Иван III

      Один  из лучших портретов Ивана III принадлежит  Н. М. Карамзину, обратимся к нему. Итак, московский князь Иван III пробыл на великокняжеском престоле 43 года. В далеком 1462 г. он унаследовал от отца, Василия Темного, большое Московское княжество, территория которого составляла 400 тысяч квадратных километров. А сыну своему княжичу Василию Иван III оставил огромную державу, ее площадь выросла в пять раз и превышала 2 миллиона квадратных километра.

      На  двадцать втором году жизни сделался Иван III государем. «Но в лета пылкого юношества он изъявлял осторожность, свойственную умам зрелым, опытным, а ему природную: ни в начале, ни после не любил дерзкой отважности; ждал случая, избирал время; не быстро устремлялся к цели, но двигался к ней размеренными шагами, опасаясь равно и легкомысленной горячности, и несправедливости, уважая общее мнение и правила века. Назначенный судьбою восстановить единодержавие в России, он не вдруг предпринял сие великое дело и не считал всех средств дозволенными» Но не будем идеализировать Ивана III, был он достаточно противоречив. Что ж... Был он сыном своего времени, нес в себе все его черты. Как верховный правитель феодального государства он действительно немало сделал для того, чтобы уже в обозримом будущем поднялось и окрепло, стало первым сословием государства русское дворянство. Как полководец, воевал с себе подобными средневековыми правителями. Но воевал не ради грабежа, не за присоединение чужих владений, а за возвращение в российское лоно земель древней Киевской державы. Под знаком этой борьбы и прошел почти полувековой срок его княжения. Также он, по наблюдению историков, умел превращать военные проблемы в дипломатические, владея обоими этими искусствами — военным и дипломатическим — в равной мере.

      «Иоанн, рожденный и воспитанный данником степной Орды... без учения, без наставлений, руководствуемый только природным умом, дал себе мудрые правила в политике внешней и внутренней: силою и хитростью восстановляя свободу и целость России, губя царство Батыево, тесня, обрывая Литву, сокрушая вольность новгородскую, захватывая уделы, расширяя владения московские до пустынь сибирских и норвежской Лапландии, изобрел благоразумнейшую, на дальновидной умеренности основанную для нас систему войны и мира, которой его преемники долженствовали единственно следовать постоянно, чтобы утвердить величие государства. Бракосочетанием с Софиею обратив на себя внимание держав, разодрав завесу между Европою и нами, с любопытством обозревая престолы и царства, не хотел мешаться в дела чуждые: принимал союзы, но с условием ясной пользы для России; искал орудий для собственных замыслов и не служил никому орудием, действуя всегда, как свойственно великому, хитрому монарху, не имеющему никаких страстей в политике, кроме добродетельной любви к прочному благу своего народа. Следствием было то, что Россия, как держава независимая, величественно возвысила главу свою на пределах Азии и Европы, спокойная внутри, и не боясь врагов внешних».

Чрезмерно благостная картина? Идеальный образ  правителя?

Излишняя  восторженность в создании образа Ивана III замечается и самим историком. И спустя несколько страниц он размышляет: «История не есть похвальное слово и не представляет самых великих мужей совершенными. Иоанн как человек не имел любезных свойств ни Мономаха, ни Донского, но стоит как государь на высшей степени величия. Он казался иногда боязливым, нерешительным, ибо хотел всегда действовать осторожно. Сия осторожность есть вообще благоразумие: оно не пленяет нас подобно великодушной смелости; но успехами медленными, как бы неполными, дает своим творениям прочность. Что оставил миру Александр Македонский? — славу. Иоанн оставил государство, удивительное пространством, сильное народами, еще сильнейшее духом правления, то, которое ныне с любовью  и гордостью  именуем нашим   любезным   отечеством».

      ЗАКЛЮЧЕНИЕ 

ПЕРВЫЙ  ГОСУДАРЬ ВСЕЯ РУСИ

      Государства похожи на людей. Они рождаются, растут, крепнут, стареют и умирают. В истории Русского государства, центром которого стала Москва, вторая половина XV столетия была временем юности — быстро расширялась территория, одна за другой следовали военные победы, завязывались отношения с далёкими странами. Старый обветшавший Кремль с небольшими соборами уже казался тесным, и на месте разобранных древних укреплений выросли мощные стены и башни, сложенные из красного кирпича. Внутри стен поднялись просторные соборы. Засияли белизной камня новые княжеские терема. Сам великий князь, принявший гордый титул «государя всея Руси», облачился в златотканые одеяния, а на своего наследника торжественно возложил богато расшитые оплечья — «бармы» — и драгоценную «шапку», похожую на корону. Казалось, молодое государство выросло из своих старых одежд и теперь примеряло роскошные, блистающие наряды, подобающие его новому состоянию. Но, для того чтобы каждый — будь он русский или иноземец, крестьянин или государь соседней страны — осознал возросшее значение Московского государства, одного внешнего великолепия было недостаточно. Необходимо было найти и новые понятия — идеи, в которых отразились бы и древность русской земли, и её независимость, и сила её государей, и истинность её веры. Этим поиском занялись русские дипломаты и летописцы, князья и монахи. Собранные воедино, их идеи составили то, что на языке науки называется идеологией. Начало формирования идеологии единого Московского государства относится к периоду княжения великого князя Ивана III (1462—1505 гг.) и его сына Василия (1505—1533 гг.). Именно в это время были сформулированы две основные идеи, остававшиеся неизменными на протяжении нескольких столетий, — идеи

богоизбранности и независимости Московского государства. В 70—80-х гг. XV в. произошёл целый ряд важнейших для русской государственности событий. С присоединением Новгорода (1478 г.), Твери (1485 г.) и Вятки (1489 г.) Москва в основном завершила дело почти двухвекового «собирания» северных и восточных русских земель. В 1480 г. пало монголо-татарское иго. Русские послы отправлялись в дальние страны, владыки которых привыкли смотреть на московских князей лишь как на данников ордынских ханов.

      Теперь  же всем предстояло узнать, что на востоке Европы появилось новое и сильное государство — Россия. Иван III и его окружение выдвинули новую внешнеполитическую задачу — присоединить западные и юго-западные русские земли, находившиеся под властью Великого княжества Литовского. В политике далеко не всё решается одной военной силой. Стремительность возвышение власти великого князя московского привело его к мысли о необходимости искать достойные обоснования своим действиям. Следовало объяснить вольнолюбивым новгородцам и гордым тверичам, почему именно московский князь, а не тверской или, к примеру, рязанский великий князь, является законным «государем всея Руси» — единственным владыкой всех русских земель. Нужно было Доказать чужеземным монархам, что их русский собрат ни в чём не уступает им — ни в знатности, ни в могуществе. Надо было, наконец, заставить Литву признать, что она владеет древними русскими землями «не по правде», незаконно.

      Тем золотым ключом, который подобрали  создатели идеологии единого  Русского государства сразу к нескольким политическим «замкам», стало учение о древнем происхождении власти великого князя. Об этом думали и раньше, но именно при Иване III Москва со страниц летописей и устами послов громко заявила, что власть свою великий князь получил от самого Бога и от своих киевских прародителей, владевших в Х—XI вв. всей русской землей. Подобно тому, как возглавлявшие русскую церковь митрополиты жили сначала в Киеве, затем во Владимире, а позднее в Москве, так и киевские, владимирские и, наконец, московские великие князья самим Богом были поставлены во главе всех русских земель в качестве наследных и полновластных христианских государей. Именно на это ссылался Иван III, обращаясь в 1472 г. к непокорным новгородцам: «Вотчина моя это, люди новгородские, изначала: от дедов, от прадедов наших, от великого князя Владимира, крестившего землю Русскую, от правнука Рюрика, первого великого князя в вашей земле. И от того Рюрика и до сегодняшнего дня знали вы единственный род тех великих князей, сначала киевских, и до самого великого князя Дмитрия-Всеволода Юрьевича Владимирского (Всеволод Большое Гнездо, владимирский князь в 1176— 1212 гг.), а от того великого князя и до меня... владеем мы вами...». Тридцать лет спустя, во время мирных переговоров с литовцами после удачной для России войны 1500—1503 гг., посольские дьяки Ивана III подчёркивали: «Русская земля от наших предков, из старины, наша отчина... хотим за свою отчину стоят, как нам Бог поможет: у нас Бог помощник и наша правда!» «Старину» дьяки вспомнили не случайно. В те времена это понятие было очень важным. Ценным и законным считалось то, что имело свою «старину», которую признавали ещё деды и прадеды и которая понималась как плод мудрости многих поколений. Даже тогда, когда в жизни появлялось что-то новое, его часто старались одеть в одежды «старинного». Так уж был устроен человек средневековья! Именно поэтому великому князю было очень важно заявить о древности своего рода, показать, что он — не выскочка, а правитель русской земли по «старине» и «правде». Не менее важна была и мысль о том, что источником великокняжеской власти является воля самого Господа. Это ещё больше возвышало великого князя над его подданными, которые, как писал один иностранный дипломат, побывавший в начале XVI в. в Москве, постепенно начинали верить, что «воля государя есть воля

Божья». Провозглашаемая «близость» к Богу накладывала на монарха ряд обязанностей. Ему надлежало быть благочестивым, милостивым, заботиться о сохранении его народом истинной православной веры, творить справедливый суд и, наконец, «боронить» (защищать) свою землю от врагов. Конечно, в жизни далеко не всегда великие князья и цари соответствовали этому идеалу. Но именно такими хотел их видеть русский народ.

      Новые идеи происхождения власти великого князя московского, древности его династии позволили ему уверенно заявить о себе среди европейских и азиатских правителей. Русские послы давали понять иностранным владыкам, что «государь всея Руси» — независимый и великий правитель. Даже в отношениях с императором Священной Римской империи, который в Европе признавался первым монархом, Иван III не желал поступаться своими правами, считая себя равным ему по положению. По  примеру того же императора он приказал  вырезать  на своей печати символ власти — увенчанного коронами двуглавого орла. По европейским образцам был составлен и новый великокняжеский титул: «Иоанн, Божиею милостию государь всея Руси и великий князь Володимирский, и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Тверской, и Югорский, и Вятский, и Пермский, и Болгарский, и иных». При дворе начали вводиться пышные церемонии. Своего внука Дмитрия,

впоследствии  попавшего в немилость, Иван Ш  венчал на великое княжение по

новому  торжественному обряду, напоминавшему  обряды венчания византийских

императоров. О них Ивану могла рассказывать его вторая жена — византийская

принцесса Софья Палеолог...

      Так во второй половине XV в. в Москве создавался новый образ великого князя — сильного и полновластного «государя всея Руси», равного по своему

достоинству императорам. Вероятно, в последние годы жизни Ивана 1П или вскоре после его смерти в придворных кругах было написано сочинение, призванное ещё больше прославить род московских князей, наложить на него отблеск величия древних римских и византийских императоров. Это сочинение получило название «Сказание о князьях владимирских». Автор «Сказания» старался доказать, что род русских князей связан с самим царём «всея вселенной» Августом — императором, правившим в Риме с 27 г. до н.э. по 14 г. н.э. У этого императора, говорилось в «Сказании», был некий «сродник» (родственник) по имени Прус, которого он послал правителем «на берега Вислы-реки в города Мальборк, и Торунь, и Хвоини, и преславный Гданьск, и во многие другие города по реке, называемой Неманом и впадающей в море. И жил Прус очень много лет, до четвёртого поколения; и с тех пор до нынешних времён зовётся это место Прусской землей». А у Пруса, говорилось дальше, был потомок, которого звали Рюрик. Этого-то Рюрика и позвали

новгородцы  к себе на княжение. От Рюрика произошли  все русские князья — и великий князь Владимир, крестивший Русь, и 'правнук его Владимир Мономах, и все последующие — вплоть до великих князей московских.

      Связать свою родословную с древними римскими императорами стремились почти все европейские монархи того времени. Великий князь, как мы видим, не стал

исключением. Однако на этом «Сказание» не кончается. Далее оно повествует о том, как в XII в. древние царские права русских князей были особо подтверждены византийским императором Константином Мономахом, приславшим великому  князю  киевскому Владимиру  (1113—1125 гг.) знаки  императорской власти — крест, драгоценный «венец» (корону), сердоликовую чашу императора Августа и другие предметы. «И с тех пор, — гласит «Сказание», — великий князь Владимир Всеволодыч стал именоваться Мономахом, царем великой Руси... С тех пор и доныне тем венцом царским, который прислал греческий царь Константин Мономах, венчаются великие князья владимирские, когда ставятся на великое княжение русское».

      У историков достоверность этого  предания вызывает большие сомнения. Но современники отнеслись к «Сказанию» иначе. Его идеи проникли в московское летописание XVI столетия и сделались важным звеном официальной идеологии. Именно на «Сказание» ссылался Иван IV (1533— 1584 гг.), добиваясь признания за собой царского титула. Не забывал он о нём и впоследствии, гордо напоминая иностранным государям, что его род ведётся от самого Августа-кесаря. Центром, где создавалась новая идеология, была Москва. Однако о новом значении Московского государства задумывались не только в Кремле. Образованные люди размышляли об этом повсюду. Долгими бессонными ночами при дрожащем свете лучины думал о судьбе России, о её настоящем и будущем монах Псковского Елеазарова монастыря Филофей. Свои мысли он изложил в посланиях великому князю Василию III и его дьяку Мисюрю Мунехину. Филофей был уверен, что Россия призвана сыграть в истории особую роль. Она — последняя страна, где сохранилась истинная православная вера в своём первоначальном, неиспорченном виде. Вначале чистоту веры сохранял Рим, но постепенно вероотступники замутили чистый источник. На смену Риму пришёл Константинополь, столица Византии, — «второй Рим». Но и там от истинной веры отступили, согласившись на унию (объединение) с католической церковью. Произошло это в 1439 г. А в 1453 г. в наказание за этот грех древний город был предан в руки «агарян» (турок). «Третьим» и последним «Римом», центром мирового православия, стала с тех пор Москва. «Так знай, — писал Филофей Мунехину, — что все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве... и это — российское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвёртому не бывать!» Из этого Филофей сделал вывод, что русский государь «во всей поднебесной есть христианам царь» и является «сохранителем... святой вселенской апостольской церкви, возникшей вместо римской и константинопольской и существующей в богоспасаемом граде Москве». Однако Филофей отнюдь не предлагал великому князю силою меча привести все христианские земли под свою власть. Его идея была в другом. Чтобы Россия стала достойна этого высокого предназначения, он призвал великого князя «хорошо урядить своё царство» — искоренить в нём несправедливость, не милосердие и обиды. Идеи Филофея в совокупности составили так называемую теорию «Москва — третий Рим». И хотя эта теория не вошла в официальную идеологию, она подкрепила одно из важнейших её положений — о богоизбранности России, став вехой в развитии русской общественной мысли.