Философия эпохи эллинизма

Философия эпохи эллинизма.

Человеческой  психике необходимо ощущение чего-то прочного, надежного, желательно –  вечного. При полисной системе и  мифологическом сознании это ощущение прочности было, но оно стало исчезать вместе с кризисом полисной системы. Прочные основы жизни люди эпохи эллинизма стали искать в отвлеченных представлениях. Такими основами могли выступать философские находки, утверждавшие, что в основе мира лежит, например, огонь или вода. Эти поиски приводили к зарождению философии как таковой. Так же, как и религия, она стремилась выразить мироощущение и ответить на запросы нового умонастроения. Но это умонастроение выразилось наиболее ярко в формуле «Все течет, все меняется».

Поэтому вполне закономерно, что наиболее наглядное  выражение умонастроение новой эпохи находит в философии того времени. Учения Платона и Аристотеля, представляющие собой как бы предельно яркую форму полисного мироощущения, теряют теперь свою популярность. Уже преемник Аристотеля Феофраст сосредоточивается главным образом на том, чтобы приблизить метафизические категории своего учителя к традиционным понятиям, более удобным для конкретных исследований. Возникли школы так называемых академиков, которые отказываются от пифагорейской догматики позднего Платона и возвращаются к сократической диалектике раннего Платона с ее исходным тезисом «я знаю, что я ничего не знаю», т.е. к скептицизму. Бурное развитие получают учения двух малых сократических школ IV в. до н.э., наиболее индивидуалистических по своим этическим взглядам: киренской школы Аристиппа, учившей, что высшим благом является индивидуальное наслаждение, и кинической школы Антисфена и Диогена, учившей, что высшим благом является индивидуальная независимость. Эти теории легли в основу двух философских систем, которые стали подлинными властителями дум эллинистического мира, – эпикурейства и стоицизма.

Согласно эпикурейству, общество состоит из отдельных лиц, которых ничто не объединяет: каждый руководствуется только заботой  о собственном благе. Без государства, к сожалению, обойтись нельзя, но чем меньше иметь дело с государством, тем лучше. «Живи незаметно!» – вот программа эпикурейства. Настоящий мудрец тот, кто может отрешиться от всех беспокойств внешнего мира, достигнуть «атараксии» (безмятежности), т.е. полного, ничем не возмущаемого душевного покоя и равновесия. Ощущение такого покоя есть наслаждение; в нем и состоит высшее благо.

Стоицизм, напротив, был самым ярким выражением космополитических  тенденций в культуре эллинизма. Мир, по учению стоиков, был подобием человеческого полиса или живого организма, где все части неразрывно живут единой жизнью, по одним законам. И законы эти – судьба, которой подчинено все, великое и малое. В этом мировом организме есть и мировая душа, или мировой разум, – это тончайшая огненная материя – «пневма», пронизывающая все без исключения тела, живые и неживые, но наибольшей концентрации достигающая в человеческом существе. Настоящий мудрец тот, кто сможет отрешиться от всех отвлекающих страстей своего душевного мира (апатия – бесстрастие) и достичь полного слияния своей пневмы с мировой. Ощущение такого слияния есть сознание добродетели; в нем и состоит высшее благо. Только такой мудрец будет подлинным гражданином мирового полиса, свободным и сильным, как боги; только естественным законам этого мирового полиса и подвластен мудрец. Если же эти законы вступают в противоречие с реальными законами земных государств, то мудрец бесстрашно выступает против последних.

Общей особенностью эпикурейства и стоицизма было пренебрежительное отношение к литературе и искусству. Эпикурейцы допускали, что поэзия может служить услаждению слуха; стоики признавали, что поэзия может быть полезна как популярная аллегория философских понятий; в большинстве же случаев искусство лишь нарушает душевное равновесие и возбуждает страсть, а потому – пагубно. Этот разрыв между философией и искусством, восходящий к позднему Платону, – характерная черта именно эллинистической культуры с ее усложненностью душевного мира и дифференциацией человеческой деятельности.

Разрыв между  узким миром индивидуального  человеческого опыта и широким  миром окружающей действительности, открывшейся эллинистическому человеку, настойчиво требовал заполнения. Средством  преодолеть этот разрыв стала книжная  культура. До эллинистической эпохи грек не испытывал столь ощутимой потребности в книге: он был членом полиса и все жизненно необходимые знания и навыки усваивал из устного общения со своим коллективом. Даже философия по большей части была устной: Сократ, например, не написал ни одной книги. Теперь сумма необходимых человеку знаний расширилась, а окружавший его коллектив распался; сведения о мире, предания старины, навыки поведения он должен был усваивать из книг.

Это, прежде всего, сказалось и на количестве, и на характере книжной продукции. Книги сразу стали писаться и издаваться в великом множестве; широкий ввоз папируса из птолемеевского Египта дал неведомое дотоле обилие писчего материала. Писатели словно упиваются возможностью многословия: Хрисипп, как сказано, написал 700 книг, а через двести лет Дидим Александрийский один сочинил более 3 500 книг, причем сам не мог их запомнить, и некоторые писал по два раза. Необходимо заметить, однако, что книги той поры отличались от нынешних: это были свитки, гораздо меньшие по объему и по содержанию, чем современные. Изменилось и потребление книг: до сих пор они хранились в немногих экземплярах в храмах, государственных архивах или философских школах, теперь они стали распространяться среди публики. Изменился и сам характер этих книг: до сих пор они писались только о самом важном и так тщательно, чтобы быть «творением навеки» (выражение Фукидида о его «Истории»); теперь они стали писаться о чем угодно и с какой угодно небрежностью – наряду с отделанными «творениями» получили право на существование бесчисленные «записки», не притязавшие ни на какую формальную отделку и служившие только сводом фактических сведений и аргументов.

Важнейшими центрами культурной деятельности становятся теперь библиотеки: без книг не мог работать ни писатель, ни ученый. Самой большой была библиотека в Александрии; за ней следовали библиотеки пергамская, антиохийская и др. Птолемеи хотели собрать все существующие книги на греческом языке: число их уже в середине III в. до н.э. достигло 500 000. При библиотеке существовали лекционные залы, обсерватории, лаборатории, хранилища коллекций; в библиотеке работали ученые со всего эллинистического мира, получавшие жалованье от царя.