Основные положения и культурологическое значение статей А.С.Хомякова «Несколько слов о философическом письме», «О старом и новом», «Мнени

Федеральное агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«КУБАНСКИЙ  ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Кафедра истории журналистики и коммуникативистики 

КУРСОВАЯ  РАБОТА 

Основные  положения и культурологическое значение статей А.С.Хомякова «Несколько слов о философическом письме», «О старом и новом», «Мнение иностранцев о России», «Мнение русских об иностранцах» 
 

Автор работы                                                                                   Татосян Э. Э.

факультет журналистики

Курс: ОФО специальность:  030601 -  «Журналистика»

Научный руководитель

Д.ф.н. проф.___________________________________________Панаэтов О. Г. 
 

Краснодар

2011

СОДЕРЖАНИЕ

Введение…………………………………………………………………………...3

      1 Краткая биография А.С.Хомякова………………………………………4

      2 «Несколько слов о философическом  письме»…………………….….. .5

      3 «О старом и новом»…………………………………………………..…11

      4 Анализ статей «Мнение иностранцев  о России» и «Мнение русских  об иностранцах»…………………………………………………………………14

Заключение……………………………………………………………………….16

Библиографический список………………………………………………….….17 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

ВВЕДЕНИЕ 

Тема моей работы: «Основные положения и культурологическое значение статей А.С.Хомякова «Несколько слов о философическом письме», «О старом и новом», «Мнение иностранцев о России», «Мнение русских об иностранцах».

Объектом работы является рассмотрение истории журналистики через определенную личность: Хомяков Алексей Степанович.

Предмет работы статьи Хомякова:

«Несколько слов о философическом письме»;

«О старом и  новом»;

«Мнение иностранцев  о России»;

«Мнение русских  об иностранцах».

Цель данной работы: рассказать более полно о том, какую ценность несут данные статьи для культуры.

Задачи данной работы: через анализ определенных статей показать основные положения и культурологическое значение. 
 
 
 
 
 

1 Краткая биография  А.С.Хомякова 

     А.С. Хомяков родился 1(13) мая 1804 года в  Москве в старинной дворянской семье. В 1822 году сдал экзамен при Московском университете на степень кандидата  математических наук, затем поступил на военную службу. Хомяков был  знаком с участниками декабристского движения, полностью не разделял их идей и взглядов. В 1829 году он подал  в отставку (получил ранение в  руку во время русско-персидской войны 1828 года), вплотную занявшись литературной и общественной деятельностью. Много  сил отдавал внедрению новшеств в сельское хозяйство, занимался  практической медициной, изобрёл ротационный  двигатель (запатентованный в Англии), дальнобойное ружьё, ряд машин и  других приспособлений. Женился на Е.М. Языковой (сестре поэта), имел 9 детей (7 из них выжило). Воспоминания современников  рисуют Хомякова радушным хозяином, отзывчивым другом, неутомимым собеседником, оказавшим  влияние на многих своих современников: Ю.Ф. Самарина, К.С. и И.С. Аксаковы, А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя и др. Хомяков  внёс решающий вклад в развитие славянофильского учения, его богословских и философских  оснований. [1] 
 
 
 
 
 
 
 

2 «Несколько  слов о философическом письме» 

 "Философические письма", ставшие, по мнению ряда ученых, отправным пунктом "оригинального русского философствования", подтолкнули А. С. Хомякова к историческим разысканиям. Гигантский, свыше полутора тысяч страниц, незаконченный труд первыми издателями его фрагментов был назван "Записками о всемирной истории", а самим Хомяковым озаглавлен криптограммой: "И. и. и. и.". По словам исследователя "Записок...", они "являют собой последовательные замечания на взаимодействие религии как высшего духовного начала и культуры как ее выражения - взаимодействие во всем мире и на всех уровнях исторического развития». В "И. и. и. и.", писавшихся четырнадцать лет, рассыпано множество крайне любопытных гипотез, теорий, концепций, до сей поры не оцененных исследователями по достоинству. Но не только нежданными поворотами мысли интересны "Записки...". Поражает изощренность того методологического аппарата, которым обладал Хомяков, погружаясь в исследования истины исторических идей (такую расшифровку загадочной аббревиатуры предлагает В. Н. Серебренников). С их помощью впервые в русской историографии строится модель всемирной истории, долженствующая быть наиболее весомым ответом "родившегося славянофильства на посылки "Философических писем" П. Я. Чаадаева". [2]

 В "Русской Беседе" в этом году появилось оригинальное и богатое содержанием письмо его к  Ю. Ф. Самарину "О современных явлениях в области философии". По содержанию своему оно довольно близко к статье по поводу отрывков Киреевского. Хомяков здесь рассматривает вновь систему Гегеля и делает ряд замечаний по поводу перехода гегельянства в материализм Фейербаха и иных. Хомяков предполагал продолжить рассмотрение спорных вопросов современной философии, но не успел в этом, так как второе письмо о философии к Ю. Ф. Самарину за смертью Хомякова осталось неоконченным и было напечатано лишь впоследствии. Оно обрывается на полу фразе и как раз там, где автор предполагал перейти к наиболее трудной части своей задачи. В том, что мы имеем, содержатся рассуждения о пространстве и времени и о воле (в специальном смысле, предававшемся Хомяковым этому слову).

 Письмо его к Ю.Ф. Самарину: «О современных явлениях в области философии» напечатано в «Русской Беседе». Второе философское письмо к Самарину осталось незаконченным («Русская Беседа», 1860, книга 2-я). В этих статьях набросана только гносеология Хомякова. Исходя из обычного славянофильского взгляда, по которому рационализм упирается в глухую стену, Хомяков усматривает гносеологическую ошибку рационализма в том, что он источник познания видит только в рассудочной деятельности, а не во всей полноте сил духа, недостаточно высоко ценя значение воли для познания. Рассудок постигает только законы познаваемого; живая действительность воспринимается всею полнотой сил духа. В онтологии Хомяков успел установить только одно понятие Сущего, которое он определяет как Разумную Волю или как Волящий Разум. Философская система славянофильства, построенная Хомяковым и Киреевским, ещё не нашла компетентной оценки. В гносеологических взглядах Хомякова, несомненно, много нового и интересного. [3]

 Таков славянофильский диагноз "внутренней болезни" России. Что же до исцеления, то его рецепт уже подсказывается диагнозом: коль скоро болезнь подражательности не является врожденной, и организм России был изначально свободен от нее - значит, восстановление здорового организма есть возврат к изначальному состоянию. Есть "древние, живые и вечно-новые начала, к которым должно возвратиться"; необходимо осуществить "живое соединение со стародавнею и все-таки нам современною русской жизнью".  Однако идеализация Древней Руси была у Хомякова умеренней и трезвей, нежели у других славянофилов. "Западное совращение" путей России он полагал ее собственной виной, следствием ее недостатков: "Вследствие внутреннего разъединения общественного и отсутствия истинного познания о вере в большинстве народа... Древняя Русь не могла осуществить своего высокого призвания". Вдобавок, критикуя Гегеля, философ все же достаточно признавал его, чтобы не отождествлять цели развития с простым восстановлением исходного состояния; и, в итоге, вполне совпав с подходом диалектическим, он утверждает, что искомая цель русского развития - "Древняя Русь, но уже сознающая себя", то есть достигшая просвещения светом христианства всех областей жизни. [4]

 Важнейшие философские статьи Хомякова помещены в первом томе собрания его сочинений "По поводу Гумбольдта", "По поводу отрывков, найденных в бумагах И.В. Киреевского", "О современных явлениях в области  философии", "Письмо о философии к Ю.Ф Самарину". Богословские работы Хомякова составляют второй том собрания сочинений, но их я не предполагаю касаться. 

     Прежде  всего, посмотрим, как Хомяков критиковал Гегеля. "Сущее, - говорит он, - должно быть совершенно отстранено. Само понятие, в своей полнейшей отвлеченности, должно было все возродить из собственных недр. Рационализм или логическая рассудочность должна была найти себе конечный венец и Божественное освящение в новом создании целого мира. Такова была огромная задача, которую задал себе германский ум в Гегеле, и нельзя не удивляться той смелости, с какою он приступил к ее решению". "Логику Гегеля следует назвать воодухотворение отвлеченного бытия. Таково бы было ее полнейшее, кажется, никогда еще не высказанное определение. Никогда такой страшной задачи, такого дерзкого предприятия не задавал себе человек. Вечное, самовозрождающееся творение из недр отвлеченного понятия, не имеющего в себе никакой сущности". Хомяков так формулирует ту точку, на которой остановилось философское движение в Германии: "воссоздание цельного разума (т.е. духа) из понятий рассудка. Как скоро задача определила себя таким образом (а собственно таков смысл гегелевской деятельности), путь должен был прекратиться: всякий шаг был невозможен". И дальше: "общая ошибка всей школы, еще не ясно выдающаяся в ее основателе - Канте и резко характеризующая ее довершителя - Гегеля, состоит в том, что она постоянно принимает движение понятия в личном понимании за тождественное с движением самой действительности". "Нельзя было начать развитие с того субстрата, или лучше сказать, с того отсутствия субстрата, от которого отправлялся Гегель; от этого целый ряд ошибок, смешение личных законов с законами мировыми; от этого также постоянное смешение движений критического понятия с движением мира явлений, несмотря на их противоположность; от этого и разрушение всего титанского труда. Корень же общей ошибки Гегеля лежал в ошибке всей школы, принявшей рассудок за целость духа. Вся школа не заметила, что, принимая понятие за единственную основу всего мышления, разрушает мир: ибо понятие обращает всякую ему подлежащую действительность в чистую, отвлеченную возможность". Хомяков глубоко понял невозможность дальнейшего развития философии по рационалистическому, рассудочному, отвлеченному пути, так как путь этот приводит к абсолютному ничто, превращает мир в тень тени. Нужно выйти из этого безысходного круга понятий к бытию, искать субстрата, сущего. Гегель сделал грандиозную попытку вдохнуть в отвлеченные идеи живой дух, но оказалось невозможным создать мир сущего рационалистической дедукцией понятий. 

       Хомяков превосходно объясняет роковую неизбежность перехода гегельянства в материализм, который фактически произошел в немецкой философии и был показателем болезненного ее кризиса. "Критика сознала одно: полную несостоятельность гегельянства, силившегося создать мир без субстрата. Ученики его не поняли того, что в этом-то и состояла вся задача учителя, и очень простодушно вообразили себе, что только стоит ввести в систему этот недостающий субстрат, и дело будет слажено. Но откуда взять субстрат? Дух, очевидно, не годился, во-первых, потому что самая задача Гегеля прямо выражала себя, как искание процесса, созидающего дух; а во-вторых, и потому, что самый характер Гегелева рационализма, в высшей степени идеалистический, вовсе не был спиритуалистическим. И вот самое отвлеченное из человеческих отвлеченностей, - гегельянство, - прямо хваталось за вещество и перешло в чистейший и грубейший материализм. Вещество будет субстратом, а затем система Гегеля сохранится, т. е. сохранится терминология, большая часть определений, мысленных переходов, логических приемов и т.д. сохранится, одним словом, то, что можно назвать фабричным процессом Гегелева ума. Не дожил великий мыслитель до такого посрамления; но, может быть, и не осмелились бы его ученики на такое посрамление учителя, если бы гроб не скрыл его грозного лица".

     Это очень интересная страница в истории человеческой мысли. Так сложился "диалектический материализм", владеющий и до сих пор многими умами, или вернее, сердцами, - это странное и логически несостоятельное сочетание идей, взаимно исключающих одна другую. Диалектика предполагает панлогизм, диалектическая логика вещей немыслима при принятии материального, вещественного субстрата, это было бы чудовищным логизированием материи, которое делает материалистов такими же рационалистами, как и идеалисты, и указывает на невозможность, внутреннюю несостоятельность материализма. Все это Хомяков понимал лучше многих людей нашего времени, претендующих на звание философов. "Вся школа, которой Фейербах служит блистательным средоточием, считает себя гегельянскою, а между тем посмотрите на ее отношения к основным положениям Гегеля. Кант говорил, что вещи в ней самой знать не может. Гегель говорил, что вещь в себе самой вовсе не существует, а существует только в понятии. У него это положение не случайно, не вводное, а коренное и прямо связанное с самым основанием его философии; ибо вся его система есть не что иное, как возможность понятия, развивающегося до всего разнообразия действительности и завершающаяся действительностью духа. И вот у его учеников вещь вообще является как общий субстрат, и именно вещь в себе самой, не как самоограничивающееся понятие и даже не как предмет понятия, а именно в себе самой. Вы видите, что я был прав, говоря, что новонемецкая школа, мнимо гегельянская, взяла от учителя только, так сказать, фабричный процесс мышления и терминологические графы, будучи в то же время совершенно чуждою его духу и смыслу. Понятие без субстрата, или возможность быть понятием, переходящая в действительность помимо чего-нибудь понимаемого и чего-нибудь понимающего, такова была задача Гегеля, и об ней-то вообще Шеллинг сказал, что это мысль, в которой ничто не мыслится. Для осуществления всей системы, хотя, разумеется, с полным ее извращением, введено было новое начало - вещь, как вещество вообще. Устранено ли было, по крайней мере, то обвинение, которое падало на первоначальный, настоящий гегелизм, т. е. получена ли мысль, в которой что-нибудь мыслится?" "Когда школа в своем последнем, гегелевском развитии дошла до окончательного отрицания какого бы то ни было субстрата, понятно, что ее последние ученики, чтобы спасти погибающее учение, с которым они срослись всеми привычками ума, решились ввести в него субстрат самый осязательный, самый противоположный той отвлеченности, от которой гибла система учителя, и не позаботились спросить у себя, примиримы ли между собою понятия, которые они насильно сводили". Материализм не выдерживает ни малейшей научной критики; но перед чистым рационализмом он имеет то кажущееся превосходство, что представляет какой-то (хотя и мнимый) субстрат и тем удовлетворяет внутреннему требованию действительности, которое лежит в душе человека; оба же, и рационализм чистый, и материализм, суть не что иное, как две стороны одной и той же системы, которую я иначе не могу назвать, как системою нецессарианизма, иначе безвольности". [5]