Тоталитарная система управления: социальные и политические истоки

Обращаясь далее к сути возникшей системы, историки заключают: Революция растоптала идеалы революционеров. За ширмой народности скрывался узкий интерес тех, кто присвоил себе результаты революции: вместо высшей демократии установился режим диктатуры, вместо единения трудящихся – антагонизм отдельных групп городского и сельского населения, вместо личной свободы – система принуждения в интересах новой элиты. Политический словарь не имел терминов для такого новообразования. Это была пестрая смесь госкапитализма, госсоциализма, тоталитаризма, партийной диктатуры, уравниловки, казарменности.

Анализируя черты советского общества 20-х годов, историки отмечают, что военно-коммунистические идеи распространялись на дальнейший процесс национализации производства. Кризис ощущался не только в экономике, но и в социальной сфере. Людские потери, начиная с 1914 г. приближались к 20 млн. человек. Детская беспризорность достигала в 1922 г. цифры в 7 млн. человек. Был введен нэп, о положительных и отрицательных характеристиках до сих пор ведутся споры. В 1921-1922 гг. хлебопроизводящие районы охватил один из самых опустошительных в мировой истории голод, унесший жизни до 8 млн. людей. Лишь к середине 20-х годов восстановилась экономика. ВКП (б) превращается в 20-е годы в особый организм советского общества. Была принята программа “социалистической индустриализации”. 1927-1929 гг. известны как годы “великого перелома”. Был свернут нэп, продолжался процесс индустриализации, началась насильственная коллективизация в деревне. Возник культ личности вождя партии, начали складываться основы системы, названной сталинизмом. Кризис капитализма конца 20-х годов и изменившаяся международная обстановка позволила сталинскому руководству в созданном в 1919 г. объединении – Коминтерне провозгласить тезис о возрастании агрессивности империализма, приближении войны и революции. В качестве примера указывалось на возникновение фашизма. Однако главными врагами были объявлены социал-демократы – “социал-фашисты”, препятствовавшие своим реформизмом наступлению революции. Это вело к расколу рабочего движения и облегчало установление фашистских и военных режимов в ряде стран.

Историки считают, что 1929 г. стал годом утверждения сталинской диктатуры, когда возникли “контуры уже иной цивилизации”. Сталин выступал создателем нового руководящего слоя, выразителем его интересов, умел приспособиться к духу эпохи. Его поддержали “средние кадры” партии, на которые его противники в руководстве партии, постепенно устранявшиеся им, не обращали внимание.

Существуют два подхода в интерпретации сформировавшейся в СССР новой общественной системы: “тоталитарное” и “модернизаторско-ревизионистское”. “Тоталитаристы” считают Октябрь 1917 г. не пролетарской революцией, а заговором и переворотом, сталинизм – органичным результатом ленинизма, а советскую систему тоталитарной, державшейся на терроре и лжи, с точки зрения морали идентичной нацизму и фашизму. По представлениям “ревизионистов”, Октябрь – это пролетарская революция, Сталин – аберрация ленинских норм, советский режим при всех его недостатках – основа для “развития”: индустриализации, урбанизации, массового образования, подобно авторитарным режимам в других отстающих странах.

Видный отечественный историк М.Я. Гефтер, отвечая на вопрос     Г. Павловского “Актуален ли Сталин?” в известном интервью, опубликованном в 1987 г. под заголовком “Сталин умер вчера…”, отмечал: “Сталин – фигура историческая, но по сей день спорят о “сталинизме”…, к былому здесь примешано грядущее”. Чуть позднее, в 1989 г. Гефтер писал: “Сталинизм – одно из наиболее масштабных и страшных своей загадочностью явлений ХХ века. Не будет преувеличением сказать, что этот уходящий век, взятый в целом, не может быть понят и “передан” в наследство веку ХХI, пока не будет раскрыта тайна сталинизма, раскрыта преодолением его. За пределами объяснения, по мнению историка, остается загадка пассивности, тайна недостающего сопротивления. А оно – лишь отчасти следствие, в громадной же мере причина, порождающая сталинизм и входящая в самое ядро его. Конечно, такова вообще антропология новейшего тоталитаризма.

Природа тоталитарных режимов, считал Гефтер, едина. Они стремятся к “окончательному решению”, будь то раскулачивание или холокост, провоцируют род человеческий на самоуничтожение. Сопоставление тоталитарных режимов возможно и плодотворно, пишет А.И. Борозняк, посвятивший концепции Гефтера специальный очерк в своей книге очерков “Прошлое, которое не уходит”. Но ныне, когда у части отечественных публицистов нет сомнения относительно отождествления большевизма и нацизма, следует прислушаться к отрезвляющему голосу Гефтера: “В случае с тоталитаризмом коренная трудность … состоит в том, что само понятие это имеет в виду не какую-то конкретную реальность, а специфически общие черты разных исторических “тел”, у каждого их которых своя родословная, несовпадающий по времени, да и, по сути, генезис”.

Интереснейшие соображения по поводу переклички событий времен тоталитаризма с послевоенной и нынешней ситуацией в Германии и Италии, но более всего в России, содержатся в оригинальном труде петербургского математика, культуролога и политолога А.И. Степанова (лишь недавно увидевшим свет в виде книги; в Интернете этот текст был опубликован давно и специалистам известен). В главе “Революции, “революции”, общество: Логические циклы новейшей политической истории” автор для истолкования скачков общественного развития обращается к модели бифуркаций и подчеркивает, что, вступив в эпоху масс (или, как мы уже в начале нашей работы говорили – “массовизации”), социумы переживают регулярные взрывы в экономике, технике, науке, искусстве и т.д., и социально-политические революции индустриальной эпохи являются скорее правилом, чем исключением. Ни одной из развитых стран не удалось их избежать. При этом на роль параметра, ответственного за характер существующего политического режима, автор предлагает количество политических революций, или бифуркаций. Общим правилом тут становится следующее. После двух политических революций эпохи масс в разных странах устанавливаются либеральные (или относительно либеральные) режимы, например, как в современной Великобритании (с ее Великой английской и Славной революциями), в США (Война за независимость и Гражданская война), в России после революции 1905-07 гг. и Февральской 1917, в Германии после революции 1848 г. и Ноябрьской 1918 г. (Веймарская республика) и др. Третьи политические бифуркации, напротив, приводят к резкому сдвигу в сторону тоталитаризма (напр., Россия после Великой Октябрьской революции, Германия после «национальной революции» 1932-33 гг.). Первые же революции отличаются повсеместно специфической «незаконченностью» или «непоследовательностью», и следующие за ними политические режимы представляются смесью как либерально-демократических, так и автократических черт.

Революция 1905-1907 гг. в России с ее эмансипационными целями имела важные, но все же ограниченные последствия, отмечает Степанов. Хребет монархии, феодально-помещичьего, аграрного строя, хотя и приобрел большую гибкость, но не получил переломов. Не случайно поэтому в период очередного кризиса, на сей раз мирового – Первая мировая война – в России состоялась еще одна, Февральская, революция 1917 г., т.е. произошла вторая бифуркация. По своим задачам Февраль был вполне либеральным, и новый режим соответствовал в общем результатам вторых бифуркаций в Великобритании и США. Даже Ленин в тот период признавал, что в стране больше политических свобод, чем в любой европейской стране. Долго, однако, на этой ступени удержаться не удалось, и через восемь месяцев возникает третья бифуркация, разражается Октябрьская революция.

Следствие двух появляющихся одна за другой точек бифуркации – установление такого политического климата, который под лозунгами либеральных программ расчищает почву для деятельности партий “традиционной” ориентации: либеральных, консервативных, радикальных (к числу последних автор относит социалистов и социал-демократов). ХХ век, однако, представил прецеденты политических сил принципиально иного – “авангардистского” – сорта: коммунистических и фашистских (или нацистских). Для поддержки такого более усложненного, чем прежнее, трехчастное политическое поле, требуются не две бифуркации, а больше. В тогдашней России наряду с либералами (кадетами), консерваторами (монархисты, октябристы), радикал-социалистами (эсеры, меньшевики), выступала отлично организованная “авангардистская” сила – большевики. Третья революция, или бифуркация, не могла не состояться. Конечным результатом третьей революции становится установление тоталитарного режима.

Наиболее глубокая, коммунистическая (третья) революция в России, которой попутно пришлось решать задачи модернизации (дефеодализация, ликвидация неграмотности, индустриализация) в своем развитии прошла через несколько ключевых этапов: “военный коммунизм”, НЭП, “Великий перелом” 1928-1929 гг., в результате которого сформировался “классический”, сталинский СССР. Частная собственность полностью отменена, отсутствуют не только альтернативные партии, но и внутри правящей путем репрессий искоренена и тень возможных разногласий, установлено единодушие под эгидой “Отца народов”, единственного живого Вождя.

Тогда же окончательно канонизируется и большевистский миф. Третья революция в России привела к политически однородному, тоталитарному состоянию не сразу, а посредством последовательных скачков. Причем именно третий по счету обеспечил радикальную унификацию, полностью лишив население реальных экономических и политических прав, заложив прочный фундамент великой коммунистической империи.

4. Характеристика тоталитарного режима в СССР

В результате социально-политических сдвигов 30-х гг. в СССР сложилась общественная структура, по ряду параметров соответствующая другим режимам, которые ныне называют тоталитарным (например, гитлеровскому режиму в Германии). К важнейшим чертам этой системы можно отнести:

— правящая элита, сформировавшись в ослабленном военным катаклизмами обществе, уничтожает механизмы контроля со сторон: социума над ней и, разрушая традиционные социальные структуры, резко расширяет свою власть над обществом;

— сверхцентрализм, необходимый правящей корпорации для этого господства, приводит к аналогичным процессам внутри нее; роль общества играет масса, не входящая в узкий центр. Борьба за власть время от времени принимает кровавый характер;

— все легальные сферы общества подчиняются руководству элиты, а большинство несовместимых с этим подчинением структуре уничтожается;

— промышленный рост стимулируется применением внеэкономических форм принуждения к труду;

— создание крупных, легче управляемых форм государственного хозяйства, ориентированных на военно-промышленный комплекс;

— уничтожается или подавляется "враждебная культура", господствует искусство прикладного агитационного характера.

В то же время сталинизм и гитлеризм отождествлять нельзя. В основе идеологии этих двух форм тоталитаризма лежали разные принципы. Сталинизм как форма коммунистического движения и ходил из классового господства, а нацизм — из расового. Тотальная целостность социума в СССР достигалась методами сплочения всего общества против "классовых врагов", потенциально угрожавших режиму. Это предполагало более радикальную, чем в фашистских системах, социальную трансформацию, и направленность режима на внутренние, а не внешние цели (по крайней мере, до конца 30-х гг.). Сталинская политика предполагала национальную консолидацию, но она не сопровождалась расовыми чистками (преследования по национальному признаку проявились лишь в 40-е гг.). Диктатура в СССР была вынуждена прикрываться высокими идеалами, унаследованными от социалистической мысли.

СССР 30-х гг. проходил тот же, что и Германия этап в развитии индустриально-этакратического общества (государственно-монополистического индустриализма), но со своими весьма существенными особенностями. Судя по опыту стран Запада данная стадия была "зигзагом" в развитии, а не обязательной его фазой.

Заключение

Тоталитаризм есть качественно иное явление, нежели любая другая власть, сколь бы суровой она ни была. Это феномен идеологический, и тоталитарные режимы, прежде всего — режимы идеологические. Они рождены идеологией и существуют ради нее. Если в традиционном деспотическом обществе политическая власть самоценна и ее носители используют идеологию как средство для поддержания этой власти, то для носителей тоталитарного начала самоценна идеология, а политическая власть завоевывается с целью утверждения этой идеологии. Закономерно, что целью уже установившегося режима является распространение своей идеологии в максимальном масштабе. Внешняя экспансия таких режимов вызывается не столько территориальными притязаниями и экономическими стимулами (как, например, приобретение рынков сбыта, рабочей силы и т.д.), но главным образом идеей мирового господства своей идеологии.

Тоталитарный режим идеологизирует все сферы жизни, теряя всякую способность к самокоррекции. При этом идеология исходит из некоторой первичной системы идеалов. Октябрьская революция ввела у нас существенно новую (вместо самодержавной) систему высших идеалов: мировую социалистическую революцию, ведущую к коммунизму — царству социальной справедливости, и идеальный рабочий класс. Эта система идеалов послужила основой для созданной в 30-е годы идеологии, которая провозглашала идеи «непогрешимого вождя» и «образа врага». Народ воспитывался в духе преклонения перед именем вождя, в духе безграничной веры в справедливость каждого его слова. Под влиянием феномена «образ врага» распространялась подозрительность и поощрялось доносительство, что вело к разобщению людей, росту недоверия между ними и возникновению синдрома страха. Противоестественное с точки зрения разума, но реально существующее в сознании народа сочетание ненависти к действительным и мнимым врагам и страха за себя, обожествление вождя и лживая пропаганда, терпимость к низкому уровню жизни и бытовой неустроенности — все это оправдывало необходимость противостояния «врагам народа». Вечной борьбой с «врагами народа» в обществе поддерживалась постоянная идеологическая напряженность, направленная против малейшего оттенка инакомыслия, самостоятельности суждений. Конечной «сверхзадачей» всей этой чудовищной деятельности было создание системы террора страха и формального единомыслия.

Список использованной литературы

1. Шанин Т. Революция как момент истины, 1905-1907 – 1917-1922. – М., 1997. - С.468.

2. Искендеров А.А. Закат империи. – М., 2001. –С.490.

3. История России, ХХ век // Боханов А.Н., Горинов М.М., Дмитренко В.П. и др. – М., 2001. – С.166.

4. Гефтер М.Я. Из тех и этих лет. – М, 1991. – С.239.

5. Борозняк А.И. Прошлое, которое не уходит, цит. – С.265.

6. Гефтер М.Я. Агония тоталитаризма // Демократия и тоталитаризм: европейский опыт ХХ века. – Екатеринбург, 1993. – С.8.

7. Степанов А.И. Число и культура: Рациональное бессознательное в языке, литературе, науке, современной политике, философии, истории. – М., 2004. В Интернете: Mode of access: http://www.alestep.narod.ru

8. Схема последовательных бифуркаций была представлена, например, в работе академика Н.Н. Моисеева. См.: Моисеев Н.Н. Современный антропогенез и цивилизационные разломы // Зеленый мир. - М., 1994. – №21.

9. Степанов А.И. Указ. соч.