Чаадаев об историческом пути России

     Высокая оценка западного христианства определяется у Чаадаева всецело историко-философскими, а не догматическими соображениями.

     Горячие и страстные обличения России у Чаадаева имеют много корней, - в них нет какой-либо одной руководящей идеи. Чаадаев не смог включить Россию в ту схему провиденциализма, какую навевала история Запада. Чаадаев откровенно признает какой-то странный ущерб в самой идее провиденциализма: "Провидение исключило нас из своего благодетельного действия на человеческий разум..., всецело предоставив нас самим себе".

     В развитии своего философского мировоззрения  Чаадаев по-разному решал эту "загадку" России. В начале Он пришел к выводу, что Россия предназначена для того, чтобы послужить уроком для остального человечества. Именно эта позиция выражена в первом из "Философических писем» (которое было опубликовано). Дальше эти мысли у Чаадаева приобретают большую определенность, он приходит к убеждению, что очередь для России еще выступить на поприще исторического действия еще не наступила.

Дальше он развивает  мысль: "Провидение сделало нас  слишком великими,

чтобы быть эгоистами. Оно поставило нас вне интересов национальностей и поручило нам интересы человечества".

     Вся значительность (для русской мысли) построений Чаадаева в том и состоит, что целый ряд крупных мыслителей России возвращался к темам Чаадаева, Хотя его решения этих тем имели сравнительно мало сторонников. 
 
 
 

Апология  Сумасшедшего или  переживания за Родину. 

     «Мир  искони делился на две части —  Восток и Запад. Это не только географическое деление, но также и порядок вещей, обусловленный самой природой разумного существа: это — два принципа, соответствующие двум динамическим силам природы, две идеи, обнимающие весь жизненный строй человеческого рода. Сосредоточиваясь, углубляясь, замыкаясь в самом себе, созидался человеческий ум на Востоке; раскидываясь вовне, излучаясь во все стороны, борясь со всеми препятствиями, развивается он на Западе».

     Чаадаев сопоставляет Восток и Запад, как  две противоположности, говоря, что  Восток это созидание и ум, направленный на духовную сферу, а Запад, это деятель направляющий свои усилия на благо физической оболочки подкрепленной духовными началами.

           Ведь не зря он говорит, что раз Восток направлен  на достижение своей истины: «На Востоке мысль, углубившись в самое себя, уйдя в тишину, скрывшись в пустыню, предоставила общественной власти распоряжение всеми благами земли»

           О Западе же мыслитель  говорит иначе, что он активно выступает за свою идею, продвигая ее во всех областях и старается донести до каждого все плюсы мирской жизни. «…на Западе идея, всюду кидаясь, вступаясь за все нужды человека, толкая счастья во всех его видах, основала власть на принципе права».

     Но  та или иная мысль добилась в своей  сфере многих успехах. И если же Восток углубился в «себя», то Запад разросся и продолжил свою деятельность, о чем и говорит Чаадаев: «тем не менее, и в той, и в другой сфере жизнь была сильна и плодотворна; там и здесь человеческий разум не имел недостатка в высоких вдохновениях, глубоких мыслях и возвышенных созданиях. Первым выступил Восток и излил на землю потоки света из глубины своего уединенного созерцания; затем пришел Запад со своей всеобъемлющей деятельностью, своим живым словом и всемогущим; анализом, овладел его трудами, кончил начатое Востоком и, наконец; поглотил его в своем широком обхвате. Но на Востоке покорные умы, коленопреклоненные пред историческим авторитетом, истощились в безропотном служении священному для них принципу и, в конце концов, уснули, замкнутые в своем неподвижном синтезе, не догадываясь о новых судьбах, которые готовились для них; между тем на Западе они шли гордо и свободно, преклоняясь только пред авторитетом разума и неба, останавливаясь только пред неизвестным, непрестанно устремив взор в безграничное будущее».

     Если  говорить образно, то представления  о Востоке и Западе идут такие, что Восток – это нечто возвышенное, не имеющее ни тела, ни материальных оков, возносится к истине таким путем, то Запад более материален и стремится к познанию истины через искусство. Основываясь на праве и диктующий всем свои законы.

     «Не через родину, а через истину ведет путь на небо. Правда, мы, русские, всегда мало интересовались тем, что — истина и что — ложь, поэтому нельзя и сердиться на общество, если несколько язвительная филиппика против его немощей задела его за живое».

     Русский человек всегда отличался от других народов, своим личным не навязанным духовным миром. Если в начале и была навязана Византийская религия и узурпаторское искоренение язычества и верования в Единого Бога не должна была ставиться под сомнения, то спустя несколько веков, религия не являлась принудительной мерой, как в странах Запада и Востока. Русский человек не из тех, кто выносит свою веру на показ. Он хранит ее внутри себя. И пусть даже, когда он заявляет, что Бога нет, но всегда мысленно обращается к нему. Постоянные поиски истины в деяниях Бога, никогда не привлекали столь рьяно русского человека, но поиск истины – это дело каждого. Это его личное. Человек сам когда-нибудь находит свою истину дарованную ему свыше. И упрекать в том, что русские мало интересовались истиной и ложью, не стоит, так же как и обижаться.

     «Уже триста лет Россия стремится слиться с Западной Европой, заимствует оттуда все наиболее серьезные свои идеи, наиболее плодотворные свои познания и свои живейшие наслаждения. Но вот уже век и более, как она не ограничивается и этим».

     Да, Россия стала все больше обращать внимание на Запад, как на прогрессирующую машину, за которой можно безболезненно укрыться за всеми невзгода. Попасть под ее крыло и сохраниться, ради выживания. Черпая их мудрость, преклоняясь научными достижениями и безукоризненной и не преклоняемой верой существующей многие века, Россия пытается сойти с ее предназначенного пути. Не пытаясь найти и  в своей культуре, то чем можно дорожить и что развивать дальше. Не переживая тот  долгий и тяжелый путь, который прошла Европа.

     «Настоящая  история этого народа начнется лишь с того дня, когда он проникнется  идеей, которая ему доверена и  которую он призван осуществить, и когда начнет выполнять ее с тем настойчивым, хотя и скрытым, инстинктом, который ведет народы к их предназначению».

     Здесь Чаадаев, несомненно, прав, но, а что если наше предназначение быть барьером между Востоком и Западом, не давать этим двум великим культурам столкнуться и не поглотить одну другую. Что если мы должны быть той золотой серединой совмещающие в себя два течения? Как говорили западники, что мы не изобрели ничего нового, а только заимствовали. Что если так оно и должно быть. Мы не должны производить что-нибудь новое, дабы не обрушились на нас эти две стороны. Если Россия должна выступать, как синтезирующее орудие. Поэтому возможно многие века наша страна и металась из стороны сторону перенимая то или иное течение, но, толком не остановив своего конечного выбора.

     «Нашей собственной истории научила нас одна из западных стран; мы целиком перевели западную литературу, выучили ее наизусть, нарядились в ее лоскутья и, наконец, стали счастливы, что походим на Запад, и гордились, когда он снисходительно соглашался причислять нас к своим».

     Да, вслед за Западом нам удалось сделать огромный скачок в своем развитии, который мы сами бы достигли через определенный промежуток времени, потратив на это много сил и оставив за собой слишком много жертв. Но выбрали короткий путь, и естественно становились счастливыми, что все далось так относительно легко.

     Наш быт и уклад, шел мелкими шажками  не спеша и неторопя события. Так  как, например, у Европы, стремление постичь большее за определенно короткий промежуток времени, не оглядываясь на жертвы, а идущий к своей цели.

       «Мы никогда не жили под роковым давлением логики времен; никогда мы не были ввергаемы всемогущею силою в те пропасти, какие века вырывают перед народами». 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Единая  и неповторимая культура

     Во  все времена неизменно русский  народ вдохновлялся высоким духовным идеалом, поиском Правды и Справедливости. Именно во имя этих возвышенных понятий терпел он многие тяготы и страдания, оправдывал скорби и притеснения. Материальный фактор был для русских всегда вторичным. Именно поиск Вселенской Правды, а не выгоды, эффективного развития или самообогащения лежит в основе русской Национальной Идеи. Бытовые, утилитарные ценности были для русских второстепенными. Этим определяется и православный, глубоко христианский, этап национального пути. Правдоискательство — судьба России.

     Сквозь  многообразие русской культуры, русской мысли проглядывает особая национальная философия. В сердцевине этой философии лежит идея об истинном бытии, воплощенном в некоей "параллельной Родине", в "райской потаенной Руси", "Руси Китежа", "Святой Руси". Это учение о тайной национальной святости, о богоносности русского народа и русского мира. В глубине души русские убеждены, что только такое сложное, надрывное отношение к себе и к миру и является истинным и спасительным. Открыть миру эту Правду призван русский народ своим предназначением

     Культурные  формы народного бытия менялись с веками. Но всегда сохранялась постоянной идея общества Справедливости и Добра. Культурной особенностью русских традиционно является стремление к высокому идеалу и некоторое пренебрежение сферой материальных благ. Повышенное чувство идеализма и вселенского масштаба отличают самые разные этапы русской истории. Идеал жертвенности осмысляется вначале в христианских терминах — как особая ответственность русских за вверенную им Христианскую Традицию.

     Последние 1000 лет русские исповедуют Православную веру. Наш народ сформировался духовно именно в лоне Православной Церкви, воспринял миссию христианской Веры. Вначале, с X века по XV век, Русь была частью Византийской эйкумены, входила в состав восточно-христианского мира с центром в Константинополе (Царьграде). После отказа от признания Флорентийской Унии, заключенной греками с Ватиканом, и последовавшего вскоре за этим падением Царьграда Русь сама стала центром всемирного Православия, взяв на себя роль главнейшей Православной державы, православного Царства. Так продолжалось весь Московский период, в середине которого было установлено на Руси Патриаршество. Никоновские реформы, печальные события церковного собора 1666-67 г. и последующий раскол пошатнули стройное здание Русской Церкви. Но и в дальнейшие эпохи (даже во времена открытых гонений на Церковь в советский период) русские оставались глубоко православным народом.

     Православная  Вера глубоко проникла в национальную психологию русских, сформировала особый культурный тип, который пережил и периоды охлаждения и формализации Церкви в века романовского правления, и даже атеистические гонения. Устойчивость и постоянство "православной психологии", не исчезнувшей за период скрытой или явной секуляризации, облегчили возврат в Церковь на современном этапе. В этом состоит залог общероссийского возрождения в лоне Православия и в грядущие периоды.

     Православная  идентичность русских затрагивает  не только конфессиональную область, но и более широкий культурный тип византизма, который привился на Руси параллельно ее воцерковлению. Сам стиль русского религиозного сознания до сих пор сохраняет в себе черты "византизма", во многом утраченные и греками, и православными балканскими народами, много веков пребывавшими под турецким мусульманским владычеством.

     Россия  впитала в себя культуру Византии, но впоследствии претерпела множество перерождений. Слилась с некоторыми культурными ценностями Запада и Востока, став своеобразной и неповторимой. Совмещая в себе «крупицы»  разных культурных направлений всего мира и  соединив в себе идеи, создала для себя мощную структуру, которая отличается от других стран. Да, ничего нового не изобрели, а просто по кусочкам собрали одно большое «одеяло», из-под которого не желает русский народ выходить.   
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Заключение 

     Как писал В. Г. Белинский: «Нам, русским  нечего сомневаться в нашем политическом государственном значении: из всех славянских племен только мы сложились  в крепкое и могучее государство  и как до Петра Великого, так и после него, до настоящей минуты, выдержали с честью ни одно суровое испытание судьбы, не раз были на краю гибели и всегда успевали спасаться от нее и потом являться в новой и большей силе крепости. В народе, чуждом внутреннего развития, не может быть этой крепости, этой силы. Да, в нас есть национальная жизнь, мы призваны сказать миру свое слово, свою мысль… Как бы ни были велики внешнее благоденствие и внешняя сила какого-нибудь общества, но если в нем торговля, промышленность, пароходство, железные дороги и вообще все материальные движущие силы составляют первоначальные, главные и прямые, а не вспомогательные только средства к просвещению и образованию, то едва ли можно позавидовать такому обществу».