохи Ивана Грозного «Какая ночь!»:

Какая ночь! Мороз трескучий,

На  небе ни единой тучи;

Как шитый полог, синий  свод

Пестреет  частыми звездами.

В домах все. У ворот

Затворы с тяжкими замками.

Везде покоится народ;

Утих  и шум и крик торговый;

Лишь  только лает страж  дворовый

Да  цепью звонкою  гремит.

И вся Москва спокойно спит,

Забыв волнение боязни

А площадь в сумраке  ночном

Стоит полна вчерашней  казни.

Мучений свежий след кругом:

Где труп, разрубленный с размаха,

Где столп, где вилы; там  котлы,

Остывшей  полные смолы;

Здесь опрокинутая плаха…

Торчат  железные зубцы,

С костями груды  пепла тлеют 

На  кольях, скорчась, мертвецы

Оцепенелые  чернеют… 

   19 мая 1827 года Пушкин покинул Москву, «невесёлым», потому что пребывание его в родном городе было омрачено.  Некоторые объясняли дурное расположение Пушкина, рассказывая о неприятностях его по случаю дуэли, окончившейся не к славе поэта. Вокруг Пушкина вырастала клевета, плелись интриги. Ощущая тяжесть политического гнета, окруженный шпионами Бенкендорфа, Пушкин испытывал тревогу, его охватывала тоска, а некоторые, стараясь объяснить его дурное расположение, повторяли гнусные сплетни. «Москва неблагородно поступала с ним: после неумеренных похвал и лестных приемов охладели к нему, начали даже клеветать на него, возводить на него обвинения в наушничестве и шпионстве перед государством. Это и было причиной,  что он оставил Москву».¹³

   Говоря  о Москве, в этом случае не имеется  в виду ближайшее окружение Пушкина, его литературные друзья; неповинна в клевете и сплетнях была и вольнолюбивая молодежь. Лгала и клеветала вся та Москва фамусовых, те «добровольные холопья», о которых Пушкин вспоминает в последних строфах  шестой главы «Евгения Онегина». 

   Этот  мир персонажей комедии Грибоедова, в которых «не видно перемен», Пушкин заклеймил и в седьмой  главе своего романа в строфах,  которые перекликаются с саркастическими  монологами Чацкого:

Все в них на старый образец:

У тетушки княжны Елены

Все тот же тюлевый чепец;

Всё белится Лукерья  Львовна,