Гражданская культура и стабильность демократии

       Гражданская культура и стабильность демократии

Существует ли демократическая политическая культура, т. е. некий тип политических позиций, который благоприятствует демократической  стабильности, или, образно говоря, в определенной степени "подходит" демократической политической системе? Чтобы ответить на данный вопрос, нам  следует обратиться к политической культуре двух относительно стабильных и преуспевающих демократий - Великобритании и Соединенных Штатов Америки. Политическая культура этих наций примерно соответствует  понятию гражданской культуры. Такой  тип политических позиций в некоторых  отношениях отличается от "рационально-активистской" модели, той модели политической культуры, которая, согласно нормам демократической  идеологии, должна была бы присутствовать в преуспевающей демократии.

Исследования  в области политического поведения  поставили, однако, под сомнение адекватность рационально-активистской модели. Они  продемонстрировали, что граждане демократических  стран редко живут в соответствии с этой моделью. Их нельзя назвать  ни хорошо информированными, ни глубоко  включенными в политику, ни особо  активными; а процесс принятия электоральных  решений является чем угодно, только не процессом рационального расчета. Не отражает данная модель и ту гражданскую  культуру, которая была выявлена нами в Великобритании и США.

Гражданская культура - это смешанная политическая культура. В ее рамках многие граждане могут  быть активными в политике, однако многие другие играют более пассивную  роль подданных. Еще более важным является тот факт, что даже у  тех, кто активно исполняет гражданскую  роль, качества подданных и прихожан не полностью вытеснены. Роль участника  просто добавляется к таким двум ролям. Это означает, что активный гражданин сохраняет свои традиционалистские, неполитические связи, равно как  и свою более пассивную роль подданного. Конечно, рационально-активистская модель отнюдь не предполагает, что ориентации участника заменяют собой ориентации подданного и прихожанина, однако поскольку  наличие двух последних типов  ориентации четко не оговаривается, получается, что они не имеют отношения  к демократической политической культуре.

На самом же деле эти два типа ориентаций не только сохраняются, но и составляют важную часть гражданской культуры. Во-первых, ориентации прихожанина  и подданного меняют интенсивность  политической включенности и активности индивида. Политическая деятельность представляет собой лишь часть интересов  гражданина, причем, как правило, не очень важную их часть. Сохранение других ориентаций ограничивает степень его  включенности в политическую деятельность и удерживает политику в надлежащих рамках. Более того, ориентации прихожанина  и подданного не просто сосуществуют с ориентациями участника, они пронизывают  и видоизменяют их. Так, например, первичные  связи важны в становлении  типов гражданского влияния. Кроме  того, взаимопроникающие структуры  общественных и межличностных связей имеют тенденцию воздействовать и на характер политических ориентаций - делать их менее острыми и разделяющими. Будучи пронизаны первичными групповыми, а также общесоциальными и  межличностными ориентациями, политические ориентации отнюдь не являются лишь производными от четко выраженных принципов и рационального расчета.

Каковы же причины  несоответствия между идеалами рационально-активистской модели и типами политических связей, фактически существующими даже в  наиболее стабильных и преуспевающих  демократиях? Одно из возможных объяснений, которое наиболее часто встречается  в литературе по гражданскому воспитанию, заключается в том, что это  несоответствие является свидетельством плохого функционирования демократии. В той мере, в какой люди не живут соответственно идеалу активного  гражданина, демократия не состоялась.

Если верить, что реалии политической жизни должны формироваться в соответствии с  какими-то политическими теориями, таким объяснением можно удовлетвориться. Но если придерживаться точки зрения, что политические теории должны возникать  из реалий политической жизни - в чем-то более простая и, возможно, более  полезная задача - тогда такое объяснение причин разрыва между рационально-активистской моделью и демократическими реалиями оказывается менее приемлемым. Приверженцы  указанной точки зрения могут  объяснить имеющийся разрыв тем, что планка поднята слишком высоко. Если принять во внимание сложность  политических вопросов, наличие других проблем, отнимающих время индивида, и труднодоступность информации, необходимой для принятия рациональных политических решений, то станет абсолютно  очевидным, почему обычный человек  не является идеальным гражданином. В свете неполитических интересов  индивида может оказаться, что для  него совершенно нерационально вкладывать в политическую деятельность то время  и те усилия, которые нужны, чтобы  жить в соответствии с рационально-активистской моделью. Возможно, это просто того не стоит - быть настолько уж хорошим  гражданином.

Но хотя полностью  активистская политическая культура, скорее всего, является лишь утопическим  идеалом, должны быть и другие, более  значимые причины того, почему в  наиболее процветающих демократиях  существует сложно переплетенная, смешанная  гражданская культура. Такая культура, которая иногда включает в себя явно несовместимые политические ориентации, кажется наиболее соответствующей  потребностям демократических политических систем, поскольку они также представляют собой переплетение противоречий.

Власть  и ответственность

Поддержание должного равновесия между правительственной  властью и правительственной  ответственностью (responsiveness) одна из наиболее важных и сложных задач демократии. Если нет какой-то формы контроля за правительственными элитами со стороны  неэлит, то политическую систему вряд ли можно назвать демократической. С другой стороны, неэлиты не способны сами управлять. Чтобы политическая система была эффективной, чтобы  она была в состоянии разрабатывать  и проводить какую-то политику, приспосабливаться  к новой ситуации, отвечать на внутренние и внешние вопросы, должен быть механизм, с помощью которого правительственные чиновники наделялись бы полномочиями, позволяющими им принимать властные решения. Напряженность, создаваемая необходимостью решения противоречащих друг другу задач, вытекающих из правительственной власти и правительственной ответственности, становится наиболее явной в периоды кризисов.

Как же должна строиться  система управления, чтобы поддерживался  необходимый баланс между властью  и ответственностью? Э.Э. Шаттшнейдер  сформулировал этот вопрос следующим  образом: "Проблема заключается не в том, как 180 млн. Аристотелей могут  управляться с демократией, а  в том, как организовать сообщество, состоящее из 180 млн. обычных людей  таким образом, чтобы оно осталось чувствительным к их нуждам. Это  проблема лидерства, организации, альтернатив  и систем ответственности и доверия". Пытаясь решить данную проблему, политологи обычно говорят на языке структуры  электорального конфликта. Электоральная  система, сконструированная таким  образом, чтобы наделять властью  определенную элиту на ограниченный промежуток времени, может обеспечить баланс между властью и ответственностью: элиты получают власть, однако эта  власть ограничена самой периодичностью выборов - заботой о будущих выборах  в промежуток между ними и целым  набором других формальных и неформальных систем контроля. Ведь чтобы система  такого рода могла работать, необходимо существование не одной, а большего числа партий (или, по крайней мере, нескольких конкурирующих элитарных  групп, потенциально способных получить власть), - в противном случае спор между элитами потеряет всякий смысл; в то же время необходим какой-то механизм, позволяющий элитарной  группе эффективно осуществлять власть. Это может быть наделение всей полнотой власти победившей на выборах  партии в двухпартийной системе  или образование группой партий работоспособной коалиции.

Противоречие  между правительственной властью  и ответственностью имеет свою параллель  в противоречивых требованиях, которые  предъявляются гражданам в демократических  странах. Чтобы элиты могли быть ответственными перед обычным гражданином, от него требуется ряд вещей: он должен уметь выразить свое мнение так, чтобы  элиты поняли, чего он хочет; гражданин  должен быть вовлечен в политику таким  образом, чтобы знать и беспокоиться о том, ответственны ли элиты перед  ним или нет; он должен быть достаточно влиятельным, чтобы навязывать элитам ответственное поведение. Иными  словами, ответственность элит предполагает, что обычный гражданин действует  в соответствии с рационально-активистской моделью. Однако для достижения другой составляющей демократии - власти элит - необходимо, чтобы обычный гражданин  имел совершенно иные позиции и вел  себя соответственно им. Чтобы элиты  были сильными и принимали властные решения, следует ограничивать участие, активность и влияние обычного гражданина. Он должен передать власть элитам и  позволить им управлять. Потребность  во власти элит предполагает, что обычный  гражданин будет относительно пассивен, выключен из политики и почтителен по отношению к правящим элитам. Таким образом, от гражданина в демократии требуются противоречащие одна другой вещи: он должен быть активным, но в  то же время пассивным, включенным в  процесс, однако не слишком сильно, влиятельным и при этом почтительным к власти.

Нормы, восприятие и деятельность

Из имеющихся  у нас данных следует, что есть два основных направления, по которым  гражданская культура поддерживает выполнение ее субъектом как активно-влиятельной, так и более пассивной роли: с одной стороны, в обществе происходит распределение индивидов, преследующих одну из двух конфликтующих гражданских  целей; с другой - определенная непоследовательность в позициях индивида позволяет ему  одновременно преследовать эти казалось бы несовместимые цели. Давайте сначала  рассмотрим вопрос о непоследовательности индивида.

Как показывает наше исследование, существует разрыв между реальным политическим поведением опрошенных, с одной стороны, и  их восприятием своей способности  и обязанности действовать, - с  другой. Респонденты из Великобритании и США продемонстрировали высокую  вероятность того, что мы назвали  субъективной политической компетентностью. Немалая часть опрошенных считает  себя способной влиять на решения  местных властей, и весомая, хотя и не столь значительная часть  аналогичным образом оценивает  свои возможности по отношению к  центральному правительству. Тем не менее, эта высокая оценка собственной  компетентности как гражданина, способного оказывать влияние, абсолютно не подкреплена активным политическим поведением.

Существует аналогичный  разрыв между чувством обязательности участия в политической жизни  и реальным участием. Число опрошенных, заявивших, что обычный человек  обязан принимать участие в делах  своей местной общины, значительно  превышает число тех, кто на деле в них участвует; и опять-таки эта тенденция наиболее четко  проявляется в США и Великобритании. Как сформулировал это один из опрошенных: "Я говорю о том, что  человек должен делать, а не о  том, как поступаю я сам". И есть доказательства, что такая позиция  не столь уж редка. Несомненно и то, что осознание обязательности хоть какого-то участия в делах собственной  общины распространено шире, чем ощущение важности такой деятельности. Процент  опрошенных, заявивших, что у человека есть такая обязанность, во всех странах  значительно превышает процент  тех, кто, отвечая на вопрос о своих  занятиях в свободное время, указал на участие в делах общины. Так, 51% опрошенных американцев сообщили, что, по их мнению, обычный человек  должен принимать то или иное активное участие в жизни своей общины. Но когда был задан вопрос о  том, как они проводят свободное  время, лишь около10% респондентов назвали  подобную деятельность. Все это заставляет предположить, что хотя норма, требующая  от человека участия в общественных делах, широко распространена, активное участие в них отнюдь не является наиболее важной формой деятельности для большинства людей. Оно не является ни основным их занятием в  свободное время, ни главным источником удовлетворения, радости и волнения.

Эти два разрыва - между высокой оценкой своей  потенциальной влиятельности и  более низким уровнем реального  влияния, между степенью распространения  словесного признания обязательности участия и реальной значимостью  и объемом участия - помогают понять, каким образом демократическая  политическая культура способствует поддержанию  баланса между властью правительственной  элиты и ее ответственностью (или  его дополнения - баланса между  активностью и влиятельностью неэлитных  групп и их пассивностью и невлиятельностью). Сравнительная редкость политического  участия, относительная неважность такого участия для индивида и объективная слабость обычного человека позволяют правительственным элитам действовать. Бездеятельность обычного человека и его неспособность влиять на решения помогают обеспечить правительственные элиты властью, необходимой им для принятия решений. Однако все это гарантирует успешное решение лишь одной из двух противоречащих друг другу задач демократии. Власть элиты должна сдерживаться. Противоположная роль гражданина как активного и влиятельного фактора, обеспечивающего ответственность элит, поддерживается благодаря его глубокой приверженности нормам активного гражданства, равно как и его убежденностью, что он может быть влиятельным гражданином.

Гражданин, существующий в рамках гражданской культуры, располагает, таким образом, резервом влиятельности. Он не включен в политику постоянно, не следит активно за поведением лиц, принимающих решения в данной сфере. Этот резерв влиятельности - влиятельности  потенциальной, инертной и не проявленной  в политической системе - лучше всего  иллюстрируется данными, касающимися  способности граждан в случае необходимости создавать политические структуры. Гражданин не является постоянным участником политического процесса. Он редко активен в политических группах. Но он считает, что в случае необходимости может мобилизовать свое обычное социальное окружение  в политических целях. Его нельзя назвать активным гражданином. Он потенциально активный гражданин.

Прерывистый и  потенциальный характер политической активности и включенности граждан  зависит, однако, от более устойчивых, более постоянных типов политического  поведения. Живя в гражданской культуре, обычный человек в большей, чем  в иной ситуации, степени склонен  поддержать на высоком и постоянном уровне политические связи, входить  в какую-то организацию и участвовать  в неформальных политических дискуссиях. Эти виды деятельности сами по себе не указывают на активное участие  в общественном процессе принятия решений, однако они делают такое участие  более вероятным. Они готовят  индивида к вторжению в политическую среду, в которой включение и  участие гражданина становятся более  осуществимыми.