Географический детерминизм

Решить эту задачу попытался в своём труде Карл Риттер (1779 – 1859), впервые внёсший  идеалистическую диалектику в анализ конкретного (в данном случае географического), а не исторического материала. Необходимость обращения к конкретному материалу была продиктована ещё и тем, что в немецкой философии достаточно рано было уяснено, что эффективные формулировки Монтескье не дают ключа к анализу конкретных явлений, а наоборот, заводят в тупик, и что дело не за уточнением определений, которые лишь абсолютизируют одну сторону действительности, а за конкретным методом исследования. В этом отношении показательна фигура Гердера, из которого порой делают какого-то непоследовательного приверженца Монтескье, сделавшего шаг назад сравнительно с его откровениями. А между тем во многом он предвосхитил Риттера: “Единственное и лучшее – это, следуя Гиппократу с его дальновидной наивностью, наблюдать климат отдельных местностей и затем медленно, медленно делать выводы”.

Карл Риттер словно разрешал задачу, поставленную Гердером. Однако во главу угла им было поставлено понятие ландшафта, выработанное Гумбольтом и получившее у Риттера логическое завершение в понятии “географического индивидуума”. Последнее обозначало “органическую природную область”, характеризующуюся как внешними границами, так и внутренними связями, через которую и осуществлялось влияние природы на более или менее компактные массы людей.

Общим местом является утверждение о том, что учение Риттера противоречиво. Происходит это потому, что декларации учёного  зачастую противоречат объективному содержанию его труда. Так, идеалистические  утверждения о существовании  “другой сферы в развитии человека, народов и государств, сферы внутренних импульсов чисто духовной природы, независимой от природной среды”, противоречат огромному материалу  по влиянию природной среды на общественное развитие, собранному им.

Понятие “географического индивидуума” было подхвачено теоретиками  геополитики, но не скомпрометировано  этим само по себе (оно было введено  в науку накануне буржузно-демократической революции в Германии, когда реакционный характер объединения последней не мог быть очевиден). Оно предвосхитило современное определение системы, без которого немыслима вся новейшая географо-социологическая традиция.

Среди студентов, слушавших  лекции Риттера, был Карл Маркс. По Марксу географическая среда влияет на человека посредством производственных отношений, возникающих в данной местности  на основе данных производительных сил, первым условием развития которых являются свойства этой среды. Механизм этого  влияния можно понять, лишь уяснив, что природа и общество не только взаимодействуют друг с другом, но и накладываются друг на друга: “В понятие экономических отношений  включается далее и географическая основа, на которой эти отношения  развиваются, и фактически перешедшие от прошлого остатки прежних ступеней экономического развития, которые продолжают сохраняться зачастую только по традиции или благодаря vis inertiae, а также, конечно, внешняя среда, окружающая эту общественную форму”

Ф. Энгельс развивает  мысль К. Маркса, указывая на прямую связь пищи и уровнем развития разных племен. По его мнению, “обильному мясному и молочному питанию  арийцев и семитов и особенно благоприятному влиянию его на развитие детей следует, быть может, приписать  более успешное развитие обеих этих рас. Действительно, у индейцев пуэбло Новой Мексики, вынужденные, кормиться  почти исключительно растительной пищей, мозг меньше, чем у индейцев, стоящих на низшей ступени варварства больше питающихся мясом и рыбой”. 

Созданное Марксом  учение о роли географического фактора  в развитии общества имело огромное идеологическое значение. Маркс показал, что связанная с географическими  условиями неравномерность развития различных государств, которая абсолютизировалась приверженцами геодетерминизма, определяется тем, что общество на различных этапах своего развития по-разному использует естественные богатства природы. Последние были разделены Марксом на две группы:

1. Естественные богатства  средствами жизни (плодородие  почвы, обилие рыбы в водах,  дичь, плоды)

2. Естественные богатства  средствами труда (действующие  водопады, судоходные реки, лес, металлы,  уголь, нефть)

“При зачатках культуры, - писал Маркс, - имеет решающее значение первый род, на более высоких ступенях – второй род общественного богатства”.

У Маркса диалектика развития природы и общества приобретает  законченно-материалистический вид: воздействуя  для поддержания своего существования  “на внешнюю природу и изменяя  её”, человек “в то же время изменяет свою собственную природу”. Тем  самым были заложены основы марксистско-ленинского понимания тех экологических  проблем, которые в полном своём  объёме встали перед человечеством  лишь сегодня.

Современное состояние

Середина XX века

 «Географический  поссибилизм», идущий от «географии  человека» Видаля де ла Блаша и Л.Февра и ставший концептуальной основой многих современных антропогеографических и историко-географических течений, едва ли может считаться более достойной альтернативой детерминистским и индетерминистским концепциям. Основываясь на мнении о рациональном в своих действиях человеке, поссибилизм исходит в своих построениях из модели о сознательной оптимизации человеком некоторой совокупности альтернативных видов жизнедеятельности с природной средой, выбирая в конечном итоге тот вид жизнедеятельности, который наилучшим образом подходит к данной среде. Иными словами, поссибилизм (как и детерминизм) рассматривает географическую среду как объективную данность, к которой человек в любом случае вынужден приспосабливаться. 

Перспективы развития

Становление человечества связано не только с природными воздействиями, как у прочих животных, но и с  особым спонтанным развитием техники  и социальных институтов. На практике мы наблюдаем интерференцию обеих  линий развития. Следовательно, общественно-экономическое  развитие через формации не тождественно этногенезам, дискретным процессам, протекающим  в географической среде. С. В. Калесник отчетливо показал различие между географической и техногенной средой, в которых люди живут одновременно. Географическая среда возникла без вмешательства человека, и сохранила естественные элементы, обладающие способностью к саморазвитию. Техногенная среда создана трудом и волей человека. Ее элементы не имеют аналогов в девственной природе и к саморазвитию не способны. Они могут только разрушаться. Техно- и социосфера вообще не относятся к географической среде, хотя постоянно взаимодействуют с ней. Отмеченные адаптивные способности человека не просто повышены сравнительно с его предками, а связаны с особенностью, отли­чающей человека от прочих млекопитающих. Человек не только приспособляется к ландшафту, но и путем труда приспособляет ландшафт к своим нуждам и потребностям. Значит, пути через разные ландшафты ему проложили не адаптивные, а творческие возможности. Это само по себе известно, но часто из виду упускалось, что творческие порывы человечества, как и отдельного человека, эпизодичны и не всегда приводят к желаемому результату, а следовательно, влияние человека на ландшафт далеко не всегда бывало благотворным. Шумерийцы провели каналы, осушив междуречье Тигра и Евфрата в III тыс. до н. э.,-китайцы на чали строить дамбы вокруг Хуанхэ 4 тыс. лет тому назад. Восточные иранцы научились использовать грунтовые воды для оро­шения на рубеже новой эры. Полинезийцы привезли на острова сладкий картофель (кумара) из Америки. Европейцы оттуда же получили картофель, помидоры и табак, а также бледную спирохету— возбудитель сифилиса. В степях Евразии мамонта истребили палеолитические охотники на крупных травоядных. Эскимосы расправились со стеллеровой коровой в Беринговом море; американские колонисты всего за полвека (1830—1880 гг.) перебили бизонов и странствующих голубей, а австралийские — несколько видов сумчатых.

В XIX—XX вв. истребление  животных уже превратилось в бедствие, о котором пишут зоологи и  зоогеографы столько, что нам  нет необходимости останавливаться  дальше на этом предмете. Отметим, однако, что хищническое обращение человека с природой может иметь место  при всех фор­мациях и, следовательно, вряд ли может рассматриваться как результат особенностей социального прогресса. При всех формациях человек деформирует природу. Очевидно, это становится важным элементом рельефа, сжигание угля и нефти влияет на состав атмосферы. Но ведь и непроточное озеро, мелея, быстро превращается в болото, тогда как окружающий его лес за это же время не меняется. Разница между антропогенными и гидрогенными образованиями, как бы она ни была велика, в аспекте естествознания не принципиальна.

Дело не в том, насколько велики изменения, произведенные  человеком, и даже не в том, благодетельны они по своим последствиям, или губительны, а в том, когда, как и почему они происходят.

Бесспорно, что ландшафт промышленных районов и областей с искусственным орошением изменен  больше, чем в степи, тайге, тропическом  лесу и пустыне, но если мы попытаемся найти здесь социальную закономерность, то столкнемся с непреодолимыми затруднениями. Земледельческая культура майя в  Юкатане была создана в V в. до н. э. при господстве родового строя, пришла в упадок при зарождении классовых  отношений и не была восстановлена  при владычестве Испании, несмотря на внесение европейской техники  и покровительство крещеным индейцам. Хозяйство Египта в период феодализма медленно, но неуклонно приходило  в упадок, а в Европе в то же время и при тех же социальных взаимоотношениях имел место небывалый Подъем земледелия и ремесла, не говоря о торговле.

С давних пор считалось, что народ, нация непрерывно связан с условием местности, сформировавшими  его. Даже у Даля мы читаем такое  определение народа: "люди, народившиеся на известном пространстве". В  конце XIX - начале XX веков географический детерминизм уступил свои позиции  марксизму и немецкой классической философии, но сейчас, когда роль психологии человека в поведении общества стала  играть не последнюю роль, идея географического  детерминизма вновь приобретает  вес.

Наример, Гумилев считал вторым фактором определяющий ход процесса этногенеза – географическую среду, игнорирование роли которой С.В. Калесник правильно назвал «географическим нигилизмом», но и преувеличение значения географической среды, не приводит к положительным результатам. В 1922г. Л.С. Берг сделал вывод для всех организмов, включая и людей. «Географический ландшафт воздействует на организм принудительно, заставляя все особи варьировать в определенном направлении, насколько это допускает организация вида. Тундра, лес, степь, пустыня, горы, водная среда, жизнь на островах и т.д. – все это накладывает свой отпечаток на организмы. Те виды, которые не в состоянии приспособиться, должны переселиться в другой географический ландшафт или вымереть».

Заключение

Видные мыслители XVII -XVIII вв. Боден, Монтескье и Гердер предполагали, что все проявления человеческой деятельности - в том числе культура, психологический склад, форма правления и т.п.- определяются природой стран, населенных разными народами. В последующем "географический детерминизм" считался "лженаукой", наряду с астрологией и алхимией. Так, Г.В.Плеханов писал: "Современных итальянцев окружает та же естественная среда, в которой жили древние римляне, а между тем как мало похож "темперамент" современных нам данников Менелика (короля Эфиопии) на темперамент суровых покорителей Карфагена!" Плеханов умудрился не заметить ни произошедших за 2300 лет изменений климата, ни антропогенного воздействия, совершенно преобразившего Италию, ни связанных с этим изменений в физиологии итальянцев.

Но уже в 1922 году Л.С.Берг пишет: "Географический ландшафт воздействует на организм принудительно, заставляя все особи варьировать в определенном направлении, насколько это допускает организация вида. Тундра, лес, степь, пустыня, горы, водная среда, жизнь на островах и т.д.- все это накладывает особый отпечаток на организмы. Те виды, которые не в состоянии приспособиться, должны переселиться в другой географический ландшафт или вымереть".

Этнография и антропология дают нам достаточно материала, чтобы  доказать наличие связи между  менталитетом народа, его внешним  видом, культурой и т.д.- и местностью. Так, угро-финны в IV веке кочевали по Южной Сибири в верховьях Оби  и, по-видимому, ничем особенным - ни внешне, ни поведенчески - не отличались ни от тюрктютов, ни от не пустившихся в переселение обских угров. Во второй половине VI века угро-финны кочуют в нынешних Казахстане и Средней Азии, поднимают восстание против Тюркского каганата, терпят поражение и создают Великую Венгрию на Урале, занимая левобережье Нижней Камы и Южное Предуралье. Затем они двумя потоками - южным и северным - проникают в Европу, которая и формирует современные финно-угорские народы - ханты и манси, вепсов, финнов, эстонцев, венгров... Теперь финно-угорцы начинают резко делиться на европейских и азиатских. Лишь последние сохраняют свои тюркские черты во внешности, культуре и менталитете. Из первых Европа сделала вполне качественных европейцев.

Еще более поразительный  пример мы наблюдаем в Малой Азии. Она лежала на древнем пути расселения индоевропейцев; здесь располагалась великая держава хеттов. Кельты и персы, греки и армяне, македонцы и римляне, арабы, турки-сельджуки - кто только не завоевывал эту землю! Но внешний облик населяющих Малую Азию людей практически не изменился за десятки веков. В стране остались высеченные на камне тысячи лет назад лица древних ее поселенцев. И на эти изображения похожи современные турки, как дети похожи на портретные изображения отцов.

Изменения во внешности  русского, прожившего два-три десятка  лет в Средней Азии, легко заметить - это и набухание нижнего века, и увеличение кривизны голеней, и  темнеющие со временем брови и  ресницы...

Классический пример быстрого изменения облика людей  под действием местности - "уровская патология", названная так по одноименной сибирской реке, в воде которой содержание солей стронция превышает содержание солей кальция. Стронций замещает кальций в костях, но и сам их легко покидает. Кости искривляются, что соответственно изменяет внешний вид людей.