Принятие христианства на Руси

Историки  считают, что умирающая императрица  колебалась и, возможно, раздумывала, не оставить ли ей престол самой Анне Леопольдовне, но невнимательность племянницы к тетке во время болезни решила дело, и наследником был провозглашен Иван Антонович. Но теперь вставал вопрос о регенте при двухмесячном младенце. Возможностей было три. Во-первых, роль регента могла быть поручена его  родителям или одной Анне Леопольдовне, но императрица, видимо, опасалась, что  в этом случае реальная власть окажется в руках герцога Мекленбургского  Леопольда, славившегося скверным характером и вовсе не желательного в России гостя. Можно было бы отдать бразды правления страной в руки коллегиального органа — Кабинета министров, но это означало бы, по сути, возврат к той модели власти, которую Анна Иоанновна отвергла в самом начале своего царствования. Наконец, третьим претендентом на регентство был Бирон, затеявший ради этого сложную интригу. Помимо просто властолюбия им, видимо, двигало и сознание того, что до сих пор гарантом его благополучия была лишь сама императрица и при смене власти шансов сохранить его было немного. Получить регентство из рук императрицы значило для Бирона не только сохранить власть в своих руках, но и приумножить ее, причем законным путем. В результате ему удалось привлечь на свою сторону влиятельных членов Кабинета и добиться от Анны Иоанновны подписания соответствующего указа. Впрочем, сама императрица, по преданию, подписывая указ, который должен был быть оглашен после ее смерти, воскликнула: «Жаль мне тебя, герцог, ты сам стремишься к своей погибели!».

Среди тех, кто активно помогал Бирону в  получении регентства, был Миних, по мнению некоторых историков, уже  тогда лелеявший планы свержения  регента, если тот не поделится с  ним властью. Но, видимо, ситуация была такова, что в короткое время когда  императрица могла вот-вот умереть, можно было успеть уговорить ее только в пользу Бирона. Если же указ о регентстве не был бы подписан вовсе, начались бы беспорядки, при которых на фоне общего недовольства временщиками реальный шанс получить престол оказался бы у той, кого и Миних, и Бирон  опасались более всего — у  цесаревны Елизаветы Петровны.

Как бы то ни было, но массового выступления  против младенца-императора и его  регента в октябре 1740 года не произошло, хотя борьба за власть в правящей верхушке не утихала. Уже через несколько  дней после объявления его регентом Бирон проведал о враждебных ему  разговорах принца Антона-Ульриха со своими приближенными. Последовало  бурное объяснение и публичное покаяние принца, после которого в течение  двух недель он не покидал свои покои. Легкая победа вскружила Бирону голову, и он, видимо, решил, что теперь ему все нипочем. 7 ноября он поссорился с Анной Леопольдовной, наговорил ей грубостей и пригрозил отправить вместе с мужем в Германию. Этот разговор оказался для Бирона роковым: в ту же ночь произошел переворот, положивший конец его правлению.

Главным организатором переворота был Миних, полагавший, что, избавив Брауншвейгское семейство от Бирона, он сослужит ему  такую службу, что ничего не будет  стоить заполучить вожделенное звание генералиссимуса и навсегда обеспечить первенствующее положение при российском дворе. При этом он не претендовал  на роль регента, собираясь отдать ее Анне Леопольдовне, а, призывая гвардейцев арестовать Бирона, ловко манипулировал  именем Елизаветы, ради которой они  готовы были идти в огонь и в  воду. Переворот свершился без  осложнений, и 9 ноября появился изданный от имени императора манифест об отрешении  герцога Курляндского от регентства. Бирон отправился в сибирскую  ссылку.

По свидетельству  современников, переворот был встречен с восторгом. После принесения присяги  Анне Леопольдовне в качестве правительницы  к окну дворца поднесли младенца Ивана  Антоновича и показали толпе народа, приветствовавшей его радостными криками. Так началось правление герцогини  Брауншвейгской.

Первые  распоряжения новой власти были традиционны  для подобных случаев: участники  переворота получили награды, хотя и  несколько иначе, чем задумывал  Миних. Звание генералиссимуса досталось  не ему, а принцу Антону-Ульриху. Фельдмаршалу пришлось довольствоваться орденами, деньгами и должностью кабинет-министра. Этот факт свидетельствует о том, что родители Ивана Антоновича собирались править самостоятельно. Членом Кабинета стал также граф М.Г. Головкин, и в  результате половину состава правительства  составили русские, а половину иностранцы. Так же обстояло и с придворным штатом, где обертгофмаршалом был  лифляндец Левенвольде, а гофмаршалом  русский Д. Шепелев. Из восьми камергеров русских было шестеро. Таким образом, нет оснований утверждать, что  правительница отдавала предпочтение иностранцам. Причем Анна Леопольдовна была набожна, пунктуально соблюдала все обряды православной церкви.

Сама  правительница не испытывала влечения к государственной деятельности и нередко, вздыхая, говорила о том, как она мечтает, чтобы ее сын  скорее вырос. В этой ситуации, быть может, если бы в правительстве оказались  люди энергичные и решительные, они  могли бы многого добиться. Но Анна Леопольдовна сохраняла вокруг себя в основном тех же, кто окружал  ее тетку. Столь же неспособным к  государственной деятельности был  и принц Антон Ульрих.

Между тем  Иван Антонович рос под присмотром фаворитки его матери фрейлины Юлии Менгден, и его очень редко  показывали посторонним, даже когда  этого требовал этикет.

Откровенное нежелание правительства всерьез  заниматься управлением страной  вызывало все большее недовольство. Легитимность власти Анны Леопольдовны была сомнительной, а перспектива  семнадцать лет ее правления провести подобным же образом мало кого вдохновляла. Напряжение в обществе росло, и возможность  свержения правительницы становилась  все реальнее, и лишь она сама, казалось, ничего не хотела замечать. Еще  в марте 1741 года ушел в отставку отчаявшийся  что-либо изменить Миних, грозил отставкой  Остерман. Опытные политики хорошо знали положение в Петербурге, были осведомлены о том, что недовольные  все больше концентрируются в  окружении цесаревны Елизаветы, и считали необходимым принять  меры безопасности. Одни предлагали отправить  ее в монастырь, другие срочно выдать замуж. Но и Елизавета знала об этих планах, и именно опасность  их осуществления более, чем что-либо иное, быть может, толкнула ее, любившую веселый и беззаботный образ  жизни не меньше своей племянницы, на путь заговора.

Между тем  сведения о заговоре, в котором  были замешаны и некоторые иностранные  дипломаты, не могли не достичь ушей членов Кабинета. 11 ноября в покои правительницы на носилках принесли больного Остермана, умолявшего немедленно арестовать одного из главных заговорщиков — врача Елизаветы Лестока, а также изолировать саму цесаревну. Правительница отвечала, что не верит в виновность цесаревны и сама переговорит с ней. 23 ноября состоялся разговор Анны с Елизаветой, относительно содержания которого существуют различные версии, однако очевидным является то, что цесаревна категорически отрицала причастность к заговору и вполне убедила в этом легковерную правительницу. Переубедить ее не удалось ни принцу Антону Ульриху, ни членам Кабинета. Единственное, на что Анна Леопольдовна согласилась, так это на провозглашение себя императрицей, что было решено сделать в день ее рождения 18 декабря, но времени уже не оставалось. Разговор 23 ноября лишь ускорил развитие событий, и в ночь с 24 на 25 ноября 1741 года новый государственный переворот положил конец царствованию Ивана Антоновича.

Свергнуть годовалого императора было делом нетрудным, не допустить ошибки при решении  дальнейшей судьбы Брауншвейгского  семейства было едва ли не труднее. Поначалу было решено выслать опальную семью за границу. Но довезли лишь до Риги, где задержали на год, затем  еще год продержали в пригороде  Риги — Дюнамюнде. К этому времени  Анна Леопольдовна родила еще двух дочерей — Екатерину и Елизавету. После этого всех их повезли обратно  в Россию, сперва в Ранебург, а  затем в Холмогоры, где в 1744 году Ивана Антоновича забрали у родителей. В 1745 и 1746 годах Анна Леопольдовна родила еще двух сыновей Петра и Алексея, после чего умерла. Ее тело было привезено  в Петербург и похоронено с  полагающимися почестями. Многочисленные слухи вокруг судьбы свергнутого  императора заставили правительство  в 1756 году отправить его в Шлиссельбургскую крепость, где ему и предстояло погибнуть в 1764 году от рук тюремщиков, когда поручик В.Я. Мирович предпринял попытку освободить его. Между тем  его отец, братья и сестры оставались в Холмогорах. В 1774 году умер принц Антон Ульрих, а в 1780-м его несчастных детей отправили в Данию к их тетке королеве Юлиане-Марии. Принцесса Елизавета умерла в 1782 году, Алексей в 1787-м, Петр в 1798-м. Единственная оставшаяся в живых состарившаяся, глухая принцесса Екатерина в 1803 году безуспешно просила у императора Александра I разрешения возвратиться в Холмогоры.

6. Елизавета Петровна (1741–1762)

Ноябрьский  переворот 1741 года закрыл одну и открыл другую, новую страницу русской истории  — страницу длиной в двадцать лет. Именно столько продолжалось царствование императрицы Елизаветы Петровны, в течение которого совершился переход  империи из первой половины века во вторую, из поры юности и созревания в пору мужественной зрелости.

Прежде  всего, обращают на себя внимание особенности  самого переворота. Как и предыдущие, он был совершен при помощи гвардейских  штыков, но если раньше гвардейцы играли лишь роль статистов, которыми ловко  манипулировала та или иная придворная группировка, то теперь они были полноценными действующими лицами. В течение ряда лет до переворота цесаревна Елизавета  помногу времени проводила в  обществе гвардейцев, крестила их детей, раздавала им деньги и к 1741 году была для них не некоей абстрактной  фигурой, известной лишь по имени, но общей любимицей, благодетельницей и заступницей, дочерью человека, с именем которого в их сознании связывались сказочные подвиги  во благо России.

Еще одна уникальная черта переворота ноября 1741 года — это то, что в заговоре практически не участвовали представители  правящей верхушки и, наоборот, участвовали  иностранные дипломаты, пытавшиеся подобным способом решить проблемы своих  стран. Французский посол Шетарди  и шведский Нолькен усердно уговаривали  Елизавету решиться на переворот, снабжали ее деньгами, требуя взамен разнообразных  уступок, включая возврат Швеции Прибалтийских провинций. Деньги были Елизавете нужны, уговоры определенным образом на нее влияли, но никаких обещаний она не дала и никаких обязательств не подписала. Швеция, между тем, надеясь реваншироваться за поражения, нанесенные ей Петром I, объявила России войну и выпустила абсурдный манифест, в котором утверждала, что желает защитить права его потомков на престол. Вполне понятно, что в условиях патриотического подъема объявить о своей солидарности со шведами было бы для Елизаветы равносильно самоубийству, и потому, решив действовать самостоятельно, она лично явилась в казармы и со словами: «Ребята, вы знаете, чья я дочь, идите за мной!» — увлекла гвардейцев на штурм царского дворца.

Вот эти-то слова «чья я дочь» и были самыми главными, обладавшими поистине магической силой. Не случайно новая императрица, обычно подписывавшаяся на французский  манер «Елисавет», осталась в русской  истории не как Елизавета I, но как  Елизавета Петровна — дочь Петра. Восстановление петровского наследия — вот та идея, которая подняла  гвардейцев в ночь переворота, и  в том, что некая идея вообще была, еще одна его особенность. Выше уже  говорилось о специфике восприятия национальной проблемы, как она сложилась  в 30-е годы XVIII века: чувство национальной обиды возникло не на почве действительного  притеснения русских иностранцами, но в силу специфичности самих  условий формирования нового национального  самосознания. Мнимое забвение петровских принципов превратило Елизавету  в своего рода символ, а ее второстепенное положение при дворе воспринималось как оскорбление памяти великого императора иностранцами, узурпировавшими  власть.

Цесаревна, по-видимому, умело эксплуатировала  эти чувства, подогревала их, с  тем, чтобы использовать в нужный момент. При этом примечательно, что  опору она нашла не в офицерской, а в солдатской среде, где абсолютное большинство составляли выходцы  из крестьян.

В течение  всего царствования при назначении высших должностных лиц Елизавета  подчеркнуто отдавала предпочтение русским перед иностранцами.

Царствование  императрицы Елизаветы Петровны, продолжавшееся двадцать лет, составляет целую эпоху в российской истории. Однако, рассказ об этом интереснейшем  этапе в истории страны, ставшем  своеобразным мостиком, по которому Российская империя перешла на новую ступень  своего развития, не вместится в  рамки данной работы. Поэтому обратимся  к событиям конца 1761 года, когда на престол взошел император Петр III.

7. Воцарение и свержение  Петра III Федоровича (1762)

Императрица умерла 25 декабря 1761 года, когда во всех храмах России шли торжественные  рождественские службы и еще ничего не знавшие о случившемся священники произносили здравицы Елизавете  Петровне.

Смерть  императрицы Елизаветы Петровны стала началом самого короткого  в русской истории — всего  шесть месяцев — царствования Петра III. Император Петр III, он же великий  князь Петр Федорович, он же герцог Голштинский Карл Петер Ульрих, был  сыном старшей сестры Елизаветы  Анны Петровны от ее брака с герцогом Голштинским Карлом-Фридрихом. Сама Анна умерла еще в 1728 году вскоре после  родов, а ее рано осиротевший сын (в 1739 году он потерял и отца) уже  в начале 1742 года был спешно привезен в Россию, объявлен наследником российского  престола и крещен в православие  под именем Петра Федоровича. В 1745 году его женили на Ангальт-Цербстской принцессе Софии Августе Фредерике. Брак был неудачным, характер у принца несносным и, по свидетельству современников, Елизавета Петровна нередко плакала, глядя на племянника и представляя  его воцарение как величайшее несчастье для России. Однако лишить Петра прав на престол императрица  так и не решилась.

За годы жизни в России, куда он попал  тринадцатилетним мальчиком, Петр не сумел  ни полюбить родину своих предков, ни даже привязаться к ней. Русские  традиции и обычаи, интересы страны и ее народа остались для него чужими.

Получив власть после смерти своей тетки, Петр III Федорович желал ознаменовать начало своего правления милостями. Он помиловал многих людей, сосланных  в предшествующие царствования (и, прежде всего знаменитых Бирона и Миниха). Он уничтожил «тайную канцелярию», в которой со времен императрицы  Анны производились дела и чинились наказания по политическим преступлениям. Наконец, он (манифестом 18-го февраля 1762 года) дал дворянам вольность служить  или не служить по их собственному желанию, но при этом выразил уверенность, что дворяне и впредь не будут  укрываться от службы и не дерзнут  детей своих оставлять без  обучения «благопристойным наукам».