Русская правда, свод древнерусского права XI—XIII вв

Относительно  личных оскорблений Правда сыновей  Ярослава представляет три статьи. В 1-й говорится, что окровавленный  или с синяками человек не обязан представлять свидетелей; во 2-й — что за побои смерда без княжеского позволения платятся за обиду три гривны; в 3-й говорится, что за побои огнищанина, тиуна или княжеского мечника платятся за обиду 12 гривен. Здесь закон опять говорит об одних княжеских людях, а не о земцах; следовательно, по отношению к земцам узаконения Правды Ярославовой остались в прежней силе. В такой же силе остались постановления Ярославовой Правды относительно различия побоев разного рода. Сыновья Ярослава не упоминают о них в своей Правде именно потому, что подробности эти остались неизменны. Сыновья Ярослава говорят в своей Правде лишь о том, в чем были сделаны изменения. В Правде сказано: «А ино все, яко же Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша».

Второй отдел  заключает в себе статьи о нарушении прав собственности. Статьи этого отдела разделяются на три разряда. В 1-м разряде определяется плата пени за украденные вещи, которую должен был выплатить вор, если у него не окажется налицо украденных вещей. Здесь княжеский конь оценивался в 3 гривны, а конь смерда — в 2 гривны, кобыла — в 60 резаней, вол — в 1 гривну, корова — в 40 резаней, баран — в 1 ногату. Во 2-м разряде статей излагаются различные пени, которые должны были платить уличенные в нарушении права собственности. Пени эти были следующие: 1) за увод чужого раба — 12 гривен; 2) за кражу коня или вола из клети — 1 гривну и 30 резаней. А если в одном воровстве участвовали несколько лиц, то с каждого — по 3 гривны и 30 резаней. В статье об этом сказано: «Оже их было 18, то по 3 гривны и 30 резаней платить мужеви»; 3) за порчу чужой межи — 12 гривен, за порчу княжеской борти — 3 гривны, а за порчу борти смерда — 3 гривны. В статьях 3-го разряда говорится о мелкой краже и также обозначаются цены за украденные вещи и пени или продажи за них в пользу князя. Здесь замечательно то, что продажа за мелкую кражу назначается вдвое более цены украденной вещи; так, гусь оценивался в 30 резаней, а продажа за покражу его назначалась в 60 резаней; кроме того, если в краже участвовали 10 или более человек, то каждый из них должен был платить продажи по 60 резаней.

В отделе узаконений против нарушителей права собственности  особенно обращают на себя внимание следующие  постановления. 1. В 1-й статье за убийство раба назначается пеня в 5 гривен, а  за увод раба платилось 12 гривен, следовательно, более чем вдвое. Это показывает, что русское общество того времени смотрело на раба как на вещь. Убийство раба не могло принести никому пользы, следовательно, не могло быть часто — напротив, увод раба приносил большую или меньшую пользу тому, кто уводил, следовательно, это преступление совершалось чаще и должно было наказываться строже. 2. В Правде сыновей Ярослава делается различие между одиночным воровством и воровством, совершенным целой шайкой, причем за последнее пеня была больше. 3. В Правде сыновей Ярослава особенно замечательна статья о порче межей. В Ярославовой Правде о ней и не упоминается. Но, конечно, необходимо допустить, что меры против порчи межей существовали как в Ярославово время, так и до него, потому что и в это время русский народ был земледельческим народом, а следовательно, дорожил своими полями, тем более что тогда было еще очень немного обработанных полей. Межевыми знаками служили ямы, зарубки на деревьях и разные естественные признаки. Отсутствие в Ярославовой Правде узаконений относительно порчи межей можно объяснить тем, что Ярослав, конечно, предоставлял разбирательство дел такого рода или старому обычаю, или, что вероятнее всего, Судному закону, в котором есть статья о порче межей. Но через 50 лет после смерти Ярослава русское общество уже настолько развилось, что не могло оставаться ни при обычном праве, ни при Судном законе, полагавших телесное наказание, не согласное с русским духом, и потребовало новых законов. Поэтому-то сыновья Ярослава и помещают в своей Правде статью относительно порчи межей. По Правде сыновей Ярослава порча межей считалась очень важным преступлением — за нее назначалась пеня в 12 гривен, равная пени за увоз раба.

Третий отдел  Правды сыновей Ярослава содержит статьи о суде и судебных пошлинах по уголовным делам. Отдел этот состоит из двух статей. 1-я из них говорит, что «пойманного вора должно вести на княжий двор», т. е. к князю, или его наместнику, или к тиуну. Статья эта прямо отрицает самоуправство: по ней убивший вора связанного и не способного никому вредить считался убийцей и приговаривался за это к плате виры. Во 2-й статье этого отдела определяются следующие судебные пени: а) емцу, т. е. тому, кто ловил вора, — 10 резаней; б) княжескому мечнику — 1 куна от гривны; в) в десятину на церковь — 15 кун; г) князю — три гривны. Если же дело будет оценено в 12 гривен, то емцу — 70 кун, в церковь — 2 гривны, а князю — 10 гривен. Это распределение судебных пошлин, очевидно, относится к преступлениям по нарушению прав собственности; относительно преступлений против личности оставлен был в силе старый Устав Ярослава о вирных уроках и продажах. Подробное рассмотрение Правды сыновей Ярослава показывает, что она представляет собой продолжение, пополнение и развитие Ярославовой Правды, но не является ее повторением. Она ясно выражает понятие русского общества ее времени о праве, понятие, которое оно имело в течение нескольких десятков лет после смерти Ярослава и которое в это время значительно развилось. Так, Ярослав в своей Правде еще не мог отменить совершенно месть родственников за убитого, он только ограничил ее, определив, кто из родственников убитого мог мстить за него. Сыновья же Ярослава прямо отрицают законность права мести. Они заменяют месть пенями, которые в их Правде разделяются на три вида, а именно: когда общество должно платить за убийцу, когда — сам убийца и, наконец, когда пеня отменялась и убийство не вменялось в преступление. Точно так же и в делах по нарушению прав собственности сыновья Ярослава настолько опередили своего отца, что уже отграничили воровство единичное от воровства шайками. Это разграничение указывает на возникновение в русском обществе новых вопросов и на развившуюся в нем потребность яснее определять общественные отношения. Но, как видно из предыдущего, и Правда сыновей Ярослава еще не выходит за пределы законов уголовных: в ней нет узаконений по гражданскому праву, а одни только уголовные узаконения.

Русская Правда XII в. Развитие общественной жизни на Руси породило новые вопросы, требовавшие законодательного решения. А потому Русская Правда не могла оставаться на той же ступени развития, на какой она была при сыновьях Ярослава. Вместе с развитием общества развиваются и его законы. Конечно, общество в этом своем движении опережает закон, который, т. о., остается позади, но все-таки и он движется.

Хотя в русское  общество не входили новые элементы до самого татаро-монгольского ига, тем  не менее прежние элементы его: варяжский, славянский и византийский — постепенно изменялись и принимали один характер, чисто русский. Это постепенное влияние элементов должно было изменять развитие общества, а это изменение должно было отразиться на законодательстве. Следы этого развития общества мы замечаем в дальнейших изменениях и редакциях Русской Правды. Действительно, в ее последующих редакциях мы встречаем ясные доказательства постепенного развития и изменения Правды Ярослава и Правды сыновей его.

При внимательном рассмотрении последующих редакций Русской Правды нельзя не заметить, что они не суть повторение или искажение Правды Ярослава и Правды сыновей его, но составляют отдельные законодательные памятники разных времен, приспособленные к разным степеням развития русского общества. При рассмотрении редакций Русской Правды последующих времен нельзя не заметить, что почти во всех них упоминается о Русской Правде Ярославовой редакции и о ее изменении при сыновьях Ярослава. Это обстоятельство служит прямым указанием на то, что все редакции Русской Правды после сыновей Ярослава составляют отдельные законодательные памятники, которые не следует смешивать с двумя рассмотренными нами.

Содержание Правды XII в. во всех списках начинается следующими словами: «Суд Ярославль Володимиричь, Правда Русьская». Несмотря на такое  заглавие, она очевидно не есть Ярославова Правда, а представляет отдельный законодательный памятник, в котором из Ярославовой Правды и Правды сыновей его заимствована только одна 1-я статья, все же прочее в ней составляет новость, основанную на новых началах, выработанных русским обществом. Поэтому заглавие «Суд Ярославль Володимиричь», собственно, можно отнести только к одной 1-й статье, которая действительно взята из Ярославовой Правды. Правду XII в. можно разделить на 4 отдела: в 1-м из них говорится о преступлениях против жизни, во 2-м — о личных оскорблениях, в 3-м — о нарушении права собственности, в 4-м излагаются узаконения о займах. Из этого разделения статей мы ясно видим, что этот памятник, подобно предшествующим, еще преимущественно относится к уголовному законодательству, из гражданского права в нем помещен только один отдел — о займах.

1-й отдел.  Правда XII в. начинается 1-й статьей  Ярославовой Правды и Правды  сыновей его, отменивших месть  за убийство и заменивших ее  кунами. Указав таким образом  на основное начало законодательств  предшествующего времени, Правда XII в. приступает к развитию юридических понятий своего времени, а именно, излагает узаконения о вирах. Она, во-первых, определяет, что такое дикая вира и головщина и кто платил их. По этому определению дикой вирой называлась: а) пеня за убийство, совершенное во время разбоя, когда нет налицо убийцы или же когда община не хочет выдавать его; б) пеня за убийство, учиненное в ссоре; в) вира за убийство, учиненное на пиру явно, а не скрытно. Отличительный характер дикой виры состоял в том, что ее платил не сам убийца, а целая община, вервь, к которой принадлежал убийца, и притом община платила эту виру не вдруг, а погодно, в течение нескольких лет. Основанием для платежа дикой виры общиной служило то, что совершивший убийство был сам членом этой общины, или верви, и состоял вкладчиком по постоянному и ежегодному платежу дикой виры, хотя бы он и не совершил убийства. В законе прямо сказано: «Будет ли головник их в верви, то за не к ним прикладывают того же деля им помогати головнику (убийце)». Итак, дикую виру, т. е. пеню князю за убийство, головник платил не один, а при помощи целой общины. Но саму головщину, т. е. плату родственникам за голову убитого, он платил один, тут община не помогала ему. В той же статье говорится: «А головничьство, а то самому головнику; а в сороце гривен (т. е. дикую виру) заплатити ему из дружины (т. е. вместе с членами верви) свою часть». Из учреждения дикой виры видно, что здесь действовало юридическое понятие о вменении. Общество, вервь, не вменяло в преступление убийство в трех показанных нами случаях, считало это убийство неумышленным или, по крайней мере, извиняло убийцу, находило его хорошим членом и потому помогало ему, как своему вкладчику, в плате виры и не выдавало его. Во-вторых, настоящий памятник определяет условия, когда не допускается дикая вира, т. е. когда платил виру сам убийца. Во-первых, виру платил тот убийца, который убил другого без ссоры, без причины со стороны убитого, а единственно со злым умыслом, чтобы его ограбить. Такой убийца в законе прямо назван разбойником; за него вервь не платила, а напротив, самого его с семейством и со всем имением отдавала «на поток и на разграбление». В законе сказано: «За разбойника люди не платят, но выдадят самого всего и с женою и с детьми на поток и на разграбление». Община явно не терпит злоумышленного убийцу; она не только не защищает его, а напротив, исключает его из своих членов как нетерпимого злодея, и убийство со злым умыслом считается достойным строгой кары. Во-вторых, помощью общины в уплате виры не пользовались те из убийц, хотя бы и неумышленных, которые не принадлежали ни к какой верви, не вкладывали своей доли в дикую виру: «Аже кто не вложится в дикую виру, — говорится в законе, — тому люди не помогают, но сам платит». Здесь головник, хотя и платит сам, без пособия общины, но он, как неумышленный убийца, следовательно терпимый член, не изгоняется из общины, не отдается на поток и на разграбление; он по-прежнему остается членом общины, только сам, своими средствами уплачивает виру и головщину, т. к. он не вкладывался в дикую виру. В-третьих, настоящий памятник говорит о т. н. поклепной вире. Поклепной вирой называлась вира, платимая тем, на кого падало подозрение в убийстве или кого уличили в убийстве свидетели, но кто не был схвачен во время самого совершения убийства. Закон в таком случае требует суда и судебными доказательствами признает свидетелей, а если их не будет, то испытание железом. Для полного доказательства совершенного преступления по закону требуется 7 свидетелей, если истец русский, а если варяг или другой иноземец, то достаточно 2 свидетелей, т. е. обвиняемый признается преступником, если семь или двое свидетелей подтвердят обвинение. Но Русская Правда допускает поклеп в убийстве и иск только в таком случае, когда найден будет еще не разложившийся труп; когда же будут найдены только кости или до того истлевший труп, что убитого нельзя узнать, в таком случае ни иск, ни суд по закону не допускаются. В законе сказано: «А на костех и по мертвеце не платити виры, оже имени не ведают, ни знают его». Это ясно показывает, что в XII в. уголовное дело разбиралось только тогда, когда были истцы по этому делу, т. е. процесс был чисто обвинительный.

Относительно  узаконений о вирных пошлинах Правда XII в. следует уставу Ярослава о вирных уроках, только несколько изменяет его, а именно разделяет на два разряда: а) виры в 80 гривен; б) виры в 40 гривен. Вместо вирного урока в 60 гривен в пользу вирника, как это узаконивает Ярославова Правда, Правда XII в. узаконивает брать в пользу вирника от 80 гривен — 16 гривен, а от 40 гривен — 8. Кормы же вирнику Правда XII в. определяет так же, как и Ярославова Правда. Далее в настоящем отделе помещена оценка, сколько платить за каждую голову головщины. Эта оценка одинакова с оценкой по Правде сыновей Ярослава, только здесь прибавлено: во-первых, разделение княжеских служителей на два разряда, причем к первому, в 8 гривен за голову, отнесены тиуны — огнищный и конюший; а к второму, в 40 гривен, княжеские отроки, конюхи и повара — следовательно, младшая дружина; во-вторых, в двенадцатигривенную головщину включены ремесленники и ремесленницы, а в пятигривенную к княжеским рядовичам причислены и боярские рядовичи. Первый отдел настоящего памятника заканчивается статьей о пошлинах, платимых в том случае, когда кто оправдается от обвинения в убийстве; здесь пошлины в пользу княжеского отрока брались одинаково с оправданного и с обвинителя. В законе сказано: «А кто свержет виру, то гривна кун сметная отроку; а кто и клепал, а тому дати другую гривну».

Во 2-м отделе, о личных оскорблениях, настоящий памятник перечисляет те же преступления, что и в Правде Ярослава. Само наказание остается большей частью прежним, но настоящий памятник развивает некоторые новые юридические понятия, на которые прежние законодатели не обращали внимания. Так, напр., в статье: «Оже кто кого ударит батогом…» в Ярославовой Правде просто назначена пеня в 12 гривен согласно Олегову договору; в настоящем же памятнике к пени в 12 гривен прибавлено еще: «Не терпя ли противу тому тнеть мечем, то вины ему в том нет». Или в статье: «Аже приидет кровав муж на двор (княж)» — по Ярославову закону представлялось на волю обиженного или мстить, или взять три гривны за обиду и плату за лечение, а обида доказывалась на суде знаками на теле: ранами, синяками и др., а за недостатком их — свидетелями. Точно тот же порядок сохранен и в настоящем памятнике, но здесь прибавлено, что свидетели должны говорить «слово противу слова» с обвинителем, и сверх того сказано, что кто начал драку, тот обязан платить сверх 3 гривен обиженному 60 кун и еще 3 гривны продажи в казну княжескую. Это узаконение вошло в Правду XII в. прямо из Судного закона, в который оно пришло из Юстинианова кодекса. Если же окажется, по указанию свидетелей, что избитый, придя жаловаться, сам начал драку, то он лишался права на получение вознаграждения за обиду. В законе сказано: «Аще и кровав приидет, а будет сам почал, а вылезут послуси, то ему за платеж, оже и били». Следовательно, в Правде XII в. уже принималось в расчет, кто начал драку; прежде же достаточно было показать следы побоев или привести свидетелей, чтобы получить вознаграждение за обиду; теперь же кто начал драку, хотя бы он и действительно был оскорблен или потерпел побои, тот терял всякое право на вознаграждение от обидчика и не имел права жаловаться. Следовательно, закон здесь обращал внимание и судил не по одному факту, а по причинам, вызвавшим факт, чего в прежнем русском законодательстве не было заметно. Т. о., отдел о личных оскорблениях замечателен для нас в том отношении, что в нем разбирается не один факт, а также и мотив факта или воля совершившего преступление.

3-й отдел,  о преступлениях против прав  собственности, представляет очень  много нового о порядке суда  и следствия по этим делам,  что тогда известно было под  именем свода. Статьи о своде начинаются измененной статьей Ярославовой Правды о том же предмете. По Ярославовой Правде увидевший свою пропавшую вещь в руках другого не мог тотчас брать ее, а должен был требовать свода; если же владевший украденной вещью не шел на свод, то в течение 5 дней должен был представить поручителей в том, что он купил, а не украл опознанную вещь. В настоящем же памятнике, во-первых, поручительство и пятидневный срок отменены. Эта отмена, очевидно, произошла оттого, что сроки и поручительство заимствованы были из византийского Номоканона (см.: Кормчая) и, как не согласные с духом русского общества, не могли удержаться в русском законодательстве; во-вторых, последствия свода выражены довольно определенно, тогда как у Ярослава они вовсе опущены. В этом памятнике прямо сказано, что найденный посредством свода настоящий тать должен платить хозяину украденной вещи и все то, что пропало вместе с ней. Напр., у хозяина пропала лошадь с телегой и разными товарами в телеге; если хозяин увидел у кого-либо свою пропавшую лошадь и посредством свода открыл настоящего татя, то тать должен заплатить ему и за телегу с товарами, хотя они у него не были найдены. Далее памятник полагает границы сводам, а именно: в одном городе свод должен производиться до конца, т. е. пока не отыщется настоящий тать, но если свод придется вести по разным городам и деревням, то по новому закону истец идет только до третьего свода, и третий за лицо, т. е. за найденную у него краденую вещь, должен заплатить истцу деньги, а с самой украденной вещью или лицом идти до конца свода, т. е. пока не найден будет настоящий тать, который должен был платить все: и пеню, или продажу, князю, и другие вещи, попавшие вместе с найденной, а также все расходы по сводам. Притом при сводах соблюдался такой порядок: если тот, у кого найдена украденная вещь, скажет: «Я купил ее на торгу», — то должен представить двух свободных мужей или мытника, при которых совершена покупка; и если притом скажет, что не знает, у кого купил, то вместе со своими свидетелями должен будет присягнуть в том, что найденная у него вещь действительно куплена им на торгу у неизвестного лица при свидетелях, которые также должны дать клятву. После этого вещь отдавалась истцу, а покупщику предоставлялось искать того неизвестного, у которого он купил ее; и если, хоть и через долгое время, этот неизвестный находился, то должен был возвратить взятые у покупщика деньги и заплатить хозяину вещи все то, что пропало вместе с ней, и выплатить пеню, или продажу, в казну князя. Далее в настоящем отделе говорится, что при поиске украденного раба порядок свода был назначен тот же, какой и для отыскания пропавших вещей: настоящий хозяин раба шел только до третьего свода, у третьего брал раба, а своего оставлял ему как поличное, чтобы идти ему до конечного свода, и когда на конечном своде отыскивался настоящий тать, то раб, оставленный в поличное, возвращался хозяину его, а тать платил все убытки по своду и продажу князю в 12 гривен. В заключении о сводах настоящий памятник повторяет закон Ярославовых сыновей, что вор, пойманный при воровстве, в случае сопротивления мог быть безнаказанно убит хозяином, поймавшим его, но если хозяин возьмет вора живым и свяжет, а потом, вместо того чтобы вести на княжеский двор, убьет его связанного, то за это подвергается пени в 12 гривен. Настоящий отдел Правды XII в. заканчивается пятью статьями о количестве продажи, или пени, за разные кражи и о законной цене разным вещам, которую вор должен платить хозяину вещи в случае, если вещи не будет налицо. Статьи эти почти все взяты из Правды сыновей Ярослава, и только некоторые из них изменены и пополнены. Наконец, в заключении этого отдела сказано, что продажа, или пеня, за татьбу налагалась только тогда, когда тати были люди свободные; если же тати были рабы, то на них как на несвободных не налагались пени, а только господа их платили вдвое против украденного. В законе сказано: «Оже будет холопи тати, любо княжи, любо болярскыи, любо чернецевы их же князь продажею не казнит, занеже суть не свободни, то двоичи платити к исцу за обиду». Это совершенно новый закон, не известный ни Ярославовой Правде, ни Правде сыновей Ярослава. Но в основных своих чертах закон этот вполне согласен с Ярославовой Правдой, которая не признает личности в холопе, а считает его безгласной собственностью господина наравне с домашними животными; как в случае нанесения какого-либо вреда домашними животными за убыток, понесенный при этом, платил хозяин, которому принадлежали животные, так и холопу не вменялись преступления и за него, как за домашнее животное, должен был отвечать господин. Т. о., Правда XII в. в узаконениях о преступлениях против воли собственности имеет те же основания, как и Ярославова Правда и Правда сыновей Ярослава, только в Правде XII в. отдел этот несколько дополнен и особенно отличается развитием понятий о порядке свода или поиске татя.