О формах землепользования в Калмыкии

О формах землепользования в Калмыкии

История землепользования у  калмыков недостаточно исследована. Н. Н. Пальмов посвятил пятый том  своих «Этюдов по истории приволжских  калмыков» земельным делам. В  нем рассматриваются взаимоотношения, возникшие в связи с проникновением русских и украинских крестьян в  Калмыцкую степь. В этой работе Пальмов  отметил, что калмыцкие земли  составляли предмет «общественного пользования», а также сообщил  об отдельных фактах выделения в  частную собственность небольших  земельных участков. В «Очерках истории  Калмыцкой АССР» обращено внимание только на взаимоотношения калмыцкого и русского населения, возникшие  в связи с русской колонизацией Нижнего Поволжья, особенно в XVIII в. Вопрос о формах землепользования не стал предметом специального разбора. Автор книги, опираясь на литературные данные и полевые материалы, ставит своей целью пролить свет на эту  малоисследованную проблему.

Во всех документах царской  администрации подчеркивается, что  территория, занимаемая калмыками, отдана им во владение, пользование.

В первые десятилетия обитания калмыков на степных просторах Нижней Волги и Предкавказья не произошло  особых изменений в формах землепользования. По мнению Н. Н. Пальмова, в связи  с освоением низовья Волги  калмыками, ногайцы, кочевавшие между  Уралом и Волгой, переправились на правый волжский берег и отошли в  район нынешней Ногайской степи, в результате «ногайская сторона  опустела, а русское население  ютилось в немногих тогдашних  городах Нижнего Поволжья и вблизи них».

В период, который предшествовал  времени образования Калмыцкого ханства, вся пастбищная территория находилась во владении отдельных нойонов  — владельцев улусов. Это было время, когда у волжских ойратов не было общего руководителя, хана. В дальнейшем, в связи с образованием зависимого от России Калмыцкого ханства, установившаяся в первые десятилетия форма землепользования начала уступать место другой форме — собственности на землю хана, который должен был копировать, по крайней мере, первое время, тот общественный строй и ту форму землепользования, какие ему и господствующему классу калмыцкого общества были известны на их прежней родине. Б. Я. Владимирцов утверждает, что у монголов (включая ойратов — У. Э.) в XIV—'XVII вв. существовала частная собственность на землю, кочевья, пастбища и различные угодья, в том числе охотничьи, т. е. вся земля принадлежала «господам и царевичам еще в XIII в. Владелец указывал, кому и где кочевать и пасти скот, а не раздавал кочевья, даже он мог объявить тот или иной район Монголии запретным для других». В Джунгарии утвердилась эта же форма землепользования. Известно, что ойратский хан был номинальным собственником всех земель, находившихся в пользовании не только у ойратов, но и у всех подвластных народов и племен. Он являлся сюзереном, который распоряжался районами кочевья, раздавал их не только сыновьям, подвластным нойонам — владельцам улусов, зайсангам — владельцам аймаков, но и чужеплеменникам. Об этом свидетельствуют следующие исторические факты. «В октябре 1748 г. убийца одного из казахских ханов Абулхаира султан Барак из боязни кровного мщения откочевал к границам Средней Азии и отправил владельцу Джунгарского ханства нарочных с просьбой, чтобы тот принял его (Барака) под свою протекцию и показал бы ему место, где кочевать». Эти соображения подтверждаются данными из истории калмыков. Н. Н. Пальмов отмечал, что «полнота власти над народом сосредоточилась в руках хана: тайши должны были оказывать ему повиновение всегда и во всем». П. Небольсин писал: «Тайша был правителем целого поколения, называющегося «тангачи» и разделявшегося на улусы. Лучшим и обширнейшим улусом тайша заведовал сам непосредственно, а менее обширные раздавал в управление и в кормление сыновьям и братьям». В основе этих отношений лежала узурпация обширной собственности на землю, пастбища и луга феодальной аристократией во главе с ханом, превращение их в свою собственность, а непосредственных производителей (скотоводов) в класс феодально-зависимых — «албату», прикрепление их к определенным кочевьям — пастбищам, превращенным в монопольную собственность хана, а также зависимых от него нойона и зайсанга. В «Монголо-ойратских законах 1640 года» сказано: «Кто в заповедном месте князей будет потреблять диких коз, с того взять десяток с верблюдом во главе». Ниже говорится: «Человек, перешедший от другого владельца, возвращается в место своего (прежнего) жительства с тем (имуществом), с каким пришел». «Аюк-хан беспощадно расправлялся с подвластными, не останавливался перед вооруженным нападением на тех, кто уходил самовольно на Дон или Урал, а также на поселения крещеных калмыков». Вместе с тем калмыцкие ханы всячески оберегали занятые калмыками земли от любых покушений со стороны других народов. Достаточно вспомнить жалобу Убуши-хана, приехавшего в Астрахань 20 сентября 1765 г., губернатору И. А. Бекетову. Н. Н. Пальмов писал, что калмыцкие «земли не относились к казенному земельному фонду, - они составляли по точному смыслу указа от 27 сентября 1800 г. собственность калмыцкого народа в его целом...». «Поэтому-то правительство (царское — У. Э.) относилось к ним раньше не без осторожности, и передачи их в пользование русского крестьянства и киргизов производились... обходным путем». Русский царь объявил себя верховным собственником калмыцких земель на том основании, что он стал преемником калмыцкого хана, титул и ханство которого были ликвидированы в 1771 г. Этим объясняется осторожный подход, о котором говорит Н. Н. Пальмов.

Уход в 1771 г. большей части  калмыков обратно в Джунгарию  имел не только большие политические последствия — ликвидацию Калмыцкого ханства, представлявшего собой  государственность калмыков, но и  значительные изменения в земельных  вопросах. Н. Н. Пальмов писал: «Калмыки лишились защиты своих прав вследствие упразднения национальной власти... Захватчикам открывался простор действия даже в тех ограниченных районах калмыцких кочевий, где теперь группировались остатки прежних больших улусов». На самом деле по распоряжению царской администрации с каждым годом калмыцкие пастбищные территории уменьшались. С 1787 по 1796 гг. было роздано помещикам 145487 десятин удобной и 670014 десятин неудобной калмыцкой земли, на которые было переселено 11 тысяч крепостных и государственных крестьян.

В XIX в. усилилась колонизаторская  политика царизма и сложились  более сложные формы землепользования. Одним из - проявлений колонизаторской  политики царского правительства были так называемые оброчные статьи, введенные  правилами от 23 февраля 1837 г., где  говорится: «Калмыцкому народу принадлежащие  земли... дозволяется отдавать в оброчное содержание всем инородцам и прочим людям для скотоводства, хлебопашества  и сенокошения... Деньги, поступающие  за содержание оброчных калмыцких степей, суть принадлежность улусов и определяются на пособие разоренным несчастными  случаями калмыкам покупкою для них  рогатого скота». В результате проведения в жизнь правил об оброчных статьях  к 1885 г. было изъято из калмыцких пастбищ  и сенокосных угодий не менее 705581 десятины земли, что привело к сокращению пастбищных пространств и подрыву  кормовой базы калмыцкого скотоводства. Площадь оброчных статей увеличивалась  легально и нелегально. Н. Н. Пальмов  писал, что «русское крестьянство, в  первую очередь кулачество, внедрялось в калмыцкие оброчные статьи, захватывало  подходящие для себя участки и  устраивалось на них по своему усмотрению».

Оброчные статьи приносили  значительный доход калмыцкому капиталу. В 1885 г. по этим статьям поступило 24002 руб., в 1907 г. доход с них составил 57124 руб., а в 1913 г. поступило 171175 руб. На какие цели израсходованы эти  средства, неизвестно. Только одно ясно: торги на земле калмыцких оброчных статей открывали широкие возможности для злоупотреблений со стороны аймачных и улусных чиновников царской администрации.

В селах с русским и  украинским населением, возникших на территории Калмыкии, сложилась примерно такая же форма землепользования, какая утвердилась у калмыков Астраханской губернии. Пастбища стравливались  сообща, правда, крестьяне обрабатывали одни и те же земельные участки  под пашни из года в год, хотя они  официально не принадлежали ни одному из земледельцев, косили траву там, где была их пашня.

После отмены крепостного  права в Калмыкии, согласно съемке 1892 г., калмыки Астраханской губернии занимали 560212703 десятины удобной и 512207921 десятину неудобной земли, всего 1072420624 десятины без земли оброчных статей и без десятиверстной приволжской  полосы. Вся эта территория считалась  распределенной между восьмью улусами, внутри улусов — между аймаками. Однако точных границ между ними обнаружить не удалось, за исключением Малодербетовского  и Манычского улусов, между которыми соблюдались установленные в 1892 г. границы. Эти границы (как между улусами, так и аймаками) проходили по буграм, балкам, отдельным урочищам и курганам, и ими руководствовались при перекочевках.

Вся калмыцкая земля в  пределах Астраханской губернии юридически находилась в общинном пользовании  аймаков и анги. Землей распоряжались  аймачные сходы (или сходы анги в  Абганеровском аймаке Малодербетовского  улуса). Решением общего собрания можно  было сдать какую-то ее часть (пастбища, сенокосные угодья и т. д.) во временную  аренду. И. А. Житецкий пишет, что хотоны Ивана Бережнова и Чиликова (по-видимому, это крещеные калмыки) Ульдючиновского  аймака Манычского улуса, не имея орудий труда и рабочего скота, отдавали землю в аренду русским, располагающим  волами и сельскохозяйственным инвентарем. То же самое делали калмыки поселка Червленого Северного аймака Малодербетовского улуса. Они сдавали русским и татарам в аренду участки около пруда под огороды, а сами уходили ежегодно на заработки в колонию Сарепту (теперь южная часть г. Волгограда). Подобные факты встречались в Нойнахинском анги Абганеровского аймака. Члены этой сельской общины решением своего схода сдавали отдельные участки земли русским крестьянам села Киселеве Черноярского уезда на лето, а арендаторы убирали сено на арендованном участке или использовали его под пашню или пастбище. Все приведенные выше факты свидетельствуют о том, что фактически владельцем земли были аймаки и анги (в Абганеровском аймаке). Общинная форма землепользования была характерна для калмыков Астраханской губернии.

На рубеже XIX — XX вв. у рядовых  калмыков стали возникать начальные  формы частной собственности  на землю, в основе которой лежало владение пахотной землей. Эта очень  незрелая форма «собственности»  на пахотную землю имела место  в Малодербетовском и Манычском  улусах. Распаханные под зерновые культуры огороды, занятые садами земли  оставались по существу общинными, но другие калмыки не предъявляли на них каких-либо претензий, пока эти  участки продолжали обрабатываться тем или иным калмыком-земледельцем. По-видимому, так было и в других улусах. Например, в Калмыцком Базаре, расположенном выше Астрахани на 8 км одни и те же хозяева продолжали занимать одни и те же участки земли, хотя эти участки за ними не были закреплены и их фактическими хозяевами  не куплены.

К началу второй половины XIX в. относится возникновение в  Калмыкии частной собственности  на отдельные земельные участки. Калмыцкие феодалы узурпируют пастбища, сенокосные угодья и плодородные  земли. Нойоны вступали в сговор с  царской администрацией, в результате чего им удавалось совершать земельные  захваты. В 1862 г. владелец Малодербетовского улуса Тундутов получил два земельных участка в северной части этого улуса, один из которых находился в урочищах Аржанец и Лапшино — площадью в 2553 десятины и 100 кв. саженей, а второй участок был расположен в урочище Солянка (более 60 десятин). В 1885 г. калмыки Оргакинского аймака манычской части Малодербетовского улуса отвели нойону Тундутову 500 десятин земли в урочище Бурата, где впоследствии он поставил дом со службами. Кроме того, он имел владение на территории Амта-Бургуста, где расположен в настоящее время районный центр Приозерного района — поселок Советское. Ему же принадлежали пастбища в урочище Зоста (на территории современного совхоза им. А. Ч. Чапчаева), а также в районе пос. Червленое и на речке Тингута.

Зайсанг Кирилов получил  в собственность в урочище  Шара-Далинг (далнг — У. Э.) более 1198 десятин земли. В долине речки  Тингута некоему Джаджиеву был  отведен земельный участок в  размере 10 десятин. По архивным документам и полевым материалам известны факты  отведения отдельным калмыкам земельных  участков, что мотивировалось их переходом  на оседлость. Владельцы Хошеутовского  улуса имели крупные земельные  участки в виде дач, приобретенных  ими для совместного пользования  с хошеутовскими калмыками. Но постепенно потомки Тюменей стали рассматривать  эти земли как свои собственные. По своему усмотрению они сдавали  их русским кулакам в аренду. Эти  земельные захваты сокращали  пастбища и сенокосные угодья, что  приводило к дальнейшему усилению социального расслоения в аймаках  и резкому усугублению без  того тяжелого положения простых  калмыков. На этой почве возникло известное  в истории «Шамбайское дело»  — крестьянское движение в Хошеутовском улусе, длившееся с 1904 г. вплоть до начала первой мировой войны.

Были отдельные случаи приобретения ламаистскими монахами права  иметь земельную собственность. Лама Багацохуровского улуса Орчи получил  в свое монопольное владение 3100 десятин  удобной и 16500 десятин неудобной земли между казачьими станицами Копановской и Ветлянинской, по обоим берегам Волги и р. Ахтубы. После его смерти это владение было передано хурулу в постоянное пользование.

Крупным земельным собственником  был нойон Болынедербетовского  улуса Гахаев. Его земли располагались  в районе с. Башанты (ныне г. Городовиковск). В 1905 г. этот владелец арендовал у  калмыков своего улуса 40 тыс. десятин  земли, обязуясь платить им по 50 коп. за десятину. Эту землю он в свою очередь сдал субарендаторам — русским кулакам по 5 рублей за десятину, нажив, таким образом, 180 тыс. рублей чистой прибыли. О грабительском характере аренды, практиковавшейся князем Гахаевым, говорит жалоба калмыков того же улуса, поданная ими в 1910 г. чиновнику Министерства внутренних дел. В ней изложено следующее: «Умерший нойон Гахаев десятки лет почти даром арендовал громадные пространства, наживая на наших землях сотни тысяч рублей; с его смертью мы думали вздохнуть свободно, но теперь его жена, несмотря на то, что ей одной после мужа осталось 3000 десятин, все-таки нас обирает и не хочет нам платить долгов своего мужа».

Таким образом, со второй половины XIX в. владельцы улусов, отдельные  зайсанги и состоятельные калмыки  начали проявлять заинтересованность в личном владении богатыми пастбищами, покосами и плодородными землями, которые  использовались ими под посевы, сады и огороды. Накануне Великой Октябрьской  социалистической революции нойоны и зайсанги имели огромные площади  земель, передававшихся по наследству и неприкосновенных для других.

Если в улусах Астраханской губернии продолжала существовать общинная форма землепользования, то в оседлом  Большедербетовском улусе обрабатываемая под пашню земля была распределена между калмыцкими хозяйствами, которые  использовали участки по своему усмотрению. Отдельные калмыки могли сдавать  свои наделы в аренду. Н. Бурдуков писал, что калмыки, не обеспеченные сельскохозяйственным инвентарем и рабочим скотом, сдавали свои паи за долю урожая крестьянам сел Медвежьего, Красной Поляны, Преградного, Тахты, Сандаты и Яшалты, а также колонистам — немцам.

В Калмыкии земля не была предметом купли и продажи. Н. Н. Пальмов утверждает, что «фактов  продажи земель в Калмыкии нет». Полученные калмыками Большедербетовского  улуса земли не являлись их собственностью, они были даны в постоянное пользование, а пастбища использовались гражданами аймака сообща, сенокосные угодья распределялись по жеребьевке, после уборки травы  они поступали в общее стравливание.

Донские калмыки-казаки были составной частью казачьих войск  России, в распоряжении которых находились большие земельные массивы. Согласно положению, утвержденному царем  в 1896 г., для казачьих станиц отводилось по 30 десятин земельных угодий на каждую мужскую душу, начиная с 17-летнего  возраста, на правах общинной собственности. В названном выше положении говорилось, что «земли, отведенные станицам, состоят  в общинном владении общества каждой станицы. Никакая часть и никакое  угодье, в черте станичного юрта заключающиеся, не могут выходить из владения станичного общества в чью-либо личную собственность». В. И. Ленин видел  в этой форме землепользования ее крепостническое происхождение. Он писал: «При натуральном хозяйстве  общество состояло из массы однородных хозяйственных единиц (патриархальных крестьянских семей, примитивных сельских общин, феодальных поместий), и каждая такая единица производила все  виды хозяйственных работ...» Далее  он утверждал, что поразительная  раздробленность мелких производителей «...была неизбежным следствием патриархального  земледелия...», которое обусловило «...старинные формы хозяйства  и жизни с их вековой неподвижностью и рутиной...». Следовательно, общинное устройство казачьих станиц тормозило развитие производительных сил, консервировало патриархальные черты калмыцкого казачьего быта, убеждало казаков, что они являются временными владельцами своих наделов. Каждый казак-станичник использовал земельный надел по своему усмотрению. Он мог сдать его в аренду тем, кто нуждался в земле.