История спора о подлинности "Слова о полку Игореве"

Доклад по древнерусской  литературе

На тему:

«История спора  о подлинности «Слова о полку  Игореве»

Выполнила: Кротова  Наталья

Проверила: Парамонова Мария Константиновна

К  вопросу о подлинности «Слова о полку Игореве»

 В 1792 г. граф А.  И. Мусин-Пушкин приобрел у  архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского рукописный сборник, содержащий единственный сохранившийся список «Слова», и опубликовал его. Находка произвела эффект брошенного в реку камня. Очевидно, камень был достаточно велик, а река слишком глубока – круги расходятся до сего дня. 
 
Подлинность «Слова» доказывалась до пожара 1812 единственной рукописью, после пожара осталась только одна копия, очень несовершенная, и Первое издание.  
 
Кроме того, рукопись была приобретена при весьма туманных обстоятельствах, само ее происхождение является предметом противоречивых свидетельств. Подозрения и сомнения остаются, так как новые списки не обнаруживаются. 
Вопрос об исторической достоверности «Слова» как исторического источника возник сразу же. Читающая публика разделилась на сторонников и противников подлинности произведения. Но, поскольку, сама императрица Екатерина II восторженно встретила появление «Слова» и высказалась в поддержку его подлинности, то число противников стало ничтожно мало. А вопрос о подлинности перешел из разряда литературных и исторических в разряд политических.   
 
Новый этап в обсуждении проблем подлинности и древности «Слова» был открыт докладом видного историка  А. А. Зимина, прочитанным им в ИРЛИ весной 1963. В этом докладе и последовавших затем публикациях Зимин выдвинул гипотезу, согласно которой «Слово» было написано в конце XVIII в. Иоилем Быковским. В своей гипотезе Зимин учел множество аспектов: личность предполагаемого автора «Слова», причины, побудившие его к написанию памятника, круг используемых им источников. Зимин подверг анализу историческую достоверность «Слова», особенности его языка и стиля, взаимоотношение книжной и народно-поэтической стихий в «Слове».  
 
Но важнейшей проблемой все же оставался вопрос о соотношении «Задонщины» и «Слова». Учитывая опыт полемики с Мазоном, Зимин стремился найти новые доказательства тезиса, согласно которому «Слово» оказывается близким именно к поздним спискам «Задонщины». Работа Зимина оказалась наиболее фундаментальной проверкой на прочность традиционных представлений о времени и обстоятельствах создания «Слова».  
Александр Александрович Зимин (1920–1980), без сомнения, является одним из крупных российских историков XX столетия. В сфере его научных интересов лежали различные аспекты истории России XI–XVIII веков. Видный современный исследователь, доктор исторических наук С.М. Каштанов, оценивает личность и заслуги.

Сопоставляя текст “Слова о полку  Игореве” с другими произведениями древнерусской литературы,  
А.А. Зимин пришел к неожиданному выводу, что оно было написано вовсе не в XII веке, а гораздо позже —  
в XVIII столетии и представляет собой блестящую стилизацию древнерусского памятника (“пастиш”). Автором “Слова…” А.А. Зимин посчитал талантливого богослова о. Иоиля (Быковского) (1706–1798), у которого А.И. Мусин-Пушкин, по собственному утверждению последнего, приобрел рукопись.

Важнейшим аргументом для такой  датировки “Слова…”, по мнению Александра Александровича, являлся характер его  взаимоотношений с “Задонщиной” — воинской повестью, посвященной Куликовской битве (1380). Зимин полагал, что “Задонщина” сохранилась в первичной (Краткой) и вторичной (Пространной) редакциях и что именно списки Пространной редакции обнаруживают наибольшую близость к “Слову…”. Соответственно, утверждал он, “Слово…” могло быть создано лишь после возникновения Пространной редакции “Задонщины”, то есть не ранее 20-х годов XVI века. Другими важными источниками для написания “Слова…” были, по мнению Александра Александровича, Ипатьевская летопись и некоторые памятники русского, белорусского и украинского фольклора. Ученый также находил в “Слове…” идеи, актуальные для XVIII века, считал, что оно может быть истолковано как “призыв к присоединению Крыма и победоносному окончанию Русско-турецкой  
войны”¹⁹.

Впрочем, после  обсуждения А.А. Зимин не прервал  работы над “Словом…”, постоянно  уточнял и подкреплял аргументацию своей гипотезы. Так, в статье ““Слово  о полку Игореве” и восточнославянский фольклор”, опубликованной в 1967 году³², Александр Александрович развивает свою мысль о том, что автор “Слова…” был любителем фольклора и именно под воздействием “народных образцов” трансформировал текст “Задонщины”. Ярко выраженная индивидуальная творческая манера повествования, своеобразие приемов изображения героев в “Слове…”, по мнению А.А. Зимина, не соответствовали “литературным явлениям Древней Руси XII в.”³³. В другой статье, “Ипатьевская летопись и “Слово о полку Игореве””³⁴, вышедшей в свет годом позже, ученый возвращается к анализу так называемого “текстологического треугольника”, то есть взаимоотношений “Слова…”, “Задонщины” и Ипатьевской летописи. Он утверждает, что автор “Слова…” черпал фактографию похода князя Игоря Cвятославича именно из Ипатьевской летописи и из нее же взял многие лексические обороты.

В отличие от некоторых своих  коллег, Д.С. Лихачев всегда оставался  в рамках строго научной дискуссии, причем его критика гипотезы Зимина носила глубоко аргументированный  характер. Уже в 1964 году в журнале  “Вопросы литературы” была опубликована статья Дмитрия Сергеевича “Когда было написано “Слово о полку Игореве”?”, которая включала как положения, высказанные во время дискуссии  в Отделении истории АН СССР, так  и новые аргументы в пользу древности “Слова…”. Показательно, что первый раздел своей статьи Д.С. Лихачев озаглавил: “Absit invidia”, что в переводе с латыни означает “Пусть не будет злобы”. Подчеркивая важность развернувшейся дискуссии, ученый писал: “Во времена культа личности Сталина, когда научные дискуссии сплошь да рядом превращались в проработки, не было возможности не только выступить тем, кто сомневался в подлинности “Слова...”, но и тем, кто хотел защитить его от сомнений… Защитники “Слова...” не могли привести развернутую аргументацию, так как не имели возможности подробно изложить доводы своих противников… Привычка обвинять, а не спорить сослужила дурную службу науке”³⁷. Д.С. Лихачев хотел, разумеется, именно “спорить”, причем спорить обоснованно. Показательно, что к вопросу о времени написания “Слова…” он возвращался в целом ряде работ, в том числе в фундаментальном исследовании “Историческая поэтика русской литературы”³⁸.

Как уже говорилось, центральной  научной проблемой дискуссии  явилось определение источника  подражания в истории создания двух, действительно похожих текстов: Зимин полагал, что автор “Слова…” подражал “Задонщине”, Лихачев видел в “Задонщине” подражание “Слову…”. Приведем лишь некоторые из аргументов ученого, в которых проявился блеск Лихачева-полемиста: ““Задонщина”, — пишет он, — небольшое произведение, созданное на грани XIV–XV веков и прославляющее куликовскую победу “за Доном” (отсюда название этого произведения). <…> “Задонщина” —  
также нестилизационное подражание произведению эпохи независимости Руси — “Слову о полку Игореве”. В отличие от “Слова о полку Игореве”, “Задонщина” стилистически неоднородна. Три стилистических слоя легко могут быть обнаружены во всех списках “Задонщины”: 1) стилистический слой, близкий к “Слову о полку Игореве” и буквально повторяющий отдельные элементы “Слова”; 2) стилистический слой “делопроизводственного” характера, совершенно чуждый “Слову”, и 3) слой фольклора. Два первых слоя очень характерны для всех списков “Задонщины” и находятся между собой в резком диссонансе. <…> Иногда смешение [этих] двух стилей — высокого поэтического и делового прозаического производит прямо-таки комическое впечатление. Так, делопроизводственность проникает даже в плач московских жен. Если в “Слове…” жены русских воинов упомянуты в общей массе как поэтический образ, который должен характеризовать тяжесть утрат (“Жены руския въсплакашась, аркучи: уже нам своих милых лад ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати”), то привыкший к деловой точности и чинопочитанию московской бюрократии автор “Задонщины” уточняет: кто именно из жен плакал и о ком именно; это почти официальная реляция о плаче жен — жен официальной московской бюрократии: “Въспели бяше птицы жалостные песни. Все въсплакалис<я> к неи болярыни избьенных, воеводины жены: Микулина жена Васильевич<а>, да Марья Дмитриева рано плакашас<я> у Москвы у брега на забралах, а ркучи: “Доне, Доне, быстрая река, прирыла еси горы каменныя, течеши в землю По<ло>вецкую. Прилилеи моего государя ко мне Микулу Васильевич<а>”, Тимофеева жена Волуевич<а> Феодос<ь>я так<о> плакас<я>, а ркучи: “Уже весел<ь>е понич<е> в славне гради Москве, уже не вижу своег<о> государя Тимофея Волуевич<а> в животе”. Да Ондреева жена Марья, да Михайлова Оксен<ь>я рано плакашас<я>: “Се уж<е> нам обема солнце померкне на славне гради Москве”. Это не поэтический плач, а официальное сообщение о плаче. Поэтический стиль резко диссонирует с делопроизводственной точностью. <…> Стоит упомянуть и о таком географическом несоответствии в “Задонщине”. В “Слове…” в обращении Ярославны к Днепру говорится, что он “пробил” каменные горы сквозь землю Половецкую, и Днепр действительно пробивает каменные пороги как раз в том месте, где степные народы чаще всего нападали на русские ладьи. Это было самое опасное место земли Половецкой. В “Задонщине”, в плаче русских жен говорится несколько иначе: “Доне, Доне, быстрая река, прирыла еси горы каменныя, течеши в землю По<ло>вецкую”. Но Дон на своем пути не встречает порогов, а любой крутизны правый берег еще не позволяет сказать, что река “прирыла (прорыла) каменныя горы”. Каменными были только пороги на Днепре. Следовательно, и здесь в “Задонщине” явная несообразность, объясняемая механичностью заимствования из “Слова...””³⁹. Лихачев заключает: “Итак, “Задонщина” — типичное для конца XIV — начала XV века нестилизованное подражание памятнику эпохи независимости Руси — эпохи, к которой обращалась вся русская культура после куликовской победы”⁴⁰.

Книга А.А. Зимина “Слово о полку  Игореве” увидела свет через много  лет после смерти автора, в 2006 году. В подготовке ее к публикации приняли  участие видные исследователи из Петербурга и Москвы: О.В. Творогов, А.Л. Хорошкевич, В.П. Козлов, А.А. Формозов. Нельзя не отметить, что ее появление сразу же вызвало бурные споры. К сожалению, в отзывах на книгу некоторых журналистов и публицистов иногда присутствует стремление к некоторой сенсационности, весьма далекой от взвешенного, научного подхода⁴¹.

В современной лингвистике  решающее слово, на сегодняшний день,  сказал А.А. Зализняк - «Слово о полку Игореве: взгляд лингвиста» (2004, 2-е изд. 2007) — работа посвящена неоднократно дискутировавшемуся вопросу о подлинности или поддельности «Слова о полку Игореве». С этой точки зрения рассматривается язык памятника. А. А. Зализняк показывает, что гипотетический фальсификатор XVIII века для того, чтобы создать текст «Слова», должен был владеть огромным количеством точных знаний, полученных наукой о языке уже в XIX—XX веках. Критически рассмотрены лингвистические аргументы против подлинности «Слова», выдвигавшиеся различными авторами. Общий вывод Зализняка: версия о поддельности «Слова» исчезающе маловероятна. 
 
А.А. Зализняк в «Лингвистике по А.Т.Фоменко» пишет: «У гуманитария же вообще нет возможности что-либо доказать в абсолютном смысле этого слова». Если это и в самом деле так, то становится бесполезной и ненужной всякая полемика: зачем, если всё относительно?  И как тогда воспринимать самого автора, считающего, что он доказал подлинность «Слова»? 
Я не ставлю себе задачу доказать подлинность или поддельность «Слова». Я лишь хотел бы высказать свои сомнения по этому вопросу. Для меня вопрос об авторстве произведения, его языке, стиле, лексике – вторичен. Первичен – вопрос о подлинности. Бесспорно, А.А.Зализняк провёл серьёзную и скрупулёзную работу, заслуживающую внимания и уважения. До основания изучив и разобрав частности, он оставляет без внимания события и факты объёмного значения, и оставляет поэтому  сомнения.  
Без внимания и исторического анализа остаётся вопрос о соотношении исторического и идеологического подтекста в произведении. 
А сомнения таковы: 
В качестве исторических летописных источников о походе князя Игоря на половцев в 1185 году обычно привлекаются Радзивиловская летопись, Лицевой летописный свод и Ипатьевская летопись (Летописец Игоря Святославича). Исследователи анализируют обычно только текст, само содержание летописей.

Радзивиловская летопись XV в. лицевая иллюстрированная в миниатюрах (их семь), изображающих поход князя Игоря,  представляет навершия на стягах русских воинов крестом, а у половцев – полумесяцем. Полумесяц – символ ислама, но вероисповедание половцев точно не известно, скорее всего, они были язычники. Мусульманство в качестве государственной религии было введено в Золотой Орде ханом Узбеком в 1312 году. Половцы же в летописях этого времени не упоминаются. Как это понимать? Как попытку разжечь межрелигиозную рознь, противопоставить христиан  мусульманам? Добрые христиане, злые мусульмане, князь Игорь – страдалец за веру?

Или Православная церковь  занимается разжиганием межрелигиозной розни, или повествование о походе князя Игоря в летописи поздняя  вставка, носящая явно заказной характер. Во всяком случае, исследователи «Слова»  изучали, анализировали текст летописи, миниатюры же, с точки зрения самого изображения, оставляли без внимания.

• Лицевой Летописный свод, составленный в период Ивана Грозного, XVI в., содержит 23 миниатюры. В сценах битв не всегда поддаются различению русские и половецкие воины, одежды сражающихся одинаково условны, оружие неразличимо.

Здесь мы сталкиваемся с другой проблемой: кто с кем  сражается? А главное – за что? Текст нам повествует о битве  Игоря с половцами, а на изображении  мы не сможем отличить русских от половцев. 
Тут мы подходим к главному вопросу, вопросу, который мог бы определить однозначно и бесповоротно подлинность или поддельность «Слова» - это вопрос о подлинности самого события – битвы князя Новгород-Северского Игоря с половцами, где Игорь- защитник пограничных рубежей Руси, а половцы, жители Дикого Поля, - «поганые» кочевники, разоряющие русские земли, живущие грабежом и разбоем.

• Летописец Игоря Святославича в составе Киевского Свода 1199 г., входящий в состав Ипатьевской летописи сообщает об общерусской борьбе с половцами, а также о борьбе южно-русских князей друг с другом. Мономаховичи (Переяславль-южный) соперничали с Ольговичами (Чернигов). Последние почему-то постоянно использовали полки половецкие. С чего это вдруг князь Игорь, будучи в зависимости от князя черниговского, вздумал воевать с союзниками? У историков по этому вопросу очень много версий: от традиционных до самых неожиданных. Но лишь версии, ответа нет. Черниговские Ольговичи не только союзничали, но и роднились с половцами. А значит, Степь вряд ли была для них враждебной. Даже «Слово» называет половцев, по отношению к Ольговичам, «сватами». Если Ольговичи и воевали со Степью, то причинами могли быть только их внутренние разногласия, а никак не общерусские задачи.

Не торопитесь обвинять меня в слабости источниковедческой базы, в односторонности и недостаточности  аргументов. На самом деле, всё это  лишь декорация, внешние условия  для понимания внутренней сути. 
 
А суть  в том, что – историческая действительность противоречит идеологии «Слова».

В «Слове»  присутствует исторический подтекст: разобщенность, слабость Руси, военная неудача, враждебность Степи, Русь и Степь – антагонисты. И, как следствие, такая слабая Русь рано или поздно должна была быть покорена, монголо-татарское иго неизбежно – это следствие раздробленности, слабости, вековой вражды со Степью. Главные мысли: Степь – враг; монголо-татарское иго не могло не быть. 
Вот то, что настораживает, заставляет усомниться в подлинности «Слова о полку Игореве». Слишком навязчив Боян – «Если песнь кому хотел творить он, растекался мыслию по древу, Серым волком мчался он по полю И орлом парил под облаками».