Концепция Альфреда Вебера

Концепция Альфреда Вебера.

В годы нацистской диктатуры Вебер разрабатывает концепцию «трагического в истории». Социология трагедии стала его ответом на исторические события, попыткой отстоять либерально-гуманистические ценности европейской культуры перед лицом «духа эпохи».

В своей  трактовке гения как воплощения исторической всеобщности в уникальном личностном облике Веберу близок Шопенгауэру, Фридриху Ницше и швейцарскому историку культуры Якобу Буркхардту. Основной способностью гения объявляется идеация, состоящая в способности проникать в самую суть бытия, доходить до его вечных, вневременных предельных оснований. Специфика гения связана с его неизбежно «двойным» существованием, с его «распростёртостью» между иррациональным миром имманентной трансценденции и исторической реальностью. Если сама история складывается анонимно и коллективно, то гений, посредством идеации исторически данного, придаёт конкретной эпохе и культуре общечеловеческий исторический смысл. Он раскрывает ей глаза на собственную суть, преодолевает иррациональную анонимность её бытия.

Гении действуют исключительно в сфере культуры, в сфере цивилизации же действуют «открыватели» и «изобретатели». Античный первооткрыватель гелиоцентрической картины мира Аристарх, открыватель Нового Света Колумб и завоеватель Чингиз-хан — великие люди, однако вовсе не гении. Масштаб, величие и значение личности раскрываются лишь там, где она оказывается причастной к «внутренним истинам» культуры, а не увеличивает число «правил» цивилизации. Гений обязательно творит культуру. Благодаря идеации он выделяет принципы, лежащие в основе жизни, и борется за их воплощение.

К числу  гениев В. причисляет «великих учредителей  мировых религий», «пророков», «реформаторов», «пророчествующих философов», «государственных мужей» и «художников». Отличительная  черта гения состоит в том, что он действует в эпоху «разбитости и опасности», проникая в суть бытия «сквозь щели и царапины». Гений осознаёт свою особую историческую задачу и ищет её решения в условиях исторического кризиса. Он призывается к своей культурной миссии в эпоху великих социальных потрясений и переломов, когда «всё ставится под вопрос».

Особое  внимание В. приковывает историческая эпоха, связанная с деятельностью Лао Цзы и Конфуция в Китае, Будды в Индии и Сократа в Греции (период от 600 до 400 г. до н. э.). Великие духовно-политические деятели и пророки появились именно в этом коротком временном интервале, когда в ступенчатой структуре истории возникла необходимость культурно-исторической рефлексии и осознания смысла бытия. В последующие эпохи выдвинутые ими идеи лишь развивались и углублялись, но не более того. В., как и Ясперс именует этот исторический период «осевым временем» человечества.

Между восточным и западным типом гения  существует принципиальное различие. Рассматривая бытие как страдание, гении Востока ищут освобождение от личного, индивидуального. Западные гении как представители индивидуалистического  начала связывают постижение смысла жизни с индивидуальной деятельностью. Гении Востока выполняют свою культурную миссию, становясь как бы сосудами для послания свыше, а гении Запада представляются нам исполнителями собственной миссии. Анализируя первые значительные результаты развития этического отношения человека к миру, Вебер выделяет в них три связанных между собой типа жизненных установок. Они различаются между собой в зависимости от характера ответов на «последние вопросы» человеческого существования в мире и делятся на «собственно трагическую», «спекулятивную» (медиативно-философскую) и «профетическую».

В районах  древних восточных цивилизаций, в отличие от западной цивилизации, волны великого "духовного пробуждения  после 1200 г. "растеклись главным образом по «медиативно-философским», «профетическим» и «спекулятивно-космологическим» каналам, исключающим трагическое миропонимание. Лишь в античной Греции трагическая установка отношения к миру и её воплощение в трагедии как культовом действии приобрели характер особой, по-своему завершённой интерпретации бытия. Всего менее столетия трагедия была центром душевной жизни. Однако этого времени оказалось достаточно для того, чтобы достигнуть такого состояния полноты, широты и глубины раскрытия человека, которая и сегодня «наряду со спекулятивно-философским и пророчески-религиозным постижением бытия является основополагающей для западного мира».

Суть  специфической «метафизики трагического», подобно философской медитации  или религиозному пророчеству, состоит в «трансцендировании этого мира». Однако характер истины, открывающейся в итоге трансцендирования мира, в трагедии существенно отличается от характера истины философской или религиозной.

Первым  образцом трагического знания является миф, показывающий зависимость человеческой судьбы от сплетения действий божественных и демонических сил, враждебных человеку и угрожающих его существованию. Хотя трагический герой ощущает неразрешимость «последних вопросов», бессилие человеческих замыслов и дел перед грозными силами судьбы, в то же время признание им страдания и смерти как неизбежного не равнозначно слепой покорности. Атмосфера трагедии — это «страдание и ещё раз страдание». Ужасы составляют здесь повседневное окружение героя. Благодаря этому герой и становится воплощением подлинно человеческого. Судьба трагического героя ставит вопрос о «человеческом вообще», не давая в то же время оснований для каких-либо логически однозначных ответов, скрывая последние за образами и символами. Трагедия «очищает», а это значит, что трагическое знание отнюдь не является принципиальным пессимизмом.

Именно  в античной трагедии находятся истоки жизненных установок, столь характерные  для последующего европейского культурного развития — «рефлектирующего, расколотого, полного напряжения… как бы собравшего в своей душе все противоречия мира». Для него характерны не только плюрализм индивидуальных судеб и жизненных установок, но и их напряжённое противостояние, порождённое осознанием неразрешимости глубинных противоречий бытия. Здесь больше проблем и вопросов, чем ответов.

Исходя  их представления о том, что основным типом миропонимания западноевропейской культуры является именно трагический тип, В. утверждает, что только художественному (а не политическому, религиозному и т. д.) гению удалось выразить «собственную сущность Европы», которая заключалась в «стремящейся дойти до оснований, знающей о неразрешимой экзистенциальной противоречивости бытия проблематике». Особенность художественного гения состоит в том, что именно он в состоянии познать всю полноту и ужас бытия, а потому и сущность человеческой жизни в той мере и в той форме, которые недоступны религиозному пророчеству и философии. Благодаря этому европейские художественные гении сумели полнее всего сформировать европейскую концепцию человека.

Образцами подлинных художественных гениев для  В. являются, в первую очередь, Данте, Микеланджело, Шекспир, Гёте и великие композиторы XVIII—XIX вв. Каждый из них осуществлял свою исторически ограниченную миссию и вносил свой особый вклад в безбрежный поток истории. Каждый оставил свой след в истории не вследствие разнообразия личных дарований, но благодаря тому, что в совершенной художественной форме раскрывал те или иные стороны человеческой деятельности: Данте — мир человеческих чувств и страстей, Микеланджело — титанизм человеческих деяний, Шекспир — конфликт миропорядка и человека, Гёте — фундаментальные духовные основы человеческого бытия. Все они выполняли некую имманентную миру миссию, а результаты их деятельности, как бы врастая друг в друга, как раз и создали новую европейскую культуру.