Первая мировая война 1914-1918

Первая мировая  война 1914-1918        

империалистическая война между  двумя коалициями капиталистических  держав за передел уже поделенного  мира, передел колоний, сфер влияния  и приложения капитала, порабощение  др. народов. Сначала война охватила 8 государств Европы: Германию и Австро-Венгрию, с одной стороны, Великобританию, Францию, Россию, Бельгию, Сербию и Черногорию — с другой. Позднее в неё было вовлечено большинство стран мира. Всего в войне участвовали на стороне австро-германского блока 4 государства, на стороне Антанты 34 государства (включая 4 британских доминиона и колонию Индию, подписавших Версальский мирный договор 1919). По своему характеру война была захватнической и несправедливой с обеих сторон; лишь в Бельгии, Сербии, Черногории она включала элементы национально-освободительной войны. В развязывании войны участвовали империалисты всех стран, но главным виновником её являлась буржуазия Германии, начавшая П. м. в. в «... наиболее удобный, с ее точки зрения, момент для войны, используя свои последние усовершенствования в военной технике и предупреждая новые вооружения, уже намеченные и предрешенные Россией и Францией» (Ленин В. И., Полн. собр. соч., 5 изд., т. 26, с. 16)

Сохранилось немало источников, свидетельствующих об отношении  различных слоев населения к войне. Общая оценка историков сводится к признанию патриотического подъема, охватившего всю страну - от царствующей династии до крестьян. При этом ссылаются на такие факты как прекращение забастовок, успешная мобилизация, добровольческая запись в действующую армию, крупные пожертвования на счет обороны, достаточно заметное участие населения в военных займах государства и другие. Вместе с тем, анализ позиций политических партий, присутствующий в советской исторической литературе по данной теме, указывает на разногласия между правым крылом правительственного лагеря, крайне правыми и черносотенными монархическими организациями, с одной стороны, и группами, партиями либеральной буржуазно-помещичьей оппозиции. В одних работах отмечается, что наибольшую агрессивность, стремление к военной экспансии проявляли правые, монархические круги, в других, напротив, подчеркивается, что наиболее решительными сторонниками захватнических устремлений царизма в отношении Константинополя и проливов, выступали буржуазные либеральные круги, прежде всего кадеты. По мнению известного российского историка В.С.Васюкова, "различная историческая документация показывает, что никаких существенных расхождений между помещисьими и буржуазными партиями в отношении военных и политических целей царизма не существовало. И в тех и в других кругах были как сторонники, так и противники "размашистого экспансионизма". В основных же пунктах "программы" их взгляды и намерения совпадали".

Современные подходы к  оценке внешней политики русского правительства в конце ХIХ - начале ХХ в. изменили стилистику исследований. Теперь историков интересует вопрос о соотношении патриотических и революционных настроений масс в России на различных этапах первой мировой войны и о роли данного фактора в вызревании того политического кризиса, который закончился свержением монархии. "В самом деле, - задается вопросом С.В.Тютюкин, - почему патриотические чувства... не смогли сцементировать российское общество, создать атмосферу вакуума вокруг любых "пораженцев" и помочь народу стойко переносить тяготы военного времени?" Ответ на него приближает к постановке и осмыслению более общей проблемы - каким являлся уровень социокультурной и политической зрелости российского общества, насколько его реакция уже в первые дни и месяцы войны была адекватна объективно назревшим потребностям развития страны.

В эти первые дни войны патриотизм населения  был тесно связан с уже укоренившейся  ненавистью к немцам. "За веру, царя и Отечество" и "На защиту святой Руси" - эти призывы охватили казармы, фабрики, деревни. Керенский писал, что в отличие от войны с Японией, которая была династической и колониальной, "в 1914 г. народ сразу расценил конфликт с Германией как свою кровную войну, когда на карту была поставлена судьба России".

На следующее утро, 2 августа 1914 г., царь издал указ о начале военных действий. Это был сверкающий, жаркий летний день. Дворцовая площадь, одна из самых больших в Европе, была переполнена тысячами изнывающих от зноя зевак, толпами возбужденных людей, несших флаги, иконы, ожидающих появления монарха, чтобы в его присутствии выразить свои патриотические чувства. На той стороне Невы, куда царь должен был прибыть из Петергофа, тысячи людей толпились на мостах и набережных реки, распевая и выкрикивая приветствия. Нева была покрыта яхтами, пароходами, парусниками, рыболовецкими суденышками, лодками с поднятыми флагами и с многочисленными зрителями на борту.

Когда император и императрица спустились на набережную Невы, прокатились волны приветственных криков: "Батюшка, батюшка, веди нас к победе!" Николай был одет в парадный мундир пехотного полка, Александра Федоровна - в белое платье. Она подняла поля своей нарядной шляпы, чтобы народ мог видеть ее лицо. Четыре великие княжны шли за царем и императрицей. Царевич, еще не поправившийся после несчастного случая на "Штандарте", остался в Петергофе.

Вступив во дворец, царь и  императрица медленно проследовали по большой лестнице и широким  коридорам дворца, заполненным людьми. Николай проходил сквозь толпу, кланяясь и кивая. Мужчины и женщины падали на колени и восторженно пытались поцеловать его руку. Богослужение состоялось в огромном беломраморном Николаевском зале, где в мерцании свечей собралось 5 тысяч человек. Алтарь, воздвигнутый в центре зала, был украшен знаменательной святыней - иконой Владимирской Божьей Матери...

После окончания этой церемонии  царь и императрица вышли к  народу, собравшемуся за стенами дворца. Когда они появились на задрапированном  красными полотнищами высоком балконе, огромная толпа опустилась на колени. Николай поднял руку и попытался заговорить. Передние ряды затихли, но в последних возбуждение и движение людей были слишком велики, и слова царя потонули в шуме. Потрясенный Николай опустил голову. В ответ люди под влиянием переполнявших их чувств запели национальный гимн, мелодия которого была использована Чайковским в финале "Торжественной увертюры 1812 года", - "Боже, царя храни".

Сжав руки друг друга, человек  в военной форме и женщина  в белом платье стояли на балконе  и плакали вместе с народом. "Для тех, кто стоял тогда на коленях, - сказал Палеолог, - царь был действительным самодержцем - военным, политическим и религиозным диктатором, абсолютным хозяином души и тела народного". И так было по всей империи: взрыв воодушевления, толпы народа на улицах, смех, слезы, пение, возгласы, поцелуи. Волна патриотизма захлестнула Россию. Рабочие оставляли красные революционные флаги и брали в руки иконы, портреты царя. Студенты покидали университеты и добровольно уходили в армию. Офицеров, встречавшихся на улицах, восторженно качали на руках.

В Санкт-Петербурге каждый день проходили демонстрации в поддержку царя и союзников. Из окна французского посольства Палеолог наблюдал массовую процессию людей с флагами, иконами и возгласами "Да здравствует Франция!" Отмечая крепнущий антигерманский союз, Палеолог, с присущим ему галльским вниманием к внешним деталям, отмечает, что "флаги трех наций слились в одно целое. Состоящие из одинаковых цветов - синего, красного и белого, - они представляют собой живописное и впечатляющее свидетельство союзной коалиции".

Масси Р.К.

Широкие общественные круги с этими конкретными  соображениями не считались. Даже приемля  войну, они считали необходимым оправдать ее в более возвышенном смысле и искали компромисса между пацифистскими убеждениями и печальной действительностью. В этих попытках примирить оправдание массового убийства с голосом человеческой совести нельзя было не принять основной идеи. Так появились и широко распространились такие формулы, как "война против войны", "последняя война", "война без победителей и побежденных", "без аннексий и контрибуций" - и особенно приемлемая и понятная формула: война за освобождение порабощенных малых народностей. Все эти формулы открывали путь вильсонизму, Версалю, Лиге Наций. В Россию они пНо тут начиналась уже третья категория отношения к войне: категория полного непризнания. Социалисты, принявшие войну, хотя в облагороженном виде, получили от непринявших осудительную кличку "социал-патриотов"...

За этим следовала  уже дальнейшая эволюция непризнания. На крайнем фланге обнаружилась тенденция  использования войны не для ее окончания, а для ее превращения  в "освободительную" от правительств в пользу народов. Внешняя война между государствами должна была превратиться во внутреннюю войну между классами. Собственно, на почве создания такой международной конъюнктуры, которая послужила бы для превращения войны политической в войну социальную, стояла до 1914 г. вся социал-демократия Второго интернационала...

ришли с некоторым запозданием, в переводе с французского.

Из воспоминаний милюкова п. н.

Петру Игнатьеву.

Живу не тужу Царю белому служу верою правдою и готов  умереть за веру, за царя и отечество  и за единоверных братьев своих и сподоби Господи мне совершить подвиг сей святой. Жизнь моя в твоей власти да будет воля твоя Господи Аминь.

И.Игнатьев. 20 сентября.

Казачке Клавдии Анисимовне Абоимовой.

Атаманский поселок.

Коли злой враг в нашей  России и сквернит нашу матушку Россию, мы должны ево стереть с лица своей родной земли и прийти на свою родину со Славою и честью, чтобы не стыдно было нашим героям - войти в свой родной и будем биться до конца и готовы положить свои кости на поле битвы за свою родину и своих милых детушек.

А.Ф. 8-й Уральский Казачий  полк.

Рабочие и крестьяне  Урала отнеслись к начавшейся войне как к неизбежному злу, понимая необходимость отражения  иностранной агрессии. "На все  воля Божья" - вот типичные рассуждения  солдат-крестьян Вятской губернии, как отмечал корреспондент "Вятской речи", получивший возможность ознакомиться с письмами солдат с фронта. В телеграмме Уфимского губернатора в МВД от 2 августа 1914 г. отмечалось: "Эта война намного популярнее войны с Японией, она вызвала патриотический подъем, в котором растворились и исчезли не только революционные идеи, но даже партийные настроения; однако беспорядки все-таки имеются...". Оренбургский губернатор сообщал, что во время мобилизации "преступность упала до нуля, настроение было бодрое, пьяных нигде не было, отмечалось только два случая разграбления винных лавок". Пермский губернатор 27 июля 1914 г. сообщил: " С объявлением войны среди населения заметен большой подъем патриотизма, но это ничуть не значит, что рабочие массы сразу переродились и что в случае каких-либо неудач на театре военных действий они снова не будут реагировать на это открытыми выступлениями в виде забастовок или каких-либо беспорядков".

Диссонансом патриотическому  подъему по Уралу в июле-августе 1914 г. стала мощная волна беспорядков среди мобилизованных запасных нижних чинов из рабочих и крестьян. Их общее число превысило 50, а число участников - десятки тысяч. Наибольшее распространение волнения мобилизованных получили в Пермской губ., Екатеринбургском, Верхотурском, Осинском, Пермском и Соликамском уездах (43 выступления, или 84%). Основная форма их выступлений - погромы винных лавок, которые сопровождались стычками с полицией, заводской и местной администрацией. Наряду с требованием открытия казенных винных лавок (в условиях "сухого закона") в некоторых случаях на Лысьвенском, Надеждинском и других заводах выдвигались экономические требования наряду с политическими лозунгами. Во время волнений на Лысьвенском заводе рабочий Майер заявил: "Знайте, что мы умрем здесь, а не на войне, пусть родные знают наши могилы", а запасные - рабочие Варов и Голышев говорили: "Завтра полицию всю убьем за то, что во время бывшей забастовки рабочих мяли лошадьми".

Даже в "Современнике" мы, наряду с антимилитаристскими  статьями, которые мало кем читались, печатали статьи о новейшей военной технике, которые читались с большим интересом, вызывали большое одобрение издателя. И остается фактом. Я теперь припоминаю сравнительно мало статей, где бы по существу разбирался конфликт или противоречие интересов России и Германии.

Для одних, назовем их "правыми", дело сводилось к безусловной  помощи правительству - в поступлении  добровольцем в армию (добровольцем если не в формальном, то в психологическом  смысле слова) или в развертывании  военно-вспомогательной деятельности. Для других - и к ним принадлежало большинство моих политических друзей - задача представлялась в виде служения войне критикой правительства, предостережением его от ошибок, грозящих успеху войны или ее принципиальной чистоте: преследования евреев на театре военных действий, свирепствования цензуры, политика Бобринского в Галиции - все это давало оправдание этой идеологии борьбы внутри как помощи войне на фронте. Керенский, Кускова, Лутугин, Потресов,Пешехонов, Богучарский, Мякотин и круги, группировавшиеся вокруг Вольно-Экономического общества, особенно отчетливо формулировали и практически проводили эту линию. Можно еще указать существенное различие в идеологии в том, что для одних первенствующую роль играли национальные интересы России, для других же - соотношение мировых сил и интернациональные последствия войны. Но все это было - различие в путях служения или использования войны - не колебля общего принятия ее... Война стала единственным большим делом, дающим возможность работать и зарабатывать. И кто не поддавался ни теории, ни новым чувствам, того загоняла в это дело житейская необходимость, даже если бы не было воинской повинности. Все мирные отрасли труда или отмирали, или чахли, и лишь те предприятия и учреждения, которые хоть каким-либо краешком связаны были с войной, пышно расцветали, поглощая все ищущее труда и заработка. Но, встав в силу необходимости на военное дело, приискивали теоретическое оправдание своей слабости. И легче всего, конечно, было поддаться общему тону настроений, приемлющих войну.