Под скипетром Екатерины

Под скипетром Екатерины.

От  автора

Екатерине Алексеевне явно не везло с оценкой ее царствования ни в дореволюционной, ни тем более  в советской историографии. Еще  в годы ее правления современники отмечали немало темных пятен, затмевавших  в их глазах то положительное, что  было связано с ее именем. Во-первых, она была чистокровной немкой, и, видимо, национальная гордость не позволяла  давать ее царствованию объективную  оценку. Во-вторых, и это, пожалуй, еще  важнее, она не имела никаких прав на престол и узурпировала корону у собственного супруга. В-третьих, на ее совести, если не прямо, то косвенно, лежит печать ответственности за смерть не только супруга, императора Петра III, но и законного претендента  на престол Иоанна Антоновича. Наконец, нравственность императрицы не вызывала восторгов ни у современников, ни у историков. И все же правление  Екатерины, прежде всего, сопряжено  с достоинствами и достижениями, позволяющими возвести ее в ранг выдающихся государственных деятелей дореволюционной  России и поставить ее имя радом  с именем Петра Великого.

Петр I стоял  у истоков превращения России в великую державу, Екатерина II утвердила  за Россией репутацию великой  державы. Петр Великий прорубил окно в Европу и создал Балтийский флот, Екатерина утвердилась на берегах  Черного моря, создала мощный черноморский флот, присоединила Крым. Петр захолустную  Русь, задворки Восточной Европы превратил  в Российскую империю; Екатерина  придала этой империи европейский  блеск, расширила ее границы и  укрепила ее могущество.

Преемственность двух эпох можно проследить во множестве  сфер жизни страны: градостроительстве, литературе, живописи, распространении  просвещения, развитии науки, архитектуре. Различия состояли в методах реализации задуманного и масштабах результатов.

Восторженные  панегиристы уже при жизни  Екатерины называли ее Великой, хотя она наотрез отказалась принять  этот титул официально, подобно Петру, и не оформила его постановлением Сената - она оставалась Екатериной II, предоставив право возвести ее в ранг великой монархини грядущим поколениям. Дважды отличавшийся подобострастием  Гримм называл в своих письмах  Екатерину Великой и дважды получал  от императрицы резкую отповедь, не свойственную ей в других случаях. В  первом из ответов она писала: "Оставьте глупые прозвища, которыми некоторые  мальчишки захотели украсить мою  седую голову и за каковую ветреность им надавали щелчков, так как они  еще не родились, когда все эти  глупости были торжественно отвергнуты на собрании уполномоченных от округов, которые от Риги до Камчатки входят в состав обширной земли русской".

В другом письме: "Прошу более не называть меня или, лучше, не давать мне насмешливого прозвища Екатерины Великой, потому что, во-первых, я не люблю никаких  прозвищ, во-вторых, потому что мое  имя Екатерина II, в-третьих, я не хочу, чтобы обо мне говорили, как  о Людовике XV, находя его неудачно названным, и в-четвертых, ростом я  не велика и не мала; представьте  кому следует все насмешливые  прозвища, тому, кто их заслуживает, как Георг и Густав (английский и шведский короли. - Н.П.) и компания". Приходится удивляться, как могла  Екатерина, отличавшаяся редким честолюбием, устоять против соблазна назваться "Великой" при жизни!.

Одни дореволюционные  историки именовали ее Великой, другие скромно называли Екатериной II, но никто  из них не давал ей столь суровой  оценки, которая была распространена в советской историографии. В  адрес императрицы, кажется, не раздалось  ни одного похвального слова, и ее величали то беспардонной лицемеркой, умело скрывавшей свои подлинные  чувства и мысли, пытаясь прослыть просвещенной монархиней, то ловкой дамой, втершейся в доверие к французским  просветителям, то консерватором, стремившимся подавить Французскую революцию.

Истоки негативной оценки Екатерины следует искать в трудах основоположника советской  историографии М. Н. Покровского. В  середине 30-х годов советские  историки открестились от его исторической концепции, но предшествующее десятилетие  Покровский был общепризнанным законодателем  мод в исторической науке. Покойный историк и писатель Н. Я. Эйдельман  приводит слова одного из последователей Покровского Я. Л. Барскова, обнаруженные им в архиве последнего. Бар-сков так  характеризовал Екатерину: "Ложь была главным орудием царицы, всю жизнь, с раннего детства до глубокой старости, она пользовалась этим орудием, владея им как виртуоз, и обманывала родителей, любовников, подданных, иностранцев, современников и потомков". Хотя эти строки и не были опубликованы, они синтезируют существовавшую в литературе оценку Екатерины, в  смягченном виде сохранившуюся до самого последнего времени. Но эта оценка неточна. Читатель настоящей книги легко  убедится, что личность императрицы  не была столь зловещей, как ее изобразил  Барсков, хотя ложь, несомненно, сопровождала некоторые ее поступки. Но природа  власти такова, что без обмана ей никак не обойтись.

На наш взгляд, без труда можно обнаружить то главное, что было присуще в одинаковой мере Петру и Екатерине: оба они  являлись "государственниками", то есть монархами, признававшими огромную роль государства в жизни общества. Поскольку они жили в разные эпохи, существенно отличавшиеся укладом  экономической, политической и культурной жизни, то и усилия управляемого ими  государства были нацелены на выполнение разноплановых задач.

Для Петра I важнейшей  сферой вмешательства в жизнь  страны было стремление если не ликвидировать, то сократить экономическое отставание России от стран Западной Европы. С  этой целью Петр насаждал в крепостнической  России форму промышленного производства, присущую странам с начальной  стадией развития капитализма. У  России времен Петра отсутствовали  объективные условия для, так  сказать, естественного перерастания мелкого производства в мануфактурное.

П. Н. Милюков  был тысячу раз прав, когда утверждал  тезис, старательно, но безуспешно отвергаемый  советской историографией, об искусственности  мануфактурного производства в России в пору его возникновения, об отсутствии для этого спонтанных предпосылок. Приведем высказанную им мысль полностью: мануфактура, писал Милюков, "создана  была впервые правительством. Старинные  русские кустари при этом были забыты, и новая форма производства была перенесена с Запада готовою. В  стране без капиталов, без рабочих, без предпринимателей и без покупателей  эта форма могла держаться  только искусственными средствами и  привилась лишь благодаря продолжительному и усиленному покровительству".

При Екатерине  государство тоже вмешивалось в  жизнь общества. Правда, сфера этого  вмешательства, как и методы внедрения  новшеств, были различными: Петр перенимал  с Запада экономические структуры  и новшества в устройстве государственного механизма. В итоге в крепостной России сложилась особая форма мануфактурного производства с применением крепостного  труда, несвойственного капиталистическим  предприятиям.

Примерно аналогичную  ситуацию мы наблюдаем при перенесении  идей французского просвещения, то есть по существу буржуазной идеологии, в  Россию, где безраздельно господствовали крепостнические порядки. Екатерина  Великая, подобно Петру, насаждала  в России не производство, а идеологию, свойственную буржуазному обществу, в то время как страна еще не созрела для их спонтанного возникновения  и распространения. Напротив, в России существовали объективные условия  для развития крепостничества вширь  и вглубь. Именно в этом противоречии, а не в личных качествах императрицы  кроется суть эпохи - несовместимость  развивавшихся крепостнических  отношений с идеологией Просветительства.

Эти противоречивые тенденции развития страны проявлялись  и в социально-экономической политике: объявление свободы предпринимательства, отражавшей буржуазную политику, уживалось с укреплением сословной структуры общества и предоставлением обширных привилегий дворянству; укрепление крепостнического режима сочеталось с запрещением мануфактуристам покупать крепостных крестьян, то есть с мерой, ^содействовавшей развитию капитализма; свобода вероисповедания, являвшаяся одним из ^признаков буржуазной идеологии, сопровождалась преследованиями инакомыслящих, то есть мерой, свойственной феодальному обществу.

В эти противоборствующие тенденции включалась третья сила - боязнь императрицы за судьбу трона, опасение пойти наперекор интересам  дворянства - понадобилось целое столетие, чтобы дворянство убедилось в  пагубности влияния вотчинного режима на хозяйство страны. Там, где императрице  удавалось в большей мере учитывать  реалии жизни общества, то есть не ущемлять интересы дворян (областная реформа, жалованные грамоты и др.), ей сопутствовало  значительно больше удач, чем, например, при реализации идей "Наказа" и  Уложенной комиссии.

Екатерине Великой  принадлежит выдающееся место в  истории России второй половины XVIII века. Эта немка оказалась более  русской, чем, например, русские императрицы  Анна Ивановна и Елизавета Петровна. Именно ее рассудительности, осторожности и отваге страна обязана как внешнеполитическими  успехами, так и реализацией идей Просвещения.

В последнее  время интерес историков ко времени  Екатерины II значительно возрос. Среди  трудов, абсолютно не схожих по тематике, выделяются научными достоинствами  монография О. А. Омельченко "Законная монархия" Екатерины II" и обширная статья биографического жанра М. А. Рахматуллина, напечатанная в двух номерах журнала "Отечественная  история", - "Непоколебимая Екатерина".

Автор считает  необходимым сделать одну оговорку: во многих случаях им высказаны суждения и оценки, не совпадающие с общепринятыми. Однако мы не сочли возможным вступать в полемику ни с отечественными, ни с зарубежными историками, ибо  эта полемика, утяжеляющая текст, представляет интерес лишь для узких  специалистов, а не для широкого круга читателей, для которого и  написана эта книга.

Считаю приятным долгом поблагодарить журнал "Родина", опубликовавший в 1995-98 годах в сокращенном  виде текст настоящей книги.