Русское самодержавие при Николае II

Небывалый подъем экономики в конце XIX в. способствовал накоплению капиталов, но одновременно с этим и появлению новых социальных прослоек с их проблемами и запросами, чуждыми самодержавному обществу. Он породил, тем самым, серьезный дестабилизирующий фактор в этой жесткой и неподвижной политической системе .

Дальнейшему развитию страны мешал низкий уровень промышленного потребления сельского населения, и неразвитый потребительский рынок в городе. Развитие промышленности в значительной степени зависело от государственных заказов и недостаточно стимулировалось внутренним рынком. Основным противоречием развития экономики страны стал колоссальный разрыв между сельским хозяйством с его архаичными способами производства и промышленностью, опирающейся на передовую технологию. Россия стала страной с многоукладной экономикой.

Одним из последствий экономического развития 1890-х гг. стало образование промышленного пролетариата. Ленин считал, что пролетарское и полупролетарское население города и деревни достигало 63,7 млн. человек, однако это явное преувеличение. В действительности же количество рабочих, занятых в различных отраслях сельского хозяйства, промышленности и торговли, не превышало 9 млн. Что же касается рабочих в строгом (европейском) смысле слова, их насчитывалось всего 3 млн.

Тем не менее, чрезвычайно высокий уровень промышленной концентрации способствовал возникновению подлинного рабочего класса. Русский пролетариат был молодым, с ярко выраженным разделением между небольшим ядром квалифицированных рабочих и подавляющим большинством недавних выходцев из деревни, не отличавшихся высокими профессиональными навыками и не утративших связь с родной деревней. Это разделение четко ощущалось самими рабочими и препятствовало их объединению для борьбы за свои права. Отличительной чертой русского пролетариата был невысокий удельный вес т. н. «рабочей аристократии», настроенной достаточно умеренно. Около трети рабочих жили за пределами традиционных промышленных центров: вокруг изолированно стоящих заводов, вдоль путей сообщения, либо неподалеку от источников энергоснабжения.

Как известно, еще в царствование Александра III в России появились зачатки рабочего законодательства, однако в целом условия труда и быта рабочих оставались крайне тяжелыми.

Нерешенность и острота рабочего вопроса проявилась в серии стачек, наиболее значительной из которых была стачка в мае-июне 1896 г. 35 тысяч работников текстильной промышленности С.-Петербурга. Они выдвигали чисто экономические и социальные требования. Правительство, испугавшись размаха и длительности забастовки, пошло на уступки, в июне 1897 г. рабочий день был ограничен 11,5 часами, обязательным выходным днем было объявлено воскресенье. Однако, подобно предыдущим этот закон плохо соблюдался, а у правительства не было достаточных сил и возможностей для того, чтобы контролировать предпринимателей, категорически противившихся какому бы то ни было вмешательству властей в их отношения с рабочими.

В принципе все виды рабочих объединений и профсоюзов были запрещены. Однако, чтобы предупредить возможные контакты между рабочими и агитаторами, власти решили создать официальные профсоюзы, которые получили название зубатовских по имени Сергея В. Зубатова, перешедшего, подобно многим бывшим революционерам, на службу в царскую охранку, а с 1896 г. возглавившего Московское охранное отделение. Идея Зубатова была проста и полностью соответствовала самодержавной идеологии, согласно которой царь-батюшка являлся естественным защитником рабочего люда. Поскольку забастовки и всякие другие формы рабочего движения не разрешались, правительству надлежало самому взять в руки заботу о «законных» (то есть экономических) интересах трудящихся. Таким образом, власти стремились укрепить традиционные верноподданические настроения в рабочей среде и избежать постепенного перерастания борьбы рабочих за свои права в революционную борьбу против существующего строя, направив их недовольство против частных предпринимателей. Существование зубатовских профсоюзов (особенно влиятельных в Москве, где они почти полностью монополизировали влияние на рабочих) стало причиной острого конфликта между Министерством финансов (С. Ю. Витте) и МВД (В. К. Плеве) Исходя из стремления обеспечить высокие темпы экономического роста Витте категорически протестовал против поддержки государством рабочих организаций в любом их виде. Плеве, в свою очередь, видя свою задачу прежде всего в искоренении революционных настроений долгое время видел в «зубатовщине» чуть ли не панацею. В действительности организации подобного рода оказались обоюдоострым оружием, ибо с одной стороны они восстанавливали против правительства промышленников, а с другой — прививали рабочему классу зачатки организованности, так, что в критической ситуации объединенные в «зубатовском» профсоюзе рабочие могли выйти из под контроля властей и использовать организационную форму официального профсоюза для борьбы с властями. Такие случаи отмечались, в частности на Украине в 1903 г. Недостаточная эффективность зубатовских организаций вызвала конфликт их основателя с министром внутренних дел Плеве и в том же 1903 г. Зубатов подал в отставку. Однако его организации распущены не были.

В рабочей среде к началу XX в. накопился огромный потенциал недовольства существующим положением вещей. Вместе с тем, вплоть до 1905 г. контакты между рабочей средой и профессиональными революционерами были весьма ограничены.

Реформа 1861 г. освободила крестьян лишь с юридической точки зрения, не дав им экономической независимости. Юридические меры подчинения исчезли, однако экономическая зависимость крестьян от помещика сохранилась и даже усилилась. Из-за значительного прироста крестьянского населения (на 65 % за 40 лет) все более острым становился недостаток земли (хотя и в это время земельные наделы русских крестьян были больше, чем у их собратьев в Европе!). 30 % крестьян составили «излишек» населения, экономически ненужный и лишенный занятости. К 1900 г. средний надел крестьянской семьи снизился до двух десятин, это было намного меньше того, что она имела в 1861 г (тогда это был едва ли не минимальный возможный надел). Положение усугублялось отсталостью сельскохозяйственной техники. 1/3 крестьянских дворов была безлошадной, еще 1/3 имела всего одну лошадь. Неудивительно, что русский крестьянин получал самые низкие урожаи зерновых в Европе (5 — 6 ц. с га, тогда как в Западной Европе в среднем — 20-25).

Обнищание крестьянского населения усугублялось усилением налогового гнета. Налоги, за счет которых в значительной мере шло развитие промышленности, ложились на крестьянство тяжелым бременем. В условиях падения цен на зерно (вдвое за 1851—1900 гг.) и роста цен на землю и арендной платы нужда в наличных деньгах для уплаты налогов вынуждала крестьянина продавать часть необходимой для собственного потребления сельскохозяйственной продукции. «Мы будем меньше есть, но будем больше экспортировать», — заявил в 1887 г. министр финансов Вышнеградский. Четыре года спустя в перенаселенных черноземных губерниях страны разразился страшный голод, унесший десятки тысяч жизней. Он вскрыл всю глубину аграрного кризиса. Голод вызвал возмущение интеллигенции, способствовал мобилизации общественного мнения, потрясенного неспособностью властей предотвратить эту катастрофу, тогда как страна экспортировала ежегодно пятую часть урожая зерновых. Находясь в зависимости от устаревшей сельскохозяйственной техники, от власти помещиков, которым они продолжали выплачивать высокую арендную плату и вынуждены были дешево продавать свой труд, крестьяне в большинстве своем терпели еще и мелочную опеку общины. Община устанавливала правила и условия периодического перераспределения земель (в строгой зависимости от количества едоков в каждой семье), календарные сроки сельских работ и порядок чередования культур, брала на себя коллективную ответственность (до 1903 г., отменена по инициативе Витте) за выплату налогов и выкупных платежей каждого из своих членов. Община решала, выдать или нет паспорт крестьянину, чтобы он мог покинуть насовсем или на время свою деревню и искать работу в другом месте. Чтобы стать полным собственником, крестьянину надо было не только полностью рассчитаться за землю, но и получить согласие не менее двух третей членов своей общины. Существование общины почти полностью затормозило экономическое развитие деревни, тем не менее она сохранялась, поскольку считалась гарантом политической стабильности в крестьянской среде.

Сохранение общинных традиций имело также другие последствия — оно задержало процесс социального расслоение в деревне. Чувство солидарности, принадлежности к общине мешало зарождению классового сознания у крестьян, тем самым тормозился процесс пролетаризации самых обездоленных. Даже после переселения в город крестьяне-бедняки, ставшие рабочими, не теряли полностью связь с деревней, по крайней мере в течение одного поколения. За ними сохранялся общинный надел и они могли вернуться в деревню на время полевых работ. (Однако начиная с 1900 г. практика эта заметно сократилась, особенно среди петербургских и московских рабочих, которым удалось перевезти в город и свои семьи.) В противовес этому общинные традиции замедлили экономическое раскрепощение и наиболее богатого сельского населения, кулаков, хотя, конечно, кулачество начало выкупать земли, брать в арену инвентарь, использовать на сезонных работах батраков, давать им деньги в долг.

Расширение железнодорожной сети должно было активизировать товарообмен, что привело бы к значительному увеличению городского потребительского рынка. Однако большинство русских городов все еще было слишком слабо развито в экономическом отношении и, как следствие, бедно. Поэтому сельским производителям (кулакам) зачастую просто некому было продавать свою продукцию. На рубеже веков в России, по существу, не существовало того слоя общества, который можно было бы назвать деревенской буржуазией. [ ист. 7, стр. 67 ]

В деревне бытовало совершенно особое отношение к собственности на землю, объяснявшееся общинным укладом. Они были твердо убеждены, что земля не должна принадлежать никому, будучи не предметом собственности, а скорее изначальной данностью их окружения, подобно, например, солнцу. Такого рода представления толкали крестьян на захват господских земель, лесов, помещичьих пастбищ и т. д.

Наследие прошлого также ощущалось в консервативном мышлении землевладельцев. Помещик не стремился внедрять технические усовершенствования, которые увеличили бы производительность труда: рабочая сила имелась в избытке и почти бесплатно, так как крестьянское население постоянно росло; кроме того, помещик мог использовать примитивный инвентарь самих крестьян, привыкших к барщине. Имелись, конечно, и некоторые исключения, в основном на окраинах — в Прибалтике, Причерноморье, в степных районах юго-востока, в тех местностях, где давление общинного уклада и пережитки крепостничества были слабее. Поместное дворянство постепенно приходило в упадок из-за непроизводительных расходов, которые в конечном итоге привели к переходу земли в руки других социальных слоев. Однако процесс проходил достаточно медленно и не решал острейшей проблемы крестьянского малоземелья.

Политические партии и движения. Оппозиция

Социальные и экономические изменения конца XIX в. способствовали подъему оппозиционных движений, ставивших в большей или меньшей степени под сомнение существующий политический строй. Либеральное движение было наиболее заметным среди них. Весьма разнородное по своему составу, движение имело два течения — умеренное и радикальное.

Умеренные либералы в большинстве своем были земскими деятелями. Даже самые законопослушные земские деятели в провинции в конце концов возмущались тем, что центральное правительство столь резко ограничивало их роль на местах. Голод 1891 г. дал решающий импульс развитию оппозиции. Она сформировалась как реакция против всесилия царской бюрократии, ее бездеятельности, против косности самодержавия, против экономической политики Витте. Растерявшиеся власти обратились к земским деятелям, чтобы организовать помощь голодающим крестьянам. Были сформированы группы по изучению аграрного вопроса. Констатация социального неравенства в деревне неизбежно привела к желанию реформировать ту систему, которая его порождала. Однако идеи, высказываемые либералами, отражали умеренность, свойственную им. Поначалу земские либералы стремились бороться не с самой самодержавной властью, а лишь с «бюрократическим искажением» ее, помня о монархе-реформаторе Александре II. В их среде высказывались взгляды о желательности создания при императоре чисто консультативного органа, задачей которого было скорее «донести глас народа» до царя, нежели ограничить власть самодержца (например, председатель Московской земской управы Дмитрий Н. Шипов выдвигал старый славянофильский лозунг: «Царю — власть, народу — мнение!», вспоминали и проект М. Т. Лорис-Меликова 1880 г.), а также предоставления народу минимума политических свобод. Серьезным ударом для умеренных либералов стала, во-первых, речь Николая II перед земскими представителями 17 января 1895 г., где он прямо назвал надежды на политические реформы «бессмысленными мечтаниями», а во-вторых, Ходынская катастрофа 18 мая 1896 г. (1389 погибших, 1300 получивших тяжелые увечья), которую император фактически проигнорировал, показав, по мнению большинства русского общества, равнодушие к своему народу. Тем не менее, земская оппозиция не исчезла. В 1899 г. земцы создали нелегальный кружок «Беседы», имевший целью «пробуждение общественного мнения, чтобы оно было более авторитетным для Петербурга. Общий лозунг — сочувствие земству». В 1901 г. прошел Съезд земских деятелей, принявший резолюцию, в которой говорилось о необходимости расширения прав земств, повышения роли крестьян в земствах, создании всероссийского земского органа и предоставлении населению некоторых политических свобод. На этой платформе в 1903 г. сложился «Союз земцев-конституционалистов» — одна из составных частей будущей кадетской партии.

Социальной базой радикальных либералов стала интеллигенция, которая к концу столетия стала претендовать на то, чтобы стать «третьей силой», отстаивать либеральные идеи в борьбе и с самодержавием и с революционным экстремизмом. Центрами объединения радикальных либералов (наподобие земств для умеренных) стали разнообразные профессиональные объединения, культурные ассоциации (например Комитет по развитию культуры, Вольное экономическое общество, Московское правовое общество и др). Эти организации дали либералам возможность общения. Они поняли, что по численности составляют теперь определенную силу. Так постепенно сформировалась настоящая сеть политических организаций, имеющих абсолютно легальную основу. Еще одним центром притяжения радикальных либералов стал издававшийся в Штутгарте с лета 1902 г. Петром Б. Струве журнал «Освобождение». Бывший легальный марксист, Струве вскоре перешел от идеи диктатуры пролетариата к эволюционной концепции, предполагающей создание парламентской демократической модели путем реформ. Либеральная интеллигенция, близкая ему по убеждениям, объединилась вокруг журнала в «Союз освобождения» (1904 г.), также ставший одной из составляющей партии КД. В «Союз» входили видные университетские ученые (историк Павел Н. Милюков, философы Сергей Н. Булгаков и Николай А. Бердяев), члены земств (Павел Д. Долгоруков, Иван И. Петрункевич), адвокаты (Василий А. Маклаков). Программа партии была намного более радикальной, чем программа либерального дворянства. «Союз освобождения» требовал избрания путем всеобщих выборов конституционного собрания, которое определило бы дальнейшую жизнь страны и судьбу монархии, провело бы широкие реформы. Будучи противниками насилия, либералы стремились к организации «конституционного» движения. Они собирались на многочисленные «политические банкеты», подобно противникам Июльской монархии во Франции в 1847 г. За десять лет либеральное течение сильно радикализировалось. Это произошло вследствие осознания либералами своей силы, в противовес разрозненному революционному движению и власти, которой предстояло начиная с 1900 г. вступить в полосу острейшего экономического и социального кризиса.

Революционные организации на рубеже веков были еще крайне раздроблены и слабы. «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» был фактически разгромлен полицией к концу 1895 — началу 1896 гг. Владимир И. Ульянов вместе со своим другом Юлием О. Мартовым был арестован и сослан на три года в Сибирь, где написал один из фундаментальных своих трудов «Развитие капитализма в России». [ ист. 4, стр. 187 ]

Разгром «Союза борьбы…» и, одновременно, успех забастовки рабочих-текстильщиков способствовали появлению нового течения в кругах социалистов, так называемого экономизма (развитие «легального марксизма» (П. Струве, Михаил И. Туган-Барановский, С. Булгаков и др.). Как считали его теоретики (супруги Сергей Н. Прокопович и Екатерина Д. Кускова), необходимо было выдвинуть на первый план экономические требования трудящихся, а борьбу с самодержавием предоставить либералам. Пока шли споры, небольшая группа деятелей социал-демократической ориентации основала в Минске 1 марта 1898 г. Российскую социал-демократичскую рабочую партию. Событие это имело чисто символическое значение, ибо, как только завершился съезд, восемь из девяти основателей новой партии были арестованы. Тем не менее, необходимо отметить, что в России, в отличие от Европы, социалистические партии возникли раньше буржуазных.