Кризис культуры XX века и пути его преодоления

     Острее  всего этот конфликт сказался на культурном самоопределении отдельно взятого  человека. Техногенная цивилизация могла реализовать свои возможности только через полное подчинение сил природы человеческому разуму. Такая форма взаимодействия неизбежно связана с широким использованием научно-технических достижений, которые помогали современнику нашего века ощущать свое господство над природой и лишали при этом его возможности ощутить радость гармонического сосуществования с ней.

     Поэтому проблема кризиса современной культуры не может быть рассмотрена без  учета противоречий связи человека и машины. Именно с таким названием в 20-е годы Н.Бердяев пишет статью, в которой подчеркивает, что вопрос о технике сегодня стал вопросом о судьбе человека и судьбе культуры. «В век маловерия, в век ослабления не только старой религиозной веры, но и гуманистической веры XIX века единственной сильной верой современного цивилизованного человека остается вера в технику, в ее бесконечное развитие. Техника есть последняя любовь человека, и он готов изменить свой образ под влиянием предмета любви» (см.: Бердяев И. Человек и машина: Проблема социологии и метафизики техники //Вопросы философии. 1989. Ns2).

     Машинное  производство имеет космологическое  значение. Царство техники — особая форма бытия, возникшая совсем недавно  и заставившая пересмотреть место  и перспективы человеческого существования в мире. Машина — значительная часть культуры — в XX веке осваивает гигантские территории и овладевает массами людей в отличие от прошлых эпох, где культуры охватывали небольшое пространство и небольшое количество людей, строясь по принципу «подбора качеств». В XX столетии все делается мировым, все распространяется на всю человеческую массу. Воля к экспансии вызывает неизбежно к исторической жизни широкие слои населения. Эта новая форма организации массовой жизни разрушает красоту старой культуры, старого быта и, лишив культурный процесс оригинальности и индивидуальности, формирует безликую псевдокультуру.

     Выводы  Н.Бердяева во многом перекликаются  с заключениями О.Шпенглера, сделанными в статье «Человек и техника». Закономерно, что оба автора в контексте исследования проблемы «человек-машина» поставили вопрос о глубоком кризисе современной  эпохи. «Механизация мира оказывается стадией опаснейшего перенапряжения. Меняется образ земли». «Сама цивилизация стала машиной, которая все делает или желает делать по образу машины» (см.: Шпенглер О. Человек и техника //Культурология. XX век: Антология. М., 1995).

     К такому состоянию европейская культура пришла вполне закономерно, так как  культурное взросление носит циклический  характер, а техногенная цивилизация — последнее звено этого развития. Автор «Заката Европы» воспринимал культуры как живые организмы, знающие рождение, расцвет, увядание и смерть. Восемь великих культур в шпенглеровской морфологии являются носителями подлинной всемирной истории:

     египетская, вавилонская, индийская, китайская, мексиканская, античная, магическая (арабская) и наша европейская, «фаустовская». Все они после эры культурного расцвета вступают в период окостенения цивилизации. Для О.Шпенглера очевидно, что цивилизационный процесс благоприятен для развития техники, но губителен для великих творений искусства, науки, религии, т.е. собственно культуры.

     Цивилизация — последняя, неизбежная фаза всякой культуры. Она выражается во внезапном  перерождении культуры, надломе всех творческих сил, переходе к переработке уже отживших форм.

     Существует  целый ряд причин, породивших в  культурологии XX века устойчивое ощущение кризиса культуры. Главное — осознание  новых реальностей: универсального характера жизненно важных процессов, взаимодействия и взаимозависимости культурных регионов, общности участия человечества в современном мире, т.е. тех реальностей, которые являются источником цивилизации и одновременно ее следствием. Общность судеб различных культурных регионов представлена «катастрофами», которые захватывали не только отдельные народы, а все европейское сообщество в XX веке: мировые войны, тоталитарные режимы, фашистская экспансия, международный терроризм, экономические депрессии, экологические потрясения и т.д. Все эти процессы не могли протекать локально, не затрагивая внутренней жизни других народов, не нарушая стиля культурного развития. Все это, с точки зрения О.Шпенглера, только доказывает ошибочность эволюционного пути всей западной цивилизации.

     Кризисные явления в культурной практике Европы XX века, с точки зрения этих мыслителей, носят необратимый характер. Представитель так называемого второго . поколения  франкфуртской  школы  Ю.Хабермас  утверждает,  что  современное «позднекапиталистическое» государство способно вытеснять кризисные явления из одной сферы общества в другую: политический кризис может быть вытеснен в сферу экономики, экономический — в социальную сферу и т.д. Но область культуры, подчеркивает Ю.Хабермас, — область, применительно к которой понятие кризиса сохраняет свое значение, где он не может быть «смягчен», поскольку сфера культуры неподвластна административному манипулированию, которое осуществляет государство. В данном случае Ю.Хабермас говорит о подлинной культуре, неформальной морали и искусстве, а не о «массовой», суррогатной культуре, заполонившей историческое пространство Европы в нынешнем столетии (см.: Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность: Лекции и интервью. М., 1992).

     Ситуация  нарушения культурной целостности  и разрыва органической связи  человека с природными основаниями жизни в XX веке интерпретируется культурологами как ситуация отчуждения. Отчуждение — это процесс превращения различных форм человеческой деятельности и ее результатов в самостоятельную силу, господствующую над ним и враждебную ему. Отчуждающий механизм связан с рядом проявлений: бессилие личности перед внешними силами жизни; представление об абсурдности существования;

     утрата  людьми взаимных обязательств по соблюдению социального порядка, а также  отрицание господствующей системы  ценностей; ощущение одиночества, исключенное™ человека из общественных связей; утрата индивидом своего «я», разрушение аутентичности личности.

     Различные аспекты отчуждения человека XX века от культурных форм были исследованы  современной культурологией.

     Своеобразным введением в проблемное поле XX века являются некоторые идеи философов предшествующего столетия — своего рода культурно-теоретический прогноз, теперь уже во многом подтвержденный практикой.

     «Прогнозирование» мыслителей XIX века связано с негативным отношением к судьбам европейской культуры, продемонстрировавшей, что она сама является источником отчуждения личности от подлинных целей бытия. Радикальный поворот в истолковании культуры был обозначен в трудах А.Шопенгауэра, поставившего под сомнение прогрессивную направленность всякой разумной деятельности человека.

     С точки зрения А.Шопенгауэра, в процессе длительной социальной эволюции человек  не сумел развить свой организм до более совершенного, чем у любого другого животного. В борьбе за свое существование он выработал в себе способность заменять деятельность собственных органов их инструментами. К XIX веку развитие машинного производства актуализировало эту проблему. В результате, считал А.Шопенгауэр, оказались бесполезными обучение и совершенствование органов чувств. Разум, следовательно, не особая духовная сила, а отрицательный итог отключения от базисных актов, названный философом отрицанием «воли к жизни».

     Созданный человеком огромный мир культуры: государство, языки, наука, искусство, технологии и прочее — грозит ухудшить саму человеческую сущность. Космос культуры перестает подчиняться человеку и живет по собственным законам, выходящим за пределы духа и воли.

     В представлении последователя А.Шопенгауэра Ф.Ницше, отчуждение человека от культурного процесса имеет еще более острые формы, так как ницшеанская культурная философия строится на отрицании христианских ценностей. Уже в одной из первых книг «Происхождение трагедии из духа музыки» провозглашается примат идеалов эстетического величия над нравственными убеждениями. Искусство предстает как дополнение и завершение бытия. При этом философ выступает против «утомленной культуры» своего времени, против разобщенности индивидов и видит спасение лишь в возвращении современной ему Европы к традициям античности.

     Ницше подверг резкой критике сложившуюся  в немецкой эстетике XVIII—нач. XIX веков  усилиями Винкельмана, Шиллера и  Гете традицию истолкования древнегреческого искусства из аполлоновского начала как символа светлой радости  и классической уравновешенности. Усматривая рождение художественной культуры в недрах самой трагической действительности, философ не только отрицает противопоставление жизни страданию, но и видит в последнем истинный источник творчества. Трагическая сущность искусства выражается через противоборство аполлоновского и дионисийского начал, примирение происходит под эгидой Диониса. Мир олимпийских богов, являющихся олицетворением классической упорядоченности, заслоняет от человека подлинное бытие. Когда же пена иллюзии исчезает и мир обнажает истинные свои черты, человека переполняет дионисийское чувство потрясения. В таком состоянии рушатся социальные перегородки, человек вырывается из плена индивидуализации и сливается с себе подобными, с природой. Он больше чем художник, он — художественное творение самой природы.

     Дионисийская  чрезмерность, а не аполлоновская  мера вела человека к истине. Ф.Ницше  определяет культуру как форму стихийной  жизни или художественный стиль  народного духа. Социальной базой  высшей культуры является общество, построенное по иерархическому принципу: масса рабов, лишенных творческого начала, и каста свободных, которым суждено воспитать гениев-творцов.

     Под влиянием рационализации общественного  развития человек со своей неутомимой жаждой познания превращается в жалкого  «библиотекаря» и «корректора». Теперь, считает Ф.Ницше, серая масса производителей культуры будет постоянно стремиться подавить творческие импульсы гениев-одиночек. Смысл же мирового процесса заключается только в отдельных личностях, «экземплярах» человеческого рода, способных создавать новые формы жизни через разрушение прежних. Нигилистическое по духу ницшеанство оправдывает жестокость и антигуманизм сверхчеловека, наделенного и «волей к жизни», и «волей к власти», великой задачей придать смысл общественной истории и способностью создать высшую культуру.

     Роль  Ницше в осмыслении кризисных  процессов современной культуры очень велика. По словам Т.Лессинга, ницшеанство — это продолжение той мировоззренческой позиции, которая пессимистически оценивает будущее культуры. Предшественников ницшеанской культурфилософии Ж.Ж.Руссо и Л.Толстого отвращение к рационалистическим формам культуры приводит к аскетическим и христианско-трансцендентным идеалам. Для Ницше именно эти ценности являются продуктом направленной по ложному пути, усталой и больной жизни.

     Проблема  кризиса культуры в результате отчуждения человека от результатов его деятельности получила свое развитие в ряде философских школ XX века. Экзистенциальная философия поставила в число актуальнейших проблем нынешнего столетия такие факторы, как абсурдность человеческого существования и тотальная изолированность человека от социума (А.Камю, К.Ясперс, М.Хайдеггер).

     Вопросы психологического «недовольства культурой» и самоотчуждения личности поставлены и решены представителями психоаналитической теории (З.Фрейдом, К.Г. Юнгом, Э.Фроммом).

     К числу исследователей данной проблемы относится и Г.Маркузе, разработавший концепцию «одномерного человека», который, будучи включенным в потребительскую гонку, оказывается отчужденным от таких своих социальных характеристик, как критическое отношение к существующему обществу, способность к революционной борьбе.¹