Идейно-художественное своеобразие поэмы "Двенадцать"

«Двенадцать» —  поэма переворота. Не только и не столько поэма, описывающая общую  атмосферу, царящую в погибающей после революции стране, сколько  поэма переворота в погибающей душе самого поэта. Эта поэма — насмешка над «революцией». Блок в каждом слове, в каждом звуке высмеивает в бессильной злобе кровавый разгул стихии: 

Злоба,     грустная   злоба 

Кипит  в   груди... 

Черная   злоба,     святая   злоба... 

Сам он не может повлиять каким-либо кардинальным образом на исторический ход событий, не может (или не хочет) «говорить вполголоса: "Предатели! Погибла Россия!"». Он отчаянно смеется над несоответствием идеалов, поставленных «революцией», и окружающей действительностью. Он зло смеется и над представителями старого мира — попами, буржуями, барынями — всеми, кто довел страну до революционной ситуации, и над представителями так называемого «нового» мира — ничтожными личностями, способными воевать лишь с уличными девками да с тенями в подворотнях: 

Революционный    держите       шаг! 

Неугомонный     не  дремлет    враг! 

Товарищ,     винтовку держи,    не    трусь! Пальнем-ка   пулей   в   Святую   Русь... 

Эх, эх! 

Позабавиться    не    грех! 

Запирайте      етажи, Нынче     будут   грабежи! 

Отмыкайте    погреба     — Гуляет   нынче    голытьба! 

В   зубах  цигарка,     примят  картуз, 

На   спину б  надо   бубновый  туз! 

«Свобода, свобода, эх, эх, без креста!» — звучит как  разгульный, разбойничий клич. Не случайно автор отметил, что «на спину  б надо бубновый туз» — такой  лоскут из красной или желтой ткани  нашивался на спину каторжникам. Эти люди «идут без имени святого...»: 

От чего  тебя упас 

Золотой       иконостас? 

Бессознательный     ты,      право, 

Рассуди,     подумай   здраво    — 

Али руки  не в  крови... 

Они проходят как стихия, они проносятся как вьюга, они подчиняются только внутреннему стремлению разрушения: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Автор постоянно сравнивает движущие силы революции со слепой стихией, которая все рушит на своем пути: 

Черный     вечер. 

Белый    снег. 

Ветер,     ветер! 

На   ногах не   стоит человек. 

Ветер,    ветер   — 

На   всем   божьем   свете! 

Разыгралась      что-то     вьюга, 

Ой,   вьюга,   ой,   вьюга! 

Не    видать    совсем  друг друга! 

За   четыре за  шага! 

В поэме последовательно  применен художественный прием, основанный на эффекте контраста. Сразу бросается в глаза, что зрительный ряд строится на чередовании мотивов ночной темноты и снежной вьюги. Эта цветовая символика ясна по своему смыслу. Она знаменует два жизненных исторических начала: низкое и высокое, ложь и правду, прошлое и будущее — все, что противоборствует как на всем свете, так и в каждой человеческой душе. Символика эта социально прояснена, в ней — отражение и художественное обобщение реальных исторических явлений. 

Что такое снежная вьюга в «Двенадцати», как не образ «исторической погоды», образ самого переворота и хаоса, им принесенного? Черный вечер и белый снег воплощают в своей контрастности историческую бурю, потрясшую мир. Белое, светлое, снежное торжествует в финале поэмы, где полностью побеждает непроглядную тьму, из которой вышли двенадцать. Здесь автор завуалированно пророчит победу белой, светлой силы над черно-красным хаосом, принесенным той стихией, к которой принадлежали двенадцать. 

«Двенадцать» —  это полное торжество стихии. Она — главный герой поэмы. Как сама поэма, так и стихия в ней едина и синтетична, хотя внутри нее самой действуют самостоятельные характеры с их собственными индивидуальными чертами. 

Двенадцать красногвардейцев пробиваются сквозь лютую вьюгу; они «ко всему готовы», им «ничего не жаль», они настороженны; их ведет вперед инстинкт, но они еще толком не представляют себе до конца весь смысл своей борьбы, своего «державного шага» в будущее. Они в этой борьбе еще новорожденные,   рожденные вместе с «новым»   миром,   рожденные самим  этим «новым» миром. 

В