Автор работы: Пользователь скрыл имя, 18 Декабря 2010 в 20:58, реферат
Самозванство – безусловно, один из тягчайших грехов. Несмотря на это, оно становилось в некоторые времена расхожим делом, и присваивали себе чужое имя не только самые дурные люди. На Руси эпоха, в центре которой Великая Смута, - золотое время для самозванцев. Их было так много, а значение некоторых столь велико, что исследователи нет-нет, да и задумывались: а не был ли тот или иной из них не таким уж и самозванцем?
Введение 3
1. Феномен самозванства 5
2. «Игра в царя» 6
3. Сколько их и что их гонит? 8
4. Лжедмитрий I 9
5. Лжедмитрий II 11
6. Лжедмитрий III 13
7. Емельян Пугачев 14
8. Княжна Тараканова 15
9. Тимофей Акундинов 17
Заключение 21
Список используемой литературы 23
«Был некий русский, который желал именоваться Johannes Sinensis, что, по его словам, по-самарски переводится – Иван Шуйский… Истинное его имя – Тимошка Акундинов. Родился он в городе Вологде… от простых, незнатных родителей. Отец его назывался Демкой, или Дементием Акундиновым, и торговал холстом. Так как отец заметил в нем добрые способности и выдающийся ум, то он дал ему возможность прилежно посещать школу, так что Тимошка скоро научился читать и красиво писать… Помимо того, у него оказался еще хороший голос для пения – он умел красиво исполнять церковное песнопение – и поэтому тогдашний архиепископ Вологодский и Великопермский, именем Нектарий, полюбил его, принял ко двору своему и поместил в церковную службу. Здесь он вел себя так хорошо, что архиепископ выдал за него замуж дочь своего сына, рожденного до принятия архиепископом своего сына. Промотав в беспорядочной жизни, после смерти архиепископа, имущество жены своей, он с женой и ребенком перебрался в Москву, где его принял бывший друг его по архиепийскому двору Иван Патрикеев, дьяк приказа «новой четверти», и устроил писцов в том же приказе. И здесь он вел себя так хорошо, что ему поручили сбор и расходование денег; а заведовал приказ этими деньгами, получившими с великокняжеских кабаков и трактиров. Некоторое время он добросовестно исполнял свои обязанности, но, наконец, подружился со скверными товарищами, стал пьянствовать и играть, и при этом прибрал к рукам великокняжеские деньги… он… не мог вернуть похищенных денег. В тоже время и собственная жена Тимошки, с которой он жил не в ладах, стала сильно упрекать его… и Тимошка стал опасаться, как бы жена его… не совершила полной исповеди, после чего истина и все его злодейства вышли бы наружу. Чтобы затушить это дело, он решился еще на большее преступление: он взял сынка своего и привел его к своему другу Ивану Пескову, а сам ночью вернулся в свой дом, запер жену свою в комнате… и сжег дом.
…Затем он бежал в Польшу... Это случилось осенью 1643 года. Когда, два года спустя, Московские послы приехали в Польшу… Тимошка стал опасаться, как бы о нем не стали спрашивать, то он в 1648 году бежал оттуда к казацкому полководцу Хмельницкому, у которого жаловался, будто его преследуют за происхождение его из рода великих князей. Льстивыми речами он добился того, что стал Хмельницкому мил и любезен, и обращались с ним здесь хорошо.
Нечистая совесть гнала его дальше, то он опять исчез и в 1648 году бежал в Турцию, дал себя обрезать и принять мегометанскую веру. Так как здесь из-за блудного дела, им совершенного, угрожала опасность его голове, он тайно бежал, отправился в Италию, в Рим, и здесь принял римско-католическую веру.
Отсюда он отправился в Австрию, в Вену, а затем в 1650 году в Трансильванию, или Семиградию, к князю Ракоци. Этот последний принял его, поверил хитрым его уверениям, сильно пожалел его и, по убедительной его просьбе, отпустил с рекомендацией к другим государям. Отсюда он отправился в Швецию, где правившая в то время королева Христина ради рекомендательного письма князя Ракоци оказала ему всяческую милость и отпустила от себя с хорошими подарками…
Тем временем мать Тимошки и все, кто были в доброй дружбе с беглецами, из простого подозрения в существовании заговора, были заключены в тюрьму, подверглись к пытке, а иные и померли при этом. Уйдя из Лифляндии, Тимошка отправился в Брабант и был, как он сам пишет, у эрцгерцога Леопольда. Отсюда он отправился в Лейпциг и Виттеберг с поляком, по имени Стефаном Липковским, принял здесь аугсбургское исповедание и причастие, как это видно из собственной его исповеди, писаной на латыни… и по сию пору находящейся в озанченном университете. Наконец он прибыл в Голштинию и явился в Неймштадт, где его поймал и заключил под стражу русский купец, по имени Петр Микляев из Новгорода…
Во имя своих долгих путешествий он изучил довольно сносно несколько языков, как-то: латинский, итальянский, турецкий и немецкий, так что на каждом из них он мог излагать свои мысли.
Как только прибыл с ним в Москву, его немедленно отправили на пытки и перед смертью своею он вел себя крайне упрямо… Хотя приводили к нему для очной ставки многих прежних его добрых знакомых и друзей, бывших одновременно писцами, хотя все они увещевали его признать правду, все-таки он на все их речи… отвечал молчанием… Его увели с места пытки и на другое утро опять привели сюда и допрашивали о некоторых подробностях. Он, однако, ни на один не пожелал ответить. Тогда его пытки перевели на большую площадь перед Кремлем, прочли о его преступлениях и объявили приговор о нем; его велено было изрубить на куски… …казнь он перенес, не выражая страданий».
С легкой руки первого Лжедмитрия самозванство стало хронической болезнью российского государства. С конца XVII века и чуть не до конца XVIII века редкое царствование проходило без самозванца, а при Петре за недостатком такового народная молва настоящего царя превратила в «самозванца». Череда дворцовых переворотов, предшествующих восшествию на престол всех русских императриц, подтверждала устойчивый характер самозванства как регулятивного механизма истории. Самозванство было удобнейшим выходом из борьбы непримиримых интересов, взбудораженных пресечением династии: оно механически, насильственно соединяло под привычной, хотя и поддельной властью элементы готового распасться общества, между которыми стало возможно органическое, добровольное соглашение. Таким образом, самозванство выступало в роли механизма культуры, объединяющего, сплачивающего общество в условиях распада, хаоса, наслоения неразрешимых и накапливающихся количественно противоречий.
О
начале появления самозванцев
Самозванство – безусловно, один из тягчайших грехов. На Руси, в центре которой Смутное время, - золотое время для самозванцев. Их было так много, а значение некоторых столь велико, что исследователи нет-нет да и задумывались: а не был тот или иной из них не таким уж и самозванцем? Да и где вообще-то, историческая, правда – в хуле или похвале им?
Самозванство – одно из проявлений «нормального» монархического сознания, модель поведения, созданного и отточенного в году смутного лихолетия, самозванство имело то преимущество, что служило внутренним оправданием для выступления протии правящего государственного режима.
При сакральном воспроизведении царской власти поддержка истинного царя – будь то царь, сидящий на престоле, или претендент-самозванец, доказывающий законности своих притязаний – становилась обязательной, угодной Богу, моментом в спасении. Эти особенности в национальном самозванстве и придавали самозванству на русской почве особый размах.