Россия и интеграционные процессы в Азиатско-Тихоокеанском регионе

ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………………………

3

1 ИНТЕГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ  В АТР………………………..……

5

2 РОССИЯ И ИНТЕГРАЦИОННЫЕ  ПРОЦЕССЫ В АЗИАТСКО-ТИХООКЕАНСКОМ  РЕГИОНЕ……………………………………………..

     2.1 РОССИЯ И КНР………………………………………………….…….

     2.2 РОССИЯ И ЯПОНИЯ…………………………..……………………..

     2.3 РОССИЯ И КОРЕЯ……………………..…….......……...………….....

18

182023

ЗАКЛЮЧЕНИЕ………………………………………………………………..

28

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК………………………………………..

31

ВВЕДЕНИЕ

Глобальная экономика: в узком смысле, как данность – современная глобализирующаяся мировая экономика, рассматриваемая как единое целое, во взаимосвязи и взаимозависимости составляющих ее компонентов; в широком смысле, как стратегическая цель человечества – единая мировая экономика без границ, с едиными стратегией развития и валютой, а также унифицированными правилами, стандартами и процедурами.

Открытый регионализм: принцип организации регионального интеграционного экономического сотрудничества, подразумевающий мобилизацию глобальных ресурсов для решения региональных проблем.

Интеграционная мотивация: методологическая основа осознания и формулирования национальных интересов и стратегии национального экономического развития в условиях глобализации.

В своем реферате попытаюсь  показать роль и место России в  глобальной экономике на фоне интеграционных процессов, развивающихся в Азиатско-Тихоокеанском  регионе (АТР).

Глобальная экономика  поддается в принципе рассмотрению в трех измерениях: планетарном, региональном и национальном. Механизм глобализации, то есть превращения мировой экономики  в глобальную, можно представить  следующим образом. Национальных (региональных) ресурсов может не хватать для  решения некой экономической  проблемы, или удовлетворения экономической  потребности, обнаруживающей себя на национальном (региональном) уровне видения. В таком случае потребность проявляется на региональном (или же планетарном, глобальном) уровне и требует для своего удовлетворения мобилизации региональных (планетарных) ресурсов. Речь может идти о производстве какого-то товара или услуги, о необходимости поднять эффективность производства и добиться их выпуска с меньшими затратами и большей прибылью.

Функционирование региональных или национальных субъектов мировой  экономики, в свою очередь, тоже может  оказаться невозможным без решения  глобальных (региональных) проблем. В  этом случае проблема поднимается уже  на общепланетный уровень, требуя решений  и действий, соответствующих ее масштабу. Формирование единой мировой финансовой системы, создание возможности вести  электронную торговлю, решать в глобальных масштабах проблемы бедности и образования  как условие всемирного экономического роста, соразвитие природы и человека, сбалансированное развитие экономики  и экологии – таков далеко не полный перечень проблем, имеющих непосредственное значение для все большего числа (если не всех) национальных экономик [4].

Проблема, однако, в том, что  мир делает лишь первые шаги к общепланетарной модели рыночной экономики. До слома командно-административной системы в СССР (самом крупном по территории государстве мира) и Восточной Европе, а также до рыночных реформ в Китае (самой большой по населению стране земного шара) было вообще бессмысленно говорить об экономической глобализации.

Целью данного реферата является изучение России и интеграционных процессов  в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Для достижения поставленной цели, необходимо решить следующие  задачи:

- изучить интеграционные  процессы в АТР;

- рассмотреть отношения  России и КНР;

- рассмотреть отношения  России и Японии;

- рассмотреть отношения  России и Кореи.

Объектом исследования данной работы является Россия и интеграционные процессы.

Предметом исследования является отношение России со странами Азиатско-Тихоокеанского региона.

1 ИНТЕГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ  В АТР

Сегодня взаимная зависимость  частей и элементов мировой экономики  проявляется, прежде всего, на двух уровнях. Первый из них – региональный (интеграционные процессы в Европе, Северной Америке  и Северо-Восточной Азии – СВА). Второй – глобально значимые национальные экономики, спад в которых вызывает серьезные последствия в мире; к их числу следует отнести  американскую экономику (годовой объем  ВВП – около 10 трлн долларов), японскую – 5 трлн) и китайскую – более 1 трлн). Таким образом, говорить о  месте той или иной страны, в  том числе России, в глобальной экономике – значит говорить о  том, как они адаптируются к возможностям и вызовам экономической глобализации. Для частного бизнеса она открывает  новые рынки, источники инвестиций и технологий. Правительствам же и  разработчикам национальных экономических  стратегий глобализация позволяет  по-новому взглянуть на место и  роль их стран в глобальной экономике, активно побуждая их осмыслить и  сформулировать в духе времени национальные экономические интересы и средства их реализации.

Логика глобализирующейся  мировой экономики приводит в  действие одну из ключевых основ современного прочтения национальных интересов  – механизм интеграционной мотивации. Эти интересы не существуют вне человеческого  сознания, они формируются только в интерпретации человека. Если его  мировоззрение, представления о  государственных проблемах и  вариантах их решения будут дополнены  концепцией интеграционной мотивации, можно рассчитывать и на то, что  национальные лидеры смогут по-новому осознать, казалось бы, уже устоявшиеся  государственные интересы. Например, иначе формулировать национальные экономические стратегии, исходя из того, что направляемая интеграция (в нашем случае в АТР и Северо-Восточной  Азии) лучше отвечает национальным интересам государств этих регионов, нежели поиск одних лишь внутренних ресурсов роста и попытки решать межгосударственные проблемы исключительно  в рамках двусторонних отношений [7].

Интеграционная мотивация  отражает стремление субъектов международных  отношений (государства, национальная бюрократия, бизнес, не правительственные  организации, личности) формулировать  свои интересы и искать пути их удовлетворения через компромисс, сотрудничество и  взаимозависимость. Ключевым при этом выступает понятие «взаимозависимость», отличающее интеграционное сотрудничество от других форм двустороннего и многостороннего общения, а также поощряющее унификацию основных правил и законов хозяйственной и политической жизни, тогда как для неинтеграционного сотрудничества достаточно просто учитывать имеющиеся различия.

Интеграционная мотивация  побуждает усматривать национальные интересы как в национально-государственном, так и в региональном и глобальном контекстах. Под ее воздействием лидеры начинают мыслить категориями не только национально-государственной  эффективности того или иного  решения (проекта), но и региональной, а также глобальной эффективности.

Главный принцип интеграционной мотивации в межгосударственных отношениях – консолидированная  ответственность за региональное и  планетарное развитие, предполагающая – при определенных обстоятельствах  и на определенных условиях – преодоление  преграды, именуемой «национально-государственным суверенитетом».

Интеграционная мотивация  возникает, во-первых, там, где складываются объективные (экономические, технологические, политические и т. д.) предпосылки  для ее практического применения: когда какие-либо национальные или  корпоративные цели (например, обеспечение  безопасности, наращивание производства и снижение издержек) могут быть быстрее и эффективнее достигнуты при интеграционном взаимодействии с другими государствами или  корпорациями. Во-вторых, у людей, принимающих  международные решения, должна возникнуть потребность в интеграционной мотивации, причем такое осознание может  приходить позже, чем появляется возможность практического использования  интеграционной мотивации. Я исхожу из того, что такой временной разрыв отрицательно сказывается на глобальной и региональной эффективности мирового развития; предпочтительнее, чтобы  он сокращался, а не увеличивался [2].

Критик может возразить, что национальная эффективность  всегда и везде важнее невнятной  региональной или глобальной эффективности, безразличной «нормальному государству». Контрдовод: глобализация экономики и политики делают не только предпочтительным, но и обязательным всемирное и региональное прочтение национальных интересов, то есть включение в их осознание и формулирование региональной и планетарной составляющей. Интеграционная мотивация как раз и включает в себя эту обязательность: национальные интересы должны учитывать интересы региона (АТР и СВА, как в нашем случае) и планеты, ибо без удовлетворения последних нельзя в полной мере реализовать первые.

России, например, недостает  капитала и рабочей силы для освоения ресурсов ее дальневосточных территорий. Япония не может расширить внутренний спрос и подстегнуть тем самым  свое экономическое развитие. Япония, Южная Корея и Китай оказываются  в уязвимом положении вследствие односторонней ориентации на ближневосточные  рынки энергоносителей. В такой  ситуации экономическая интеграция в СВА открывает России доступ к капиталам, Японии – к новым  потребителям, Китаю, Южной Корее  и Японии – к альтернативным источникам поставок нефти и газа из России [6].

Интеграционная мотивация, будучи положена в основу деятельности всех или большинства правительств мира, открывает возможность формирования новой стратегии развития международных  отношений со следующими ориентирами:

- координация военных  расходов, а в перспективе и  формирование единых вооруженных  сил во имя борьбы против  глобальных угроз и в целях  экономии ресурсов;

- движение к единой  мировой валюте через создание  региональных валют. В современных  условиях нельзя успешно развивать  экономику, не привлекая иностранного  капитала. А для этого, в свою  очередь, нужны открытые национальные  фондовые рынки. Последние же  при слабости национальной валюты  и малых валютных резервах  становятся легкой добычей международных  биржевых спекулянтов, чьи интервенционистские  возможности оцениваются уже  в сотни миллиардов долларов. В таких условиях трудно защищать  национальный рынок, не объединяя  усилий с другими странами  и не создавая коллективных  валют и валютных резервов;

- перестройка работы ВТО,  МВФ, Всемирного банка, чтобы  сделать возможным регулирование  планетарных экономических процессов  на основе координации национальных  экономических и финансовых политик,  а также выработки единой глобальной  экономической стратегии; 

- развитие региональной  интеграции как процесса, отражающего  ступенчатую эволюцию экономических  потребностей – от национального уровня видения к глобальному через региональный и т. д.

Предвосхищая возможную  критику, подчеркну, что речь не идет о сегодняшнем, завтрашнем или даже послезавтрашнем дне. Но было бы разумным и исторически эффективным заложить подобное видение перспектив мирового развития в основу национальных, региональных и планетарных стратегий развития [17].

Формирование глобальных институтов важно ориентировать  на реальные проблемы, которые уже  сейчас вышли или выходят на региональные и глобальные уровни видения, требуя для своего решения мобилизации многонациональных ресурсов. Только в таком случае можно рассчитывать, что национально ориентированные правительства с отличающимися друг от друга воззрениями поймут и примут такой подход.

Для финансирования глобальных институтов или фондов, создаваемых  ради достижения какой-то общепланетарной  цели, необходимо перейти от добровольных или согласованных между развитыми  странами пожертвований к формированию планетарного бюджета, пусть и ориентированного поначалу на ограниченный круг конкретных задач.

У интеграционной мотивации  уже сложилась реальная основа в  АТР, хотя здесь и отсутствует  межгосударственная структура типа ЕС. Азиатские государства взаимодействуют  на следующих трех уровнях:

- форум Азиатско-Тихоокеанского  экономического сотрудничества (АТЭС);

- субрегиональные интеграционные  группировки, как уже существующие (АСЕАН, АСЕАН плюс три), так  и намечаемые к созданию (Восточно-Азиатский  форум с участием Китая, Японии  и Южной Кореи, а также две  зоны свободной торговли: АСЕАН  – Китай и АСЕАН – Япония, о намерении создать которые официально заявили в конце 2001 – начале 2002 года Китай и Япония);

- двусторонние связи (например, планы Японии и Южной Кореи  подписать соглашение о зоне  свободной торговли) [3].

Наиболее интенсивное  и многообещающее интеграционное взаимодействие развертывается в СВА. Китай, Япония и Южная Корея уже создали  трехстороннюю аналитическую группу, призванную представлять правительствам этих стран согласованные рекомендации, как следует координировать экономическую  и финансовую политику, а также  развивать торговое и инвестиционное сотрудничество между ними. Во всех трех государствах на академическом  и деловом уровне прорабатываются  такие вопросы, как создание в  регионе единого энергетического  кольца и транспортных коридоров  в Европу (в частности, через Россию), образование зоны свободной торговли и валютного союза и т. п.

Японские бизнесмены выдвинули  новую идею: создать «свободную деловую зону», которая объединила бы экономику Китая, Японии и Южной Кореи, но при этом не оставалась бы закрытой для американских капиталов и для освоения российского Дальнего Востока силами трех стран при американском участии. Отличительная черта этого подхода — готовность вовлечь в сотрудничество Россию и США, но не как институциализированных участников «свободной деловой зоны», а как партнеров по открытому региональному образованию.

Схема взаимодействия России с государствами СВА могла  бы выглядеть следующим образом: отечественные энергоресурсы, научные  технологии и транзитная территория, связывающая СВА с Европой, в  обмен на японские и южно-корейские  капиталы, инвестиционное оборудование, а также китайские продовольствие, текстиль и рабочую силу.

Сотрудничество Китая, Японии и Южной Кореи может быть и  взаимо-дополняющим по принципу «качество – цена». Япония поставляла бы на единый потребительский рынок СВА продукцию, рассчитанную на богатых японцев, южнокорейцев и китайцев, высший средний класс (upper middle class) Японии и Южной Кореи, а также собственный средний класс. Южная Корея делала бы ставку на богатых южнокорейцев, высший средний класс трех стран и средний класс Японии. Китай – для своего высшего и среднего класса, а также бедных слоев японского и южно-корейского общества [9].

Развитие многостороннего  интеграционного сотрудничества в  Северо-Восточной Азии выражается в  совместном использовании Японией, Китаем, Южной Кореей и Россией  наличных в регионе факторов производства: капитала, труда, земли, научных знаний и технологий. Для этого необходимо создать в будущем единое правовое поле, позволяющее товарам, финансовым потокам, рабочей силе и научным  разработкам свободно передвигаться  в регионе. А, следовательно, нужен единый инвестиционный режим, единые стандарты производства товаров, единая система аудита финансовых институтов; следует отменить визовые режимы, адаптировать системы образования и обучения иностранным языкам и т. д. Реализовать такой сценарий можно только с помощью многостороннего переговорного процесса в рамках постоянно работающего регионального института.

Между тем институционализация  интеграционного сотрудничества в  СВА находится пока на начальной  стадии и на межгосударственный уровень  еще не вышла. Главные институты  сотрудничества сегодня – это  неправительственные Экономический  форум СВА, Газовый форум и  Экономическая конференция СВА. Спонсируемый Программой развития ООН  Туманганский проект (в КНДР) вряд ли перспективен, поскольку близкая  к коллапсу командно-административная экономическая система Северной Кореи явно не готова к региональному  экономическому взаимодействию.

Ключевая проблема развития интеграции в СВА – поиск источников финансирования дорогостоящих региональных проектов (по подсчетам, создание инфраструктуры интеграционного сотрудничества потребует  ежегодного вложения примерно 7,5 млрд долларов). Государства-участники и  действующие международные финансовые институты способны ассигновать  около 2,5 миллиарда. В деловых и  академических кругах стран региона  считают, что для привлечения  остальных средств следует создать  Банк развития СВА, акционерами которого стали бы правительства США, Японии, Южной Кореи, России и Китая, способные  мобилизовывать финансовые ресурсы  мировых рынков [14].

Главному многостороннему  инвестору в Азии – Азиатскому банку развития (АБР) роль ведущего финансиста в региональных интеграционных процессах явно не под силу. АБР  рассчитан на Азию в целом, тогда  как финансирование дорогостоящих  проектов многостороннего сотрудничества в СВА с долгим сроком окупаемости  требует особого подхода. К тому же Россия не участвует в АБР. Банк развития СВА мог бы заимствовать долгосрочные кредиты на мировых  финансовых рынках, выпуская облигации  и передавая собранные средства в форме долгосрочных кредитов на развитие региональной инфраструктуры, и в первую очередь транспортных и нефтегазовых проектов [19].

В этих целях требуется  первоначальный капитал примерно в 20 млрд долларов. Страны СВА могли  бы выкупить акции банка на следующих  условиях: половину составит оплаченная часть уставного капитала, а половину – его гарантийная часть. Последнюю  будут обеспечивать заимствования  на мировых рынках по низким ставкам  и с длительным сроком погашения. Если Банк развития СВА возникнет, то за первое пятилетие своей деятельности он сможет вложить в инфраструктурные объекты региона до 15 млрд долларов.

В создании такого банка  заинтересованы частные финансовые институты США, Японии и Южной  Кореи. Однако им нужен своего рода «политический сигнал» от правительств стран СВА, в том числе России и Китая.

Более того, от Москвы ждут, чтобы она политически поддержала как в целом региональную интеграцию, так и создание Банка развития СВА. Ее взносы в уставный фонд могли  бы быть не особенно обременительными: около 140 млн долларов в год в  течение пяти лет [11].

Чтобы вместе использовать рабочую силу, придется координировать миграционную политику, создав региональный Совет по управлению трудовыми ресурсами. Он вырабатывал бы правила и квоты  миграции рабочей силы в регионе  и контролировал бы их соблюдение (создав, например, единые многосторонние силы миграционной полиции). Финансировать  такого рода институт можно было бы за счет единого для всех стран  СВА налога на ВВП.

Другим субрегиональным  институтом, который помог бы создать  ресурсную и транспортную инфраструктуру интеграции, работая в координации  с Банком развития СВА, мог бы стать  Совет по развитию транспорта и природных  ресурсов СВА. В сходных целях  полезно было бы сформировать также  Совет по субрегиональной научно-технической  политике СВА и некий орган, который  координировал бы макроэкономическую и финансовую политику государств. Центральные банки всех стран  СВА (кроме России) уже начали накапливать  опыт позитивного сотрудничества в  этой сфере: стремясь обеспечить финансовую стабильность на случай обвала валютных рынков, они в последние годы практикуют обмен депозитами в национальной валюте.

В будущем эти институты  могли бы стать основой для  формирования своего рода Восточно-Азиатского союза. Мобилизуя глобальные ресурсы для решения региональных проблем, он воспрепятствовал бы превращению группировки в замкнутый союз, ущемляющий интересы других.

Для федеральных властей  России Северо-Восточная Азия –  относительно новый субъект глобальной экономики. Несмотря на широкие возможности  взаимодействия, у российского правительства  пока нет эффективной стратегии  подключения нашей страны и ее дальневосточных регионов к интеграционным процессам в СВА.

В годы холодной войны, следуя ее конфронтационной логике, Дальнему Востоку отводили роль «кузницы резервов» и отгороженного от внешнего мира военного плацдарма. Его экономика была связана только с европейской частью страны. После 1991 года к прочим неблагоприятным последствиям распада СССР и разрыва внутрихозяйственных связей добавился и концептуальный вакуум, в результате чего российский Дальний Восток начал стихийно развертывать связи с Китаем, Японией и Южной Кореей. Сегодня на страны СВА приходится примерно такая же доля внешнеэкономических связей дальневосточного региона, что и на европейскую часть России [8].

Однако стихийный характер действий экономических субъектов  не позволяет воспользоваться многими  преимуществами интеграционного взаимодействия со странами СВА. Здесь нужна целенаправленная государственная политика, которую  вряд ли можно выстроить на фундаменте националистической идеологии и  протекционизма. И дело тут не только в неудаче советского опыта или  протекционистской (если судить по размерам импортных тарифов и отношению  к иностранным инвестициям) экономической  политике России 90х. Национализму заведомо свойствен, но настороженное, если не враждебное, отношение к мировым и региональным интеграционным процессам, а протекционизм, как показала практика России и многих развивающихся стран, скорее консервирует экономическую, технологическую, правовую, управленческую отсталость, нежели благоприятствует улучшению качества производимых товаров и услуг. Национализм и протекционизм особенно опасны в условиях российского Дальнего Востока с его резким несоответствием между богатейшими природными ресурсами, малой численностью населения и собственными инвестиционными ресурсами.

С позиций сегодняшнего дня  первый главный недостаток Федеральной  целевой программы экономического и социального развития Дальнего Востока и Забайкалья на 1996-2005 годы состоит как раз в том, что она весьма традиционно оценивает роль внешнего фактора. Ставка сделана на защиту отечественного товаропроизводителя и привлечение иностранных вложений в экспортные отрасли. Документ просто обходит проблемы интеграции и взаимодействия России с государствами СВА. Отчасти это можно объяснить тем, что в момент принятия этой программы наша страна еще не входила в АТЭС и интеграционные процессы в Северо-восточной Азии не воспринимались как жизненно важные [13].

Второй недостаток: программа  опускает вопрос о приспособлении внутренней экономической политики к вызовам  и требованиям региональной интеграции. Россия как бы остается за рамками  региона, строя свои отношения с  его государствами не как составная  часть Азиатско-Тихоокеанского экономического пространства, а как внешний партнер (то же относится и к АТР в  целом).

За последние два года подход России к этим регионам стал меняться, как, впрочем, и видение места нашего государства в экономических процессах, идущих в этой части света. Строго говоря, только сейчас и начала складываться более или менее вразумительная азиатско-тихоокеанская стратегия России. Ее суть можно свести к следующему:

- участие в азиатско-тихоокеанской  интеграции полезно для развития  экономики Дальнего Востока; 

- для обеспечения безопасности  нашей страны и ее дальневосточных  областей целесообразно строить  военно-политические и стратегические  отношения с партнерами по  СВА на принципе «безопасность через партнерство и соразвитие»;

- необходимо адаптировать отечественную финансово-экономическую политику к сотрудничеству сразу с двумя интеграционными группировками – ЕС и СВА.

В стратегическом смысле России предстоит выполнить свою евразийкую функцию связующего экономического, информационно-культурного и цивилизационного моста между Европой и СВА.

При разработке новой российской стратегии в АТР разгорелась  острая дискуссия по поводу корректировки  Федеральной целевой программы  экономического и социального развития Дальнего Востока и Забайкалья, проведенной в 2001 г. (тогда же срок ее действия был продлен до 2010 года). Ученые-дальневосточники недоумевали, почему Министерство экономического развития и торговли РФ поручило доработать этот документ Северо-Кавказскому научному центру, и критиковали представленный вариант за то, что в нем не были учтены внешние факторы развития региона. Они предложили собственную версию программы, предлагающую «открыть» дальневосточную экономику и тем самым облегчить интеграцию России в АТР и СВА [18].

Поддерживая в целом концептуальный подход дальневосточников, хочу подчеркнуть, что для его практического  осуществления потребуется кардинальным образом пересмотреть стратегию  экономического развития страны. Правительство  пока не понимает, что методы финансового, фискального и экономического управления, к которым оно прибегает в  европейской части России и Западной Сибири, на Дальнем Востоке могут  не сработать. Европейская часть  – это весьма развитая территория с компактно проживающим населением, относительно высоким потребительским  спросом и инвестиционными возможностями, то есть она лучше подготовлена к  полномасштабным рыночным отношениям. На Дальнем Востоке возможности  перехода на чисто рыночные принципы и механизмы хозяйствования ограниченны. Проиллюстрирую это на примере транспорта и энергетики. По логике рынка они  не могут быть рентабельными на востоке  России. Добиваться от них прибыльности значило бы вести дело к повышению  цен, сокращению спроса на местную продукцию, а в конечном счете – к остановке  производства и оттоку населения. У  потребителя просто нет средств  для оплаты транспортных и энергетических услуг по ценам, покрывающим издержки производителя. По чисто рыночной логике работа транспорта и энергосистемы  должна была бы прекратиться, что равнозначно  отказу России от дальнейшего освоения наших дальневосточных земель.

Чтобы, с одной стороны, сделать энергоснабжение и транспортные услуги доступными для регионального  частного бизнеса и потребителя, а с другой – компенсировать затраты  производителей, не обойтись без государственных  дотаций или иностранных кредитов. Компенсировать и погашать их можно  косвенным образом: активизируя  российский и иностранный частный  бизнес. Это позволит региональной экономике развиваться даже при  убыточной региональной инфраструктуре – при условии, что на макроуровне  этот дефицит будет уравновешен  ростом налоговых поступлений от частного предпринимательства. Такого понимания перспектив развития восточных  регионов у правительства пока нет.

Разрабатывая российскую стратегию, исходящую из интеграционной мотивации, важно помнить, что Россия – евразийское государство, расположенное  между ЕС и СВА и потому не могущее  игнорировать «бинаправленность» векторов своего развития. Определяя место нашей страны в глобальной экономике, необходимо учитывать и двухуровневость отечественной экономики. Это означает, что вначале следует уточнить, какое место в мировых экономических процессах занимает Россия как единое целое, а затем взглянуть на три ее основные геоэкономические составляющие: европейскую часть, Сибирь и Дальний Восток. Первая объективно тяготеет к Европе и сотрудничеству с ЕС. Западная Сибирь с ее топливно-энергетическим, сырьевым и металлургическим комплексами тоже больше обращена на Запад, тогда как Дальний Восток геоэкономически ближе к СВА.

Только такой двухуровневый  подход позволяет получить адекватное, двухмерное представление о месте  отечественной экономики в АТР: как экономики и глобальной, и  региональной. Ее европейский сектор и во многом Сибирь выступают в  АТР как части глобальной российской экономики. Правда, пока это относится  только к рынкам нефти, газа, редкоземельных металлов и ограниченному набору высоких технологий (оборудование для  АЭС, космические услуги, современные  военные технологии и технологии двойного назначения). Дальневосточная  же экономика предстает в АТР  как региональная. А потому России нужна в АТР такая политика, которая обеспечивала бы региональную интерпретацию ее глобальных интересов  и глобальное прочтение региональных интересов субъектов РФ [13].

Если свести корректировку  экономической стратегии к учреждению новых министерств или выделению  дальневосточникам дополнительных средств, как предлагают сторонники экономической открытости Дальнего Востока, это вряд ли принесет пользу. Следует создать там особые условия  хозяйствования, позволяющие региону  успешно адаптироваться к интеграционным процессам в СВА и АТР, отличающимся от аналогичных феноменов в Западной Европе.