Контрольная работа по "Культурологии"

Девочек старшей  группы называли «белые», хотя на занятиях они носили зеленые платья. Белые  платья — бальные. Этим девушкам разрешалось  уже в институте устраивать балы, где они танцевали «шерочка с  машерочкой» и — только в особых случаях — с ограниченным числом придворных кавалеров (на такие «балы» приезжали и великие князья).

Обучение  в Смольном институте, несмотря на широкие  замыслы, было поверхностным. Исключение составляли лишь языки. Здесь требования продолжали оставаться очень серьезными, и воспитанницы действительно достигали  больших успехов. Из остальных же предметов значение фактически придавалось только танцам и рукоделию. Что же касалось изучения всех других наук, столь пышно объявленного в программе, то оно было весьма неглубоким. Физика сводилась к забавным фокусам, математика — к самым элементарным знаниям. Только литературу преподавали немного лучше, особенно в XIX веке, в пушкинскую эпоху, когда профессорами в Смольном институте стали А. В. Никитенко, известный литератор и цензор, и П. А. Плетнев — приятель Пушкина, которому поэт посвятил «Евгения Онегина». Плетнев не был значительным литератором, находился в центре литературной жизни эпохи. Составляя программу занятий, Плетнев смело ввел в нее творчество Пушкина, а также ряда других молодых поэтов.

Отношение смолянок к занятиям во многом зависело от положения  их семей. Девушки победнее учились, как правило, очень прилежно, потому что институтки, занявшие первое, второе и третье места, получали при выпуске  «шифр» (так назывался украшенный бриллиантами вензель императрицы). Смолянки, окончившие с шифром (особенно хорошенькие девушки), могли надеяться  стать фрейлинами, а это для  бедной девушки было, конечно, очень  важно. Что же касается институток из семей знатных, то они хотели, окончив  институт, выйти замуж и только. Учились они часто спустя рукава.

Центральным событием институтской жизни был  публичный экзамен, на котором, как  правило, присутствовали члены царской  семьи и сам император. Здесь  вопросы давались заранее. Девушка  получала накануне экзамена один билет, который она и должна была выучить, чтобы назавтра по нему ответить, хотя и этот показной экзамен вызывал  у институток достаточно волнений.

Праздничная сторона жизни смолянок, связанная  с придворными балами, во многом была показной. Впрочем, характер их будней и праздников менялся в зависимости  от придворных веяний. При Екатерине  дух института определялся вначале  влиянием И. И. Бецкого и его утопических  планов воспитания «идеального человека». Так, в 1770-е годы в институте с  целью идеального воспитания был  создан любительский театр. Воспитанницы ставили на школьной сцене пьесы, которые демонстрировались не только внутри института, но и делались составной  частью придворных празднеств. В этом также принимал  участие А. П. Сумароков, который  открыто переходил к  критике программных установок  правительства Екатерины II. Под предлогом  одобрения театральных опытов смолянок он развернул широкую и, по существу, расходящуюся с принятой программу  женского воспитания в России. Позиция  Сумарокова близка позиции Бецкого, но свободна от присущего последнему утопизма. Сумароков — убежденный сторонник женского образования. Однако, в отличие от Бецкого, он помещает русскую девушку не в условно  конструируемую обстановку, а в мир  образованной дворянской семьи. В воспитанницах  он видит будущих культурных матерей, причастных развитию искусства и  науки в России.

Однако праздничные  дни были редкими. Каждодневная же жизнь  институток не вызывала зависти. Обстановка в этом привилегированном учебном  заведении была весьма тяжелой. Фактически дети оказывались полностью отданными  на произвол надзирательниц. Состав надзирательниц не был одинаковым. О многих из них  окончившие институт впоследствии вспоминали с благодарностью, но общая масса  была иной. Надзирательницы часто  набирались из числа женщин, чьи  собственные судьбы сложились неудачно. Уже сама необходимость до старости лет пребывать на жалованье в  ту эпоху считалась аномальной. И, как это часто бывает с людьми, для которых педагогическая деятельность не определяется призванием и интересом, а есть лишь следствие случайности  или жизненных неудач, воспитательницы  нередко использовали власть над  детьми как возможность своего рода психологической компенсации. Особенно доставалось девочкам и девушкам из небогатых семей. Но самой тяжелой  для институток оказывалась суровость  распорядка. Подъем — в шесть  часов утра, уроков ежедневно —  шесть или восемь (правда, на уроках зачастую мало что делали, но присутствие  было обязательным). Отведенное для  игр время строго ограничивалось. Воспитательницы, от которых зависел  реальный режим жизни в институте, как правило, не имели педагогического  образования и образцом избирали уклад монастырского приюта или  казарменный режим. На таком фоне особенно бросалась в глаза изолированность  институток от внешнего мира и искусственность  среды, в которой они проводили  долгие годы. Девушки выходили из института, совершенно не имея представления о  реальной жизни.

Плохим было и питание смолянок. Начальство, особенно экономы, злоупотребляли своим  положением, наживаясь за счет воспитанниц. Чуть-чуть лучше было положение богатых  девушек. Имеющие деньги, во-первых, могли, внеся специальную плату, пить утром чай в комнате воспитательниц, отдельно от других институток. Кроме  того, они подкупали сторожа, и  он бегал в лавочку и приносил в карманах (или даже за голенищами сапог) сладости, которые потихоньку съедались.

Нравы институток также воспитывались атмосферой полной изоляции от жизни. Первым, что  слышали девочки-«кофейницы», попадая  в Смольный институт, были указания старших воспитанниц на обычай кого-нибудь «обожать». Эта институтская манера состояла в том, что девочки должны были выбрать себе предмет любви  и поклонения. Как правило, это  были девицы из «белой» группы. В  самой старшей группе «обожали», как правило, членов царской семьи  — это культивировалось. «Обожали»  императрицу, но особенно императора. При Николае I «обожание» приняло  характер экстатического поклонения. Истерическое поклонение государю многие смолянки переносили за стены учебного заведения, в придворную среду, особенно — в круг фрейлин, что часто  становилась основой для мимолетных романов императора. Такая атмосфера  включала подчеркнутое соблюдение внешних  приличий. Николаевский двор прощал «приличьем стянутые» похождения, но жестоко  преследовал подлинные чувства. Это отражалось и на судьбах воспитанниц.

Внимание  двора распространялось не только на воспитанниц Смольного института, но и на дам-преподавательниц, и вообще на все окружение института. Строгости  захватывали даже дочерей воспитательниц, от которых также требовалось  соблюдение всех условностей петербургского общества.

Смолянки  еще в николаевскую эпоху славились  особой «институтской» чувствительностью. Сентиментальная неподготовленность к жизни культивировалась и была свидетельством неиспорченности. «Невинность» сочеталась с повышенной экзальтацией, обязательной влюбленностью. Такая  чувствительность не была изобретением смолянок. Просто в институте искусственно консервировались те нормы чувств, которые лет тридцать назад были принадлежностью общего дамского «модного»  поведения.

Чувства принадлежат  не только природе, но и культуре. Дворянская женщина конца XVIII — начала XIX века соединяла в себе не только два  воспитания, но и два психологических  типа. Хотя они были противоположны и порождали полярные виды поведения, но оба были искренни. Воспитанная  крепостной нянькой, выросшая в деревне  или, по крайней мере, проводившая  значительную часть года в поместье родителей, девушка усваивала определенные нормы выражения чувств и эмоционального поведения, принятые в народной среде. Этим нормам была свойственна определенная сдержанность, именно она позволила  декабристкам в Сибири органично  вписаться в народную среду.

Однако в  ином культурном контексте те же самые  дворянки могли падать в обмороки или же заливаться слезами. Такое  поведение воспринималось как «образованное» — так вели себя европейские дамы, причем экзальтация эта была искренней, хотя иногда, конечно, и включала элементы наигранности.

Смольный  институт был отнюдь не единственным женским учебным заведением в  России. Возникали частные пансионы. К концу XVIII века по проверке их оказалось  несколько десятков в Петербурге, десять с лишним — в Москве и  ряд — в провинции. Пансионы были иностранные*.

Уровень обучения зачастую оказывался весьма невысоким. Систематически учили лишь языку  и танцам. Воспитательницами были, как правило, француженки или  немки. Во французских пансионах (начиная  с 1790-х годов часто заполнявшихся  бежавшими от революции эмигрантками) учениц в грубой и упрощенной форме  приобщали к манерам французского общества дореволюционной поры, в  немецких — к навыкам бюргерского  ведения хозяйства и воспитания. Пансионская система оказывалась  направленной на то самое, о чем когда-то заботился Петр, — чтобы девушка  вышла замуж, стала (по французским  ли, по немецким ли представлениям) хорошей  женой.

Третий вид  женского образования — домашнее.

Домашнее  воспитание молодой дворянки не очень  сильно отличалось от воспитания мальчика: из рук крепостной нянюшки (заменявшей в этом случае крепостного дядьку), девочка поступала под надзор гувернантки — чаще всего француженки, иногда англичанки. В целом образование  молодой дворянки было, как правило, более поверхностным и значительно  чаще, чем для юношей, домашним. Оно  ограничивалось обычно навыком бытового разговора на одном-двух иностранных  языках (чаще всего — на французском  или немецком; знание английского  языка свидетельствовало о более  высоком, чем средний, уровне образования), умением танцевать и держать  себя в обществе, элементарными навыками рисования, пения и игры на каком-либо музыкальном инструменте и самыми начатками истории, географии и  словесности. С началом выездов  в свет обучение прекращалось. Цели и качество обучения зависели не только от учителей, но и от состоятельности  семьи, от ее духовной направленности (особенно — от устремлений матери).

Тип русской  образованной женщины, особенно в столицах, стал складываться уже в 30-х годах XVIII века. Напомним хотя бы о вкладе в культуру Екатерины II и ее ревностной союзницы княгини Екатерины Дашковой. Однако в целом женское образование  в России XVIII — начала XIX века не имело  ни своего Лицея, ни своего Московского  или Дерптского университетов.

Используемая  литература:

Ю. M. Лотман,  Беседы о русской культуре

^* Первое воспитательное заведение для девушек возникло в Дерпте, задолго до Смольного института, годы XVIII века в 50-е. Преподавание там велось на немецком языке.